Павел Голендухин - Ц-41. Из записок разведчика
Не тащить же вслед за Головановым, к его новому месту службы, и меня. Это, по меньшей мере, глупо и грозит полным провалом дела.
Подослать к нему нового человека и начинать все сначала — тоже рискованно, не говоря уже о потери времени.
И мы выбрали третий вариант. Я во всем отказывал новому заместителю командира подразделения связи по снабжению. На это я формально имел полное право: воинские части на своем, военном снабжении. А через некоторое время, после такой подготовки, явился к командиру связистов с просьбой дать машину для поездки за товарами.
— Как вы нам помогаете, так и мы вам поможем! — отрезал он мне. — Тоже ведь не обязаны.
— Товарищ командир, — начал я, довольный, что пока все получается именно так, как мы предполагали, — мы тут не виноваты. Был у вас Голованов, мы ни в чем ему не отказывали, давали. Он дока по этой снабженческой части был. А этот что — он и просить-то хорошо не умеет.
Двумя днями позже на столе начальника штаба армии лежал рапорт командира подразделения связистов о возвращении старшего лейтенанта Голованова в свою часть.
Его просьба была удовлетворена.
Голованов с радостью вернулся на старое место.
Вскоре он пригласил меня к себе и не без гордости сообщил «по секрету»:
— Плакал тут без меня командир.
Выпили по рюмочке. Он похлопал меня по плечу и, понизив голос, подтолкнул меня в бок:
— А не зря ты сидел — умеешь хапать. Здорово у тебя получается. Пожар устроил… Только рискованно это…
Я стыдливо опустил глаза, промолчав, что к пожару совсем не причастен. Что ж, раз Голованов цепляется за этот факт, связывает его с именем Ильина, тем лучше…
— Да, а за что же расстрелян твой отец? — заглянул он мне в глаза, а на лице эта проклятая, ставшая ненавистной мне, декоративная улыбка.
— Ну, знаете, товарищ Голованов! Вы что, допрос мне решили учинить? — вскочил я. — Следствие ведете? Есть власти, закон, перед которыми я отвечаю…
Он успокоил меня, и беседа приняла мирный характер. Незаметно он перевел ее на женщин и вдруг неожиданно спросил:
— Не поедешь в скором времени в область?
— Завтра, видимо, — ответил я и, сделав вид, что хмелею, сам предложил ему по рюмочке. — Завтра беру в кассе восемь тысяч и еду за товарами.
Он сообщил, что у него в городе есть хорошая знакомая — парикмахерша.
— Премилая! Уверен — сойдетесь. Хочешь, напишу ей письмо?
С запиской и восемью тысячами в кармане я прошел в кабинет товарища Усова и отрапортовал по форме, что Голованов — действительно рыба хищная и начинает осторожный клев.
«Здравствуй, Мария, — писал Голованов парикмахерше. — Прошу познакомиться с моим другом Ильиным. Он мне во многом помог (дальше число цифрами). Я буду рад, если вы станете хорошими друзьями. Он, как и ты, большой любитель музыки и танцев. Передай моей жене, что я деньги растратил и в этом месяце ей не вышлю…»
Расшифровка письма показала, что в нем содержатся данные о наших частях для передачи немецкой разведке.
— Хорошо! — обрадовался Усов. — Это уже поличные… И сразу две птички. Значит, у Маруси — рация. Ясно!
Далее выражалась надежда, что податель этой записки может пригодиться разведке фюрера. Как раз «центр» требует музыканта. Лучше не придумаешь… Но это — дело будущего.
«Так вот почему он меня так усиленно обхаживает! Им нужен музыкант», — догадался я.
Мы долго думали над тем, как сделать, чтобы письмо было вручено Марии, но не было бы расшифровано и передано по рации.
— Идея! — хлопнул по столу Усов. — Иди и выполняй поручение Голованова. Все будет сделано…
Я направился в парикмахерскую, рассчитав время так, чтобы прийти к концу рабочего дня. Ее узнал сразу. Действительно, красивая. Ресницы кокетливо взлетают вверх и томно, многообещающе опускаются.
— Привет вам привез от Голованова, — тихонько проговорил я, усевшись в кресло.
Она поблагодарила меня за любезность одним лишь взглядом и принялась щебетать о вещах, не имеющих никакого отношения к Голованову — о скуке в этом городе, грубых военных и прочем в этом роде. Только на улице поблагодарила за письмо и предложила зайти в заводской клуб. В зале было много танцующих, и она прошла со мной в библиотеку. Небрежно пробежав глазами записку, Мария рассмеялась, внимательно взглянув на меня:
— Первого настоящего музыканта встречаю.
Я вдруг заметил мелкую сетку морщин на ее лице: «Нет, не так уж она молода, как кажется с первого взгляда».
— Идемте потанцуем, — предложила она.
Танцевали долго.
Было уже совсем темно, когда мы подходили к ее дому. Она извинилась, что не может пригласить к себе на квартиру.
— Хаос. Завтра приходите.
Я понял: ей надо сейчас побыть одной, расшифровать записку, передать по рации. И меня вдруг охватил ужас: а где же задуманное Усовым. Ведь уходит записка из наших рук? Уходит!
— Мне так приятно с вами, — тянул я время, а она шаг за шагом пятилась к двери, уговаривая зайти завтра.
— Итак, до свидания! — пожала она, наконец, мою руку.
И в это время у крыльца вдруг вспыхнули карманные фонарики, лучи света скрестились на мгновение, ослепив нас.
— Спокойно, милые супруги! Спокойно! Убивать мы вас не станем. Всего-навсего разденем. Тут — рядом, в белье добежите. Будете помнить «Черную кошку»…
Двое держали перед нашими испуганными лицами револьверы, третий раздевал. Через две минуты мы были в одном нательном белье.
— Больше мы вас не потревожим, — издевательски нежно проговорил один из «грабителей», и все трое удалились.
Она, дрожа всем телом, схватила меня за руку и потащила на второй этаж. Там начались «ахи» и «охи», к которым присоединился и я, сообщив, что у меня в кармане было восемь тысяч рублей казенных денег. Мария принялась участливо успокаивать. Она настойчиво предлагала даже не ходить в милицию.
— Вы-то уедете. Вам это просто. А мне каково, слухи пойдут… Как-нибудь перебьемся, достанем вам денег. Голованов поможет. Я напишу ему.
Мне было ясно, что боялась она не за свою женскую репутацию, а за записку: как бы не попала куда не следует.
…Утром, когда мы выходили из дома, вдруг неожиданно нашлось шелковое Мариино платье. Видно, грабители впопыхах обронили его…
— Хорош! Ей-богу, хорош! — смеялся Усов, рассматривая мой костюм, который где-то достала для меня Мария.
Из его рук я получил свои восемь тысяч. В сумочке парикмахерши ничего, кроме записки, подозрительного не оказалось, а письмо Голованова было подшито к делу.
Голованов сбрасывает маску
По прибытии в районный городок я немедленно зашел к Голованову и в ответ на его удивленный вопрос по поводу моего костюма сообщил:
— Нет, милейший, это не маскарад… Тут не до смеха. Нас с Марией раздела «Черная кошка». Пришла очередь вам выручать меня из беды… У меня украли восемь тысяч рублей казенных денег. Теперь опять тюрьма. Да и проклятый пожар еще припаяют. Пойдет крутиться колесо… еще тебя втянут, чего доброго, — и я подал ему записку от парикмахерши.
Он долго и внимательно читал ее, потом зло разорвал в клочья и сунул обрывки в карман. Я понял, что он хорошо, на память знает шифр. В записке, которая нами была уже расшифрована, Мария сообщила, что действительно нас раздели бандиты, и сведения она не успела передать. А их постоянно требуют…
«Ильин, — писала она, — кажется, неплохой малый, похоже глуповат немного и, вероятно, целит на меня. Не жалейте денег, запугайте его. Ваш Ю-16».
— А ты Марии понравился, закрутил голову, — артистически удивился Голованов. — Даже больше, чем я ожидал.
— Преувеличиваешь, — смутился я.
Он строго-настрого наказал мне молчать обо всем и добавил:
— А вечерком прошу ко мне… Обмозгуем.
Едва начало смеркаться, я уже был у него. Он протянул мне лист чистой бумаги и предложил написать расписку на десять тысяч рублей.
— Что ты, — воскликнул я. — Мне нужно только восемь…
— Пиши! — тоном приказа возразил он. — Я тебе тоже кое-чем обязан.
Я уступил и написал такую расписку.
Он прочитал ее внимательно, все с той же отвратительной улыбкой посмотрел на меня, спрятал расписку под обложку партбилета и положил в нагрудный карман. Потом достал жбанчик спирта, нарезал колбасы и пригласил за стол. Стопка, за ней другая, третья… Я с ужасом чувствую, как в моих глазах начинает расплываться его противная улыбка…
— Так, значит… А ведь тебя, Ильин, расстреляли бы, не меньше… Судим, отец — враг советской власти… Сам — вредитель, диверсант… Склад поджег… — слышал я, как сквозь сон. — И мне сейчас достаточно позвонить любому комиссару… арестуют тебя и без суда шлепнут… Да, да!
— Это ты… того… слишком, — слабо отбивался я.
