Милорад Гончин - Неуловимый Вальтер
Штимац еще больше побледнел и сильно стиснул зубы. От волнения он пританцовывал, провожая взглядом спины своих недавних спутников, исчезавших среди густой листвы деревьев. Он вздрогнул от окрика:
— Двинулись! К лесу!
Рядом со Штимацем шагал подпольщик Мишо. По обширной партизанской территории шли долго и осторожно. В Бугойне остановились на несколько часов, а затем Штимаца отвели в освобожденное Яйце для детального допроса.
Партизанский следователь шагал по душной комнате, нервно мял шапку с пятиконечной звездой и ждал, когда стража введет Штимаца. За дверью послышался шепот, и заскрипели петли. Обросшее и исхудавшее лицо Штимаца ничего не выразило при виде следователя.
— Садитесь, пожалуйста! — предложил следователь.
Штимац молча опустился на скамейку, громко вздохнул и прикрыл рот ладонью.
— Как себя чувствуете? — спросил следователь.
Штимац кивнул головой, развел руками, а лицо его свела судорога.
— Вам плохо?
— Нет.
— Может быть, лучше вы сами искренне расскажете о своей работе?
— Не может быть! — иронически воскликнул Штимац. — Начинается старая песня...
— Что вы сказали?
— Поверьте, так и я всегда начинал, когда в качестве шефа усташской службы наружного наблюдения допрашивал подозрительных. Я знаю, к чему это идет.
— Тем лучше, — оживился следователь. — Не придется мучиться и понапрасну болтать. Прямо и начнем. Я вижу, память у вас отличная. Хорошо было бы вам вспомнить о своей работе в усташской полиции.
— Ах, моя память не так уж хороша. Поверьте, я ничего не помню.
— Я вам помогу. Буду задавать вопросы.
Штимац часто заморгал и стал сжимать и разжимать пальцы.
— Когда вы приняли должность шефа усташской службы наружного наблюдения?
— Дату не помню. Кажется, в сентябре или октябре прошлого года.
— От кого вы приняли эту должность?
— От Людвига Маховича.
— В чем состояла передача должности?
— Поверьте, не помню. Людвиг передал мне какие-то деньги и расписки.
— Что Махович считал самым важным в своей работе?
— Не знаю.
— Вы уходите от прямых и правдивых ответов, — предупредил следователь. — Это вам не облегчит и не уменьшит наказание. Не обманывайте себя. Давайте успокойтесь и припомните все. Время есть, нам некуда спешить.
Штимац обхватил голову руками и закрыл глаза. Следователь шагал от стены к стене и время от времени посматривал на загрустившего полицейского. Молчание затянулось, и следователь прервал его:
— На чем мы остановились?
— Вы, кажется, спрашивали о самом важном деле после принятия должности от Людвига. Я кое-что вспомнил.
Штимац сжал губы и медлил, раздумывая.
— Пожалуйста, не стесняйтесь.
— В это время была арестована Нада Вранкович, студентка. Меня позвал Йозо Руковина, шеф политического отдела полиции, и сказал, что Вранкович согласна сотрудничать и чтобы я лично взял ее на связь и ввел в курс дела. Ее тотчас выпустили из тюрьмы, чтобы она отдохнула дней пятнадцать.
Штимац вдруг испугался собственных слов, вздрогнул и замолчал.
— Что с вами? Продолжайте, — настаивал следователь.
— Я все сказал.
— И когда вы встретились с Надой Вранкович?
— Об этом я не могу говорить. Дайте стакан воды.
Стенографист, сидевший за столом недалеко от входной двери, позвал партизана из передней и попросил его принести стакан воды. Когда Штимац осушил стакан и услышал предупреждение следователя, что нужно продолжать разговор, он прерывисто сказал:
— С Надой я встретился... на Поглавниковой улице, семь. Усташская служба наружного наблюдения закупила ресторанчик для встреч с сотрудниками. Чаще всего им пользовался Герман Тогонал, мой коллега...
— В каких домах Сараева усташская полиция имела явочные квартиры?
— Я пользовался рестораном и подвалом на Тепабашиной улице, десять.
— Я спрашиваю вас, Штимац, о всех явочных квартирах, — уточнил следователь.
— Я пользовался упомянутым рестораном. О других квартирах не знаю.
— Хорошо. Закончите о встречах с Надой Вранкович.
— Была у нас встреча в ресторане на Тепабашиной улице. Даты не помню. Нада рассказала мне, что была секретарем в Союзе коммунистической молодежи, что осталась на этой работе и после выхода из тюрьмы.
— После согласия сотрудничать с вами? — спросил следователь.
— Да. Но она жаловалась, что ей тяжело, что ее избегают товарищи.
— И что вы ей посоветовали?
— Быть терпеливой, постепенно приспосабливаться к обстановке. Когда я напомнил ей, что нам не к спеху, она немного успокоилась и ушла в хорошем настроении.
— Вы ей тогда назначили очередную встречу?
— Я дал Наде номер телефона. Она через неделю позвонила, и мы опять с ней встретились в том же ресторане.
— О чем вы разговаривали?
— Она пожаловалась, что не смогла найти помещения для встречи скоевского актива и что товарищи ее бойкотируют.
— Та же песня, — заметил следователь.
— Почти та же.
— И?
— Она ушла обеспокоенная. Не помогли слова утешения.
— А третья встреча?
— Она прошла лучше. Нада сообщила мне, что сумела собрать скоевцев в доме одного канцелярского служащего, что туда пришли коммунист Йова Мартиняк, Зора Киндибал и некоторые другие. Мартиняк упрекал скоевцев в слабой работе, говорил, что распустят их организацию, так как она стала неактивной. Нада вынула из сумки экземпляр бюллетеня и объяснила, что его печатала, разумеется, нелегальная партизанская типография и что материал собрал Йова Мартиняк.
— Вы давали Вранковичевой конкретные задания?
— Я хотел узнать, кто руководил партийной организацией в районе Ковачича.
— И Нада узнала?
— Да. На одной из встреч она сообщила, что партийный руководитель района Ковачич — Адем Буч, а активисты — Обрения Ачимович, Васич, Борка Козомора, Раде Киндибал, Милан, владелец ресторана, Мира, учащаяся торговой школы... — Лицо Штимаца начало дергаться. — Немного отдохну. Размять бы ноги. Успокоившись, я думаю, буду конкретней, и тогда закончим допрос, — предложил Штимац.
— Хорошо, — согласился следователь. — Можете выйти в переднюю. — И показал на дверь.
Штимац вышел и, опустив голову, стал прогуливаться под надзором двух вооруженных партизан.
Следователь, довольный, сидел за столом, листал протокол и вспоминал Владимира Перича (Вальтера), его настойчивые попытки узнать, как неприятелю удалось влезть в ряды коммунистов и скоевцев, после чего многие из них были арестованы, отправлены в лагеря и убиты.
— Все идет хорошо, — прошептал следователь. — Вальтер получит сведения о некоторых тайных сотрудниках усташской полиции и доносчиках.
Следователь встал и позвал Штимаца для дальнейшего разговора.
Когда многодневное следствие закончилось, Вальтеру сообщили показания Штимаца и просили ускорить операцию по ликвидации провокаторов.
УСТАШСКИЙ АГЕНТ НА ОСВОБОЖДЕННОЙ ТЕРРИТОРИИ
Разлегшись на старой кушетке, Вальтер углубился в донесение Молнии и забыл о стоящей на ночной тумбочке чашке кофе. Он помнил каждое слово, и его взгляд медленно скользил по строчкам. А Молния, зная, что в работе разведчика детали многое значат, не жалел бумаги и чернил. Он подробно сообщал:
«Насчет Крешева, извините, ничего не узнал. Я осторожно прощупывал, но тщетно. Буду пробовать дальше. Все же мне кажется, что кто-то из партизанского лагеря сообщил, куда отвели Штимаца. Откуда у меня такое предположение? Немного терпения...
Взятие в плен Штимаца с печалью восприняли в гестапо и усташской полиции. Все побаиваются подобной участи. Много было сделано, чтобы узнать, куда увели Штимаца. В руках я имел донесение, посланное из Сараева в Загреб, в котором сообщалось: «Во время своего пребывания в Бугойне, Нижнем Вакуфе и в Яйце в течение с 21 по 25 января 1944 года наш доверенный агент узнал следующее: в середине ноября 1943 года партизанами был отведен в Бугойно какой-то человек, внешне похожий на Славку Штимаца, о котором партизаны сказали, что это важная полицейская птица из Сараева...»
Вальтер повернулся, чтобы закурить сигарету, и подвинул пепельницу. Он раздумывал о том, как предупредить друзей на освобожденной партизанами территории, что в их рядах скрывается вражеский агент и посылает в усташскую полицию сведения о всем происходящем у них.
«Послать связного не могу, — пришел к выводу Вальтер, — всюду неспокойно, и его могут схватить. Пошлю шифрованную депешу через подпольную радиостанцию».
Из донесения Молнии он узнал, что Павелич[5] особо заботится об усташской полиции в Сараеве и никак не может пережить взятия в плен Штимаца. Он сильно упрекал Петковича, шефа сараевской полиции, в чьих способностях раньше не сомневался. Молния не забыл подчеркнуть, что Петкович хвастал своими заслугами в борьбе против коммунистов, посылая в главное полицейское управление в Загребе следующее сообщение:
