Ян Лысаковский - Партизаны
В Мнихове много жандармов и полиции, в бараках возле Чернева расквартирована воинская часть, кроме того, в Хмелевце — фольксдойче да еще тминные посты, вооруженные гражданские служащие. Самый паршивый немецкий солдат имеет винтовку и до черта боеприпасов. У оккупантов автоматы и пулеметы. А жандармы даже моторизованы. Вот ксендз когда-то говорил, что у Давида была только праща, а он победил могучего Голиафа. За ним стоял бог… А кто стоит за этой семеркой? Может, тоже произойдет чудо?
Лежали в траве, скупо перебрасывались словами, ждали: когда прекратится всякое движение, они встанут и пойдут на юго-восток. Ковалю страшно хотелось закурить. Время от времени он лез рукой в карман — и вытаскивал руку обратно. Нельзя… Матеуш не хотел признаться в этом даже самому себе, но он боялся. Боялся… Одно дело говорить о борьбе на собраниях, а совсем другое — за городом ждать момента выхода на операцию, отдавать себе отчет в том, что в случае встречи с любым патрулем у них не останется никаких шансов на удачу. Да, лежать в траве и вслушиваться в этот вечер, при каждом шелесте гадать, не немцы ли идут… Станут ли они легкой добычей жандармов или окажут сопротивление?
Когда-то он воевал, была у него сила и твердая рука. Брал на мушку людей в рогатых шлемах, не обращал внимания на свист пуль. Насмотрелся на смерть своих и чужих. Да, когда-то он был солдатом. Сегодня он боялся за себя и за этих шестерых, лежащих рядом с ним. Долго колебался, прежде чем дал согласие. А чтобы доказать Козе, что колебался не от страха, решил сам пойти на операцию.
— Провести операцию должен я, — напирал Коза. — У нас есть боевые ребята, хотят действовать. Мы столько говорили о борьбе, о помощи Красной Армии.
— Кроме разговоров нужно иметь возможности.
— У нас уже есть оружие. Правда, всего три ствола…
— Мало.
— А откуда взять больше? Вы поможете? — горячился Коза.
— Попробуем добыть денег. Наверное, оружие можно купить.
— Деньги… — Коза только рукой махнул.
Оба хорошо знали, что денег нет. Не хватало даже на бумагу для размножения на гектографе радиосообщений.
В подвале у него закопана банка Вайнера. Коваль догадывается, что в ней: наверное, золото и доллары… Вайнер умер, а семья, очевидно, в гетто, хотя никто точно не знает. Некому возвратить банку. А пригодилась бы весьма для вооружения группы. Коза говорит правду. Нельзя больше сдерживать ребят. Долго и настойчиво разъясняли им необходимость вооруженной борьбы с оккупантами, а теперь все дело свелось к собраниям. Но как пустить в дело доверенные ему деньги? А вдруг явится кто-нибудь из семьи Вайнера? Будут считать Коваля мошенником.
— Действительно, денег нет, — согласился Матеуш.
— Давай проведем операцию.
— Хорошо, но тихую, без стрельбы.
— Боитесь?
— Я сам тоже пойду, — сказал тогда Коваль.
— Зачем? Это не ваше дело ходить на боевые операции. Вы должны всем руководить.
— Именно поэтому я и пойду.
Сначала он решил рассказать Козе о скрывающихся возле Домбровки русских. Пусть привлечет их к операции. Солдаты, им не страшно идти в бой. А ребята возле них поучатся. Но не рассказал. Ведь начать должны сами, только сами, не чужими руками. Теперь, лежа на мокрой траве, он ясно сознавал: вот оно, начало пути. Куда этот путь приведет их? К осуществлению мечты о лучшей человеческой доле или к гибели?
— Время, — сказал Коза.
— Да, конечно, — вздохнул еле слышно Матеуш. Собрал людей в тесный кружок и начал вполголоса: — Я, товарищи, коротко. Мы являемся первым в Мнихове отрядом народной вооруженной силы — Гвардии Людовой. Сегодня мы начинаем первый бой с фашистами. Какой это враг — объяснять вам не нужно. С сегодняшнего дня начинаем с ним вооруженную борьбу. В этой борьбе должна родиться народная Польша, хотя это и не нравится нашей реакции, помещикам и фабрикантам. А теперь предоставляю слово товарищу Сенкале, командиру отряда Гвардии Людовой.
Коза откашлялся, с минуту помолчал и только потом произнес:
— Боевой приказ номер один: продвигаемся по Сандомирскому шоссе. Я и товарищ Скромный в авангарде, сзади прикрывает товарищ Войтек. Задание, — замолчал, чтобы глотнуть воздуха, — задание такое: прервать связь между Мниховом и Сандомиром. Спилим телеграфные столбы и сожжем мост. Ясно? Еще несколько наставлений: не курить, смотреть во все глаза, по сигналу падать на землю и ждать.
Коваль одобрительно кивал головой. Правильно все сказал Коза. Парень служивый — был в армии, смелый, ну и голова варит.
Растворившись в ночи, их еле заметные тени плыли по спящей земле. Короткие вздохи, иногда прерывистый, возбужденный шепот. Прошли опушкой леса до дороги, ведущей в Едлиск, потом межами в сторону шоссе. Никого вокруг, только где-то в деревне вдруг залает собака. Тихий свист-люди припали к земле, звякнула пила, кашель Гулы — и снова молчание. На фоне неба выделяется ряд телеграфных столбов. Они торчат, словно темные, связанные проволокой пальцы. koi да стоишь под ними, слышишь стонущий посвист. Когда-то давно, когда он был еще мальчишкой, думал, что это бренчат летящие по проволоке слова. Пила гудит ритмично, летят опилки, руки людей давят на столб, провода звенят, еще усилие — и столб подскакивает, наклоняется набок, зависает. Нижний конец роет в земле глубокую борозду. Люди с пилой бегут к другому столбу, а Чайка рубит провода топором. Коза собирает людей, чтобы сообща втащить столбы на мостик. Когда столбы уложены, Сокол подбегает с банкой керосина, но не обливает, а ждет приказа командира. Коза, ощупывает рукой доски мостика.
— Черт возьми этот дождь… — говорит он Ковалю. — Мокрые.
— Что делать. Попробуй как-нибудь зажечь.
— Хотя бы немного соломы.
— До хат слишком далеко, нет времени.
— Вот именно, — бурчит Коза, — а разобрать не успеем.
— Кончай, — торопит Коваль.
— Зажигать!
Вспыхнул огонек, зажженная тряпка описала дугу и упала в лужу керосина. Огонь…
— За мной! — кричит Коза и соскакивает с насыпи.
Все бросились вдоль ручья. Коваль сильно запыхался. Молодые намного обогнали его, только Коза держался неподалеку. Командир сжимал в руке обрез и каждую минуту оглядывался назад. Пламя над мостиком поднималось все выше…
Раздался резкий шум мотоцикла. Было слышно — гнал он вовсю, вскоре зарычал возле горки у леса, потом на повороте несколько сбавил скорость. Наконец они увидели его на прямом участке дороги. Слабый свет фары словно подметал шоссе. Перед мостиком мотоциклист затормозил, мотор заурчал на малых оборотах. Два человека суетились возле огня. Один из них внезапно поднял дуло автомата и широким веером выпустил длинную очередь. Несколько пуль плеснулось в воду, а несколько просвистело над пригорком. Ему вторил другой автомат.
— Отходим, — приказал Коза. — Сначала Седой с Чайкой и Соколом, потом мы.
— Может, подстрелить одного? — предложил Гула.
— Тихо! Отходить!
Коваль спускался медленно, раздвигая руками ветки. Немцы били рядом длинными очередями. Через несколько минут мотор взревел — мотоцикл уезжал обратно. И Матеуш подумал, что скоро сюда явятся жандармы.
Спешно уходили в сторону Зачернянского леса. Пробирались вдоль ручья, часть пути шли по воде, чтобы собаки не взяли след. Потом лесами обошли хутор в Корытковцах, пересекли просеку и достигли хозяйства лесника — старого Юрася, дяди Гулы. Небо уже светлело. Было самое время отдохнуть. Залаяла собака и сразу же замолкла, усмиренная Юрасем. Лесничий ждал их, сидя на крыльце. Он завел их на гумно, где было сено. Потом принес большущую буханку хлеба, молоко и вареные яйца.
— Курить можете здесь, — показал рукой на глиняный пол, — только осторожней.
— Ясно, — кивнул головой Коза, — не беспокойтесь.
* * *Воскресное утро было погожее и теплое. В лесу щебетали птицы, на дворе лениво кудахтали куры. Из хлева вытолкали коров. Они топтались у колодца, пока парень в расстегнутой рубахе не выгнал их за ворота. Косые лучи солнца через щели между досками проникали внутрь гумна. Коваль, прижавшись к стене, наблюдал за маленьким мирком хозяйства лесника.
Юрась обмотал голову сеткой, взял дымарь. За домом, отгороженные от леса изгородью, стояли ульи. Юрась спокойно, не торопясь, поднял первую крышку улья, одну за другой достал рамки. Одни уложил обратно, другие отставил в сторону. У крыльца собрались куры. Жена Юрася бросила им отруби, куры хлопотливо засновали около ее ног. Пес лениво потянулся возле будки. Если бы не посапывание спящих усталых людей, по уши зарывшихся в сене, можно было бы забыть о войне и оккупации.
Первая операция удалась. Вроде бы сделали немного: спилили три телеграфных столба и подожгли мостик. Всего-навсего маленький эпизод, который, самое большее, разозлит начальника повятовой жандармерии и, может, даже не станет известен крайсляйтеру. Однако он оставит свой след в полицейском рапорте. А может, и еще где-нибудь?
