Александр Хамадан - Гнев
— Господин унтер, верно, что в Манчжурии каждый день погибает много японских солдат? — прервав вдруг чтение, спросил Гумпэй.
Камики вскочил и вместо ответа рявкнул:
— Смирно!
Солдаты вытянулись и застыли. Унтер подошел к Гумпэю.
— Кто это тебе сказал?
— Я слышал об этом еще в деревне.
— Дурак! Такой вещи не может быть. В этой стране царит полный порядок. Народ доволен нашей властью. И все, что ты слышал в деревне, забудь. Императорский солдат не должен думать о делах, не имеющих отношения к его военному долгу, запомни это. — Унтер сунул к носу Гумпэя большой красный кулак.
Ночью к койке Гумпэя подкрался неизвестный солдат и подсунул ему под подушку клочок бумаги. Утром Гумпэй прочел:
«Будь осторожен, не горячись, а то упекут в штрафную роту, замучают».
Гумпэй показал эту записку своему другу Сугимура. Прочитав ее, Сугимура сказал:
— Ее написал хороший человек. Ты не должен так опрометчиво поступать. Унтер возьмет тебя теперь под подозрение и сообщит начальству.
* * *На стрельбище ходили всей ротой. Унтеры суетились, отсчитывая патроны. Промахи солдат отмечались в особой тетради, которую ежедневно просматривал командир роты. И если солдат давал промах, озлобленные унтеры заваливали его самой грязной работой по казарме. Неудачников заставляли стирать офицерское белье, чистить уборные, мыть полы. Еще хуже приходилось тем солдатам, которых почему-либо невзлюбили унтеры или офицеры. Таких, помимо всего прочего, подвергали бесконечным дисциплинарным взысканиям.
На краю рва длинной лентой вытянулись мишени. Большие и маленькие, они были намалеваны яркими, броскими красками. Мишени изображали солдат и командиров тех армий, с которыми Япония либо вела войну, либо готовилась к ней. Иностранных солдат рисовали смешными и тщедушными, такими, чтобы они не вызывали страха у японского солдата.
Рота Гумпэя стреляла в мишени, изображавшие красноармейцев и китайских солдат. Стрельба велась с дистанции в сто метров. Гумпэй отчетливо видел назначенную ему мишень: русский красноармеец в длинной зеленой гимнастерке, с красным пятном на том месте, где находится сердце. Полковой художник хотел нарисовать «свирепого роскэ» [7]. Огромное, с красными пятнами лицо должно было изображать кровожадность.
— Таких людей не бывает, — шепнул Гумпэю сосед.
— И верно, не может быть такого человека, — согласился Гумпэй.
Чем дольше Гумпэй всматривался в мишень, тем в большее раздражение он приходил.
«Не буду стрелять», наконец решил он.
Солдаты стреляли по-очереди. Унтер Камики крикнул Гумпэю:
— Приготовиться!
Солдат поправил у плеча приклад, долго целился, наконец выстрелил. Мимо. Унтер крикнул:
— Повторить!
Гумпэй потрогал прицел двумя пальцами, словно поправлял его. Раздался выстрел. Мимо. Унтер, нещадно бранясь, лег возле Гумпэя.
— Повторить! — прошипел он.
Гумпэй выстрелил опять. Мимо. Камики вырвал винтовку из рук Гумпэя.
— Дурак! Смотри, как надо стрелять.
Раздался выстрел. Пуля попала в центральную точку, но мишень не шевельнулась. Унтер выстрелил подряд еще три раза. Никакого результата.
— Испорчен механизм! — удивленно сказал Камики, возвращая Гумпэю ружье.
Солдаты не удержались и засмеялись. Унтер вскочил на ноги с багровым от бешенства лицом. Но солдаты уже опять напряженно целились в мишени. Никого не предупредив, Камики побежал к мишени. Гумпэй быстро вскинул винтовку и выстрелил. Пуля просвистела над головой унтера. Камики присел на корточки, спиной к солдатам, обхватив голову руками.
— Берегись! — злобно прошептал Гумпэй, досылая в магазинку новый патрон.
Унтер не дошел до мишени, повернулся к солдатам и крикнул:
— Стрельба отменяется, механизм не действует!
По дороге в казарму Камики внимательно оглядывал лица солдат: кто стрелял? Солдаты возвращались усталые, молчаливые, равнодушные.
* * *Время шло. Новобранцы стали солдатами. Однажды вечером в казарму пришел командир роты и целый час рассказывал о кознях красной России. Капитан говорил о том, что во Владивостоке будто бы существует лаборатория, которая изготовляет адские машины, вызывающие землетрясения на японских островах. Русские, говорил он, строят плотину в Татарском проливе и собираются отвести к себе теплое морское течение Куросиво. Из-за этого Япония покроется льдами и погибнет. Он говорил о беспримерном рыцарстве японской императорской армии, миссия которой заключается в освобождении всех народов Китая, Монголии, Сибири и объединении их под властью Японии.
— А в самой Японии, — с горечью говорил капитан, — появились силы, которые мешают императору управлять народом. Это коммунисты — их необходимо истребить без остатка. Солдаты! Внимание! — выкрикивал в исступлении капитан. — Уже давно бьет колокол набата. Надо очнуться от сна долгой ночи и уничтожить самую тень коммунистов в Японии…
Утром вышел приказ о переброске полка в Манчжурию. Засуетились, забегали унтеры. Погрузку в эшелоны назначили на ночь. Солдат из казарм не отпускали, но дали им на отдых два часа. После вечерней переклички каждому солдату разрешили написать родным открытку со стандартным текстом о том, что «наша часть временно, на маневры, отбывает на север Японии».
Перед самой отправкой на станцию нескольким солдатам выдали письма от родных. Получил письмо и Гумпэй. Отец писал коряво и неразборчиво. Иероглифы теснились в кучу, сливаясь с большими кляксами туши, аккуратно расставленными цензором.
«Сынок… все же здоровы… Тебе ничего не остается… Служи верно императору. Урожай снял малый, слишком много было дождей… Запасов не… до нового урожая. Решил отправить твоего брата Таники на заработки в город… Говорили, что солдатским семьям сложат недоимки по налогам… и старый Кагура требует арендной платы, грозится согнать с земли… Спроси начальника, почему с солдатских семей тянут…».
Цензор старательно вымарал письмо старика. Но Гумпэй, читая эти каракули, видел деревню, затопленные поля, набухшие от влаги зерна риса, всесильного хозяина деревни — помещика, злобного старика Кагура.
— Читаешь? — спросил появившийся неожиданно, словно из-под земли, унтер Камики.
— Верная служба — это закон солдата! — крикнул полковник.
Гумпэй смолчал.
— Дай-ка я посмотрю. — Камики вырвал из рук Гумпэя скомканное письмо.
— Такого закона не было, чтобы отменять налоги с солдатских семей, — равнодушно сказал унтер, прочитав письмо. — Кто же будет тогда платить за твою пищу и одежду, которую дает армия? Кто будет покрывать военные расходы? Для войны нужны деньги. Где их взять? Старик твой не знает этого.
Гумпэй, погруженный в свои горестные думы, не заметил, как отошел от него унтер, унося письмо. Он думал о том, что осталось за стенами казармы. Прошлое не ушло, оно стережет его и других Гумпэев. И туманная дымка будущего облекается в плоть. Сын Кагура остался дома. Гумпэя взяли в армию служить верой и правдой императору и Кагура. Отца сгонят с земли. Впереди — Манчжурия, дальше — неведомая красная Россия. Крестьянский сын, новобранец Гумпэй должен спасать империю. Молодой солдат Гумпэй вспоминает военные наставления: «Смейся, отправляясь в объятия смерти. В этом и заключается долг солдата, долг службы императору…».
Полк выстроили на плацу. Полковник вышел к строю. Сабля болталась у него сбоку, но он не трогал ее, как прошлый раз, когда поздравлял молодых солдат.
— Солдаты! Император отправляет наш полк в Манчжурию, на первую линию обороны империи… Солдаты! Вы не задумываясь должны выполнить свой долг… Мы добудем новые земли, новые страны. Империя станет великой и богатой.
«А недоимки не сняли! — чуть ли не вслух подумал Гумпэй. — Кагура станет, наверное, богаче после его, Гумпэя, смерти!»
— Солдаты! — сорвав голос, сипел полковник. — За Хинганским хребтом извечный враг — красная коммунистическая Россия и коварный Китай. Сокрушим их, солдаты!
Гумпэй не слушал его. На душе было тяжело, сердце щемило.
Полк посадили в вагоны под утро. Застучали, запели колеса. Солдаты молчали, будто погруженные в сон. Но никто не спал. Люди думали о будущем и о прошлом.
Прошлое было горьким, но близким. Будущее заглушала визгливая песня колес. Люди молчали. Скорбная тишина царила в вагоне. «За Хинганом таится враг» — так сказал полковник. И никто не знает его. И никто не ощутил и не помнит вреда, который причинил этот неведомый враг крестьянским и рабочим парням, новобранцам, отправляемым на первую линию обороны Японской империи.
Унтер Камики вышел на середину вагона.
— А ну, затянем песню о сказочной стране Урал! — ободряюще крикнул он.
