Александр Хамадан - Гнев
— Нам нужны рис, табак, водка, перец, ткани, гвозди. Нам нужны любые товары, которые, несомненно, найдутся у вас, такого опытного торговца. Я жду вашего разумного ответа. Мы оплатим товары по любой цене, назначенной вами, — закончил свою речь курсант Цин.
Все молчали. Цин встал с цыновки, прошелся по двору, подошел к ожидавшим его красноармейцам, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил сам и дал закурить бойцам. Затянувшись, он тихо сказал им:
— Напуганы всякими рассказами о нас. Думают, что мы поступаем так же, как войска милитаристов. Пусть думают, не будем мешать им.
— Конечно, купцы — люди пуганные. Вот и кажется им, что все только и могут заниматься такими делами, словно других дел у нас нет, — сказал один из бойцов.
С цыновки поднялся Чжан У, а за ним и другой торговец, лавочник с Проточной улицы. Цин вернулся к ним, и все вместе опять опустились на цыновки. Чжан У говорил взволнованным голосом:
— Господин академик (Цин улыбнулся) сказал справедливую речь. Мы, конечно, главным образом торговцы, но прежде всего — китайцы.
Друзья Чжан У дружно наклонили головы в знак согласия.
— И мы, конечно, хотим остаться китайцами до конца дней наших. Господин академик сказал справедливо: многочисленной армии нужно много продуктов. И когда мы услышали это — сердца наши умерли. Мы, скромные торговцы, не имеем так много продуктов (Цин нахмурился), но все запасы, какие есть у нас, мы предоставляем в распоряжение армии, которая идет по столь важному и неотложному делу на север. Завтра, в шесть часов утра, ваши люди могут прибыть в наши магазины и закупить все, что может понадобиться Красной армии в таком трудном походе.
Чжан У сказал все, что мог. Он был взволнован. Господин академик произвел на него хорошее впечатление. И когда Цин сказал, для чего Красная армия идет на север, его, старого торговца, словно что-то кольнуло в грудь. Японцы! Нет, конечно, он, Чжан У, прежде всего китаец, а потом торговец. И он сразу почувствовал себя хорошо, ему стало легко. Даже сидеть теперь на жесткой цыновке было как-то удобнее.
Чжан У предложил Цину распить с ними чай, но Цин вежливо отказался, сославшись на неотложные дела:
— Мы очень спешим, и работы у нас много. Я должен немедленно сообщить о вашем ответе главному командованию.
2. Поход начинается…В эту ночь в городе было так же светло, как и днем. Множество ярко пылающих факелов освещало улицы. Тысячи людей быстро пересекали переулки. Население Моугуна не спало. Эта ночь была похожа на редкое торжество. На улицах красиво сверкали переливчатые огни. Эта ночь волновала всех, она была для моугунцев великим праздником.
На рассвете город покидал большой, десятитысячный отряд Красной армии. Это была передовая, авангардная часть, она уходила далеко на север, для смертельной борьбы с заклятыми врагами китайского народа — японскими захватчиками, вторгшимися в страну. Этот поход начинал великую национальную освободительную войну. Моугунцы с гордостью вышли проводить славных бойцов в тяжелый путь. А путь был очень тяжелым. Он вел через горные хребты, покрытые вечным снегом, через дремучие леса, через пустыни и болота.
Едва забрезжил рассвет, как отряд уже построился громадным четырехугольником, в центре которого стояла маленькая, наспех сбитая трибуна. Все население города собралось здесь. Оно окружило войска плотной живой стеной. Призывно звучали горны, грохнула частая дробь барабанов. На землю упал первый солнечный луч и осветил огромное поле.
На трибуну поднялись несколько человек. Положив руки на перила, они молча оглядывали войска и народ. Один из них, высокий худой китаец в распахнутом сером френче, поднял руку, и сразу ряды всколыхнулись, словно по ним пробежал ток. Раздались громкие крики:
— Мао Цзе-дун! Ван-суй Мао Цзе-дун![10].
Человек на трибуне приветливо улыбнулся и еще раз поднял руку. Он хотел говорить. По рядам то замирали, то вновь с огромной силой вспыхивали слова приветствий:
— Ван-суй Мао Цзе-дун! Ван-суй Мао Цзе-дун!
Мао Цзе-дун посмотрел на часы, торопливо и решительно махнул рукой. Все вокруг замерло. Было радостное, тихое, солнечное утро.
— Дорогие братья бойцы! Дорогие товарищи политработники! Дорогие граждане моугунцы! Сегодня мы отправляем далеко на север передовой отряд Красной армии. Мы отправляем его для борьбы с извечными врагами китайского народа — японскими захватчиками. Этот отряд должен принести народам Шаньси, Шэньси, Чахара, Ганьсу и Хэбэя, Суйюани и Манчжурии долгожданную добрую весть о приближении всей китайской Красной армии, о начале всенародной освободительной войны с поработителями.
Дорогие братья бойцы, дорогие товарищи политработники! Появление вашего отряда на севере прогремит грозным сигналом — призывом к смертельной борьбе с хищными интервентами.
Нам предстоит невероятно тяжелый путь, неслыханные трудности. Но мы — армия великого народа, и мы преодолеем все препятствия на нашем пути. Мы зажжем огонь национально-освободительной войны нашего народа. Наша борьба будет сигналом к объединению всех сил великой китайской нации. Мы уже прошли огромный путь из Цзяньси сюда, в Сычуань, мы прошли его с жестокими боями, мы пересекли бурные реки и непроходимые горные хребты. Нам предстоит тяжелый путь. Смелее вперед!
Когда Мао Цзе-дун кончил говорить, над полем пронесся ураган рукоплесканий, гулкий рокот.
— Ван-суй! Вперед, бей японцев!
Поле дрожало от криков, от топота людей. Когда волнение наконец улеглось, к барьеру встал Чжу Дэ. И снова загудело, задрожало поле:
— Ван-суй командарм Чжу Дэ! Чжу Дэ — ван-суй!
Суровое и простое лицо Чжу Дэ озарилось улыбкой; он поднял правую руку к голове, снял шапку, махнул ею в воздухе и надел опять на голову.
— Товарищи бойцы и политработники! Граждане Моугуна! В истории нашего народа настал великий день. Китай хочет быть свободным и независимым. Мы готовы с оружием в руках отстаивать нашу великую родину. Мы зовем всех китайцев, настоящих патриотов, к священной войне с японским империализмом. Китайцы не могут быть и не будут рабами японских самураев.
Сегодня отсюда уходит в тяжелый поход на север отряд бойцов Красной армии во главе с нашим руководителем, товарищем Мао Цзе-дуном. Вслед за этим передовым отрядом пойдет вся наша армия. Мы поднимем весь китайский народ на священную войну против японских захватчиков. Наш лозунг: «Китайский народ, вперед на борьбу за спасение родины от японских поработителей!»
Войска приготовились к торжественному маршу перед трибунами. В это время позади рядов началось волнение, возник шум и споры. К трибуне направилось несколько граждан Моугуна. Это была делегация от населения города. Они пришли приветствовать Красную армию и пожелать доброго пути и побед передовому отряду Мао Цзе-дуна. Среди делегатов был и торговец с Голубой улицы, Чжан У.
Он шел, обремененный тяжелым мешком. Каждое движение его сопровождалось странным звоном, будто он рассыпал за собою монеты. Он выступил третьим, когда представители ремесленников города и окрестных деревень уже произнесли свои страстные, идущие от всего сердца слова. Чжан с трудом начал свою речь. От волнения он запинался, но молчание людей, внимательно слушавших его, успокоило Чжана. И тогда он, решительно распахнув халат, сказал:
— От имени торговцев Моугуна я приветствую и благодарю Великую Красную армию. Раньше мы вас боялись, как огня, боялись больше, чем армии генерала Лю Вень-хоя[11]. Мы знали, что с офицерами его армии можно договориться, — правда, за большие деньги, — а про вас говорили, что нельзя никак склонить Красную армию к доброте. Мы с ужасом узнали, что армия генерала Лю Вень-хоя разбита вами и что вы приближаетесь к Моугуну. Мы решили, что теперь наступил конец нашей торговле.
Но пришла Великая Красная армия, и никто из нас не может пожаловаться. Такого порядка и спокойствия, как при вас, у нас в Моугуне еще никогда не было, хотя в городе находится, по меньшей мере, миллион солдат. Мы закрыли наши магазины и попрятали товары, опасаясь произвола. Но прошло уже три недели, и никто из нас не может пожаловаться. Мы охотно продавали вам все наши товары по хорошей цене. У нас сейчас большая прибыль в деньгах, но большой убыток в сердце. Мы, правда, торговцы, это наше главное дело, но мы прежде всего китайцы. Мы знаем, что наша страна подвергается унижениям и оскорблениям от японцев. Мы так же, как и вы, ненавидим рабство.
Я пришел сюда, чтобы принести вам, настоящим китайцам, наши глубокие извинения за недоверие, которое было у нас к вам. Мы, сообща все торговцы, возвращаем всю прибыль, полученную нами от торговли с вами. И, кроме того, мы жертвуем для борьбы с японцами все те запасы товаров, которые были припрятаны нами в момент вашего прихода в город.
