Олег Татарченков - Высоко над уровнем моря
— Ты ее и увидел, — хмыкнул Варегов.
— Я от этого не в восторге. Да, если размышлять здраво, все просто: если писать в книгах правду, никто не пойдет ни служить, ни воевать. Надо даже самое непривлекательное выставить в лучшем свете. Но ведь это плодит новые войны!
— Ремарк пытался этому помешать, — заметил Вадим со своего второго яруса, — Ну и что? Остановил роман «На Западном фронте без перемен» вторую мировую?! Хрена! Он добился третьего результата: парализовал волю к сопротивлению все образованной Европы перед золотой гитлеровской молодежью. Ужасы войны, описанные им, заставили ее не воевать, а прятаться в чуланах. А вот наци Ремарка не читали… По сути, упаднического писателя. И чего он добился? Европу от нашествия новых варваров не спас, немцев не предостерег…
— Ну, ты загнул! Значит, во всем Ремарк виноват?
— Я не призываю писать вранье, — упрямо нагнул голову Варегов, словно собирался бодаться с научным оппонентом в такой же солдатской форме, — Надо рассказывать правдиво обо всем этом. Только нужно знать, кому рассказывать. Тем, кто не способен испугаться всей этой «чернухи», кто пройдет через все это, видя конечную цель — служение Родине. Кто сказал, что служить Родине — благодарное занятие?
…-«Через тернии — к звездам…» — улыбнулся Щербаков, — Вообще-то я согласен здесь с тобой. Но для этого нужно воспитать особую породу людей, породу воинов, самураев, профессионалов войны со своим кодексом чести и своей культурой. Касту, которая хотя и в куцем виде, но все же была в дореволюционной России. Ведь была же когда-то у нас профессиональная армия из солдат, служивших по двадцать пять лет!
Ты представляешь, какой был накоплен немыслимый военный опыт всего лишь одним поколением? Да и офицеры, обладавшие немыслимыми правами по сравнению с штатскими, были не чета нынешним. Они-то знали, за что служат и умирают…
— Позиция империи была понятна, — заметил Вадим, — государство постоянно расширяло свои границы, воевало. Значит, существовало за счет армии.
…-Впрочем, права военных ее и сгубили, — продолжил Щербаков, бывший аспирант исторического факультета Новосибирского университета, — Бесконечное бахвальство перед «шпаками» и отсутствие современной технической мысли привели к поражению в Крыму. Поражение породило реформы Александра Освободителя, и на сцену вылез отчаянный цинизм прорастающего капитализма, в котором уже не было места кастовой чести. На чем, собственно, держатся все армии.
Вместо ее — толстовство и купринский комплекс вины перед нижними чинами и еще черт знает чем… «Поединок» читал? Очень вредная книжица для любой армии. Даже для нашей, современной.
Вадим слушал Дмитрия с упоением: за полгода военной службы он ни с кем так не разговаривал. Тема реформирования армии, в которой они были простыми солдатами и видели изнутри все сильные и слабые стороны, была не просто отвлеченным разговором двух интеллектуалов. Это был проект переустройства их собственной жизни: два года службы для девятнадцатилетних пацанов — слишком большой срок, чтобы относиться к нему легкомысленно.
С не меньшим энтузиазмом неудавшийся аспирант истфака высказывал давно выстраданное и наболевшее:
…-«Офицер хоть и отродья хамского, но дело свое знает туго…» — продолжал Щербаков, — Знаешь, кто это сказал? Петр Первый. А потом добавил: «А посему повелеваю жалованием им платить своевременно и в кабаки пускать беспрепятственно!» Ну, вторая часть нас, низшие чины, особо не касается. А вот первая…
В словах императора вся сила русского войска. Но в начале двадцатого века офицерство рванулось в интеллигенты и либералы, не понимая того, что эти качества и армия с ее охранными функциями, с окаянным делом войной — вещи абсолютно несовместимые. И поэтому профессиональные батальоны и полки Добровольческой армии Деникина сдавали города красным, бывшие офицеры — «спецы» шли к большевикам на службу. А немалая их часть вообще предпочитала пить горькую, петь романсы о Москве — златоглавой и рассуждать о погибели России. Им, видите ли, было западло воевать против собственного народа. Но народ ли это был?
В любом народе есть здоровое начало самосохранения. И он не мог сотворить над собой то, что с ним сделали… Его просто вырезали, как стадо. Лучшую его часть — худшая, с пороком совести. Потому что некому было этот порок раскаленным штыком выжечь. Оставшихся прекраснодушных романтиков — военных, пошедших за новой властью, в тридцатые годы добили…
А все оттого, что каппелевцы предпочитали ходить в психическую атаку на пулеметы. Ты «Чапаева» смотрел? Знаешь, почему эти придурки с аксельбантами позволили положить себя рядами под одним пулеметом мифической героини анекдотов Анки?
Каппелевцы, да не одни они, считали, что русской пулей в русского стрелять. Пуля — для войны с супостатом. А для внутренних смут полагается веревка на осине, да штык в пузо. В ответ тоже на доморощенные мужицкие вилы и «красного петуха» на крышах дворянских усадеб. Красные же подобными тонкостями не мучились, патронов не жалели, правил не соблюдали, поэтому и победили.
И по сей день у нас правила предпочитают не соблюдать — потому что так наиболее эффективно можно любую проблему решить. А то, что в итоге главным в русском народе стал хам и дурак, которому законы не писаны, про то уже все забыли…
…Профессиональная армия нам нужна! — возбужденный Щербаков взмахнул рукой, как Гагарин после старта, — Ну, какой, к черту, из меня солдат?! Из дерьма пуля. И таких здесь — куча. Этот интеллигент паршивый, тот — ворюга, последний сухарь сопрет, третий — сволочь, тебя раненого бросит, четвертый крови боится и по ночам в постель писает… Все это знают, и всем наплевать! Потому что временно. На два года. А если временно, то зачем напрягаться, зачем служить? Есть нормальные ребята, но и они в этом вонючем дерьме тонут!
— Ты чего разорался! — обиженный последними словами экс-аспиранта про дерьмо, Вадим свесился вниз со своего яруса и одернул вошедшего в раж Щербакова, — Не у себя на кухне диссидентствуешь. Я, например, тонуть в дерьме не хочу и не буду. Остынь. Пойдем лучше пойдем на воздух, покурим…
— Больше пули не дадут, дальше Кушки не пошлют, — усмехнулся Щербаков, — мы с тобой в Афгане — уже дальше Кушки. И пули нам вскорости светят. Так что не клади в штаны, если тебе действительно интересно меня слушать. Впрочем… Пойдем подымим.
Вокруг палатки простиралась кромешная мгла. Только в нескольких местах на территории полка тускло мерцали точки света. Луна еще не взошла, и на черном покрывале неба переливались лишь мириады звезд, среди которых по-королевски вольготно раскинулся Млечный Путь.
Где-то, в темноте и тишине ночи отчетливо раздавались глухие удары.
— Стреляют, — шепотом проговорил Щербаков, — Артиллерия.
— Ага, — так же вполголоса откликнулся Вадим.
Но он говорил тихо не потому, что в темноте и неизвестности далеко ли, рядом ли была война и она заставляла подчинять себе эмоции и проявления чувств. Мягкость южной ночи заворожила Варегова.
Неподвижный воздух, настоянный на незнакомых дурманящих ароматах цветения, будоражил кровь. И заставлял вспомнить то, о чем за полгода службы старались забыть — о великих тайнах любви. Именно в такие ночи Шахерезада могла рассказывать свои сказки.
Вадим впитывал в себя эту ночь, забыв про незажженную сигарету в пальцах.
Вдруг где-то сбоку, за колючим забором части, глухо хлопнуло. Ночное небо свечой перечеркнула ракета. Рассыпая вокруг себя искры, она косо прошла над головами, и исчезла на противоположной стороне лагеря.
Вслед за ней ударил одиночный выстрел. Пророкотала очередь, запустив в ночь светящиеся мотыльки трассирующих пуль.
Щербаков и Варегов, не сговариваясь, присели.
Простучала еще одна очередь, руша ночную сказку.
— Нападение! — встрепенулся Дмитрий, — Надо…
Что он собирался предложить, Щербаков не договорил.
— Чего блажишь, молодой?! — из темноты до молодых солдат донесся спокойный голос, — Сходи лучше штаны вытряси. Никакое это не нападение: на постах шакалов пугают, чтобы близко не подходили. Ну и «духов» заодно.
У палатки выросли две фигуры. Застиранные и выгоревшие до белизны хэбэ этой парочки выделялись светлыми пятнами даже в черноте южной ночи. Однако сами очертания тел были нечеткими, поэтому визитеры смахивали на приведения.
Один из незнакомцев приблизился к Вадиму и на поверку оказался худощавым парнем примерно одного с ним роста. Он дернул молодого солдата за рукав:
— Молодой, сухпай остался?
И, не дожидаясь ответа, напористо продолжил:
— Тащи сюда. Мы завтра в горы уходим, надо подкрепиться. Вам он все равно ни к чему — гречкой на ужине животы набили. Набили ведь, верно?
![Тамара Малышева - Будь моим одиночесвтом [СИ]](/uploads/posts/books/5239/5239.jpg)