Денис Ли - Пеший Камикадзе
— Вот! Но мы-то вроде не хотим умирать… за Японию. Ты хочешь?
— За Японию — нет.
— А за победу?
— За победу? Здесь? Мы вроде как уже победили… Умирать не охота!
— Вот и я — не хочу. Значит, мы — не камикадзе.
— А кто мы?
— Не знаю.
— Ну, а что? Камикадзе, что, все хотели умереть? — спросил Стеклов.
— Кажется, да.
— Не, ну мы тогда кто? — Стеклов огорченно развел руками.
— Саперы.
— Саперы! Я вообще — кинолог, а погибнуть могу как сапер, но от этого я сапером быть не могу!
— Ну и камикадзе тоже!.. — не соглашался Егор. — Напишут тебе в личном деле и захлопнут его в архиве: подорвался на фугасе…
— «Погиб смертью храбрых»…
— Да кто тебе сказал, что «храбрых»? Егор с усмешкой поглядел на Стеклова. — Так, по неосторожности… ошибся…
— Ага! Ходишь, ищешь, и ждешь когда тебя… Не, точно — камикадзе!
— Да будь… — буркнул Егор, махнув на Стеклова рукой. — Читал как-то одну книгу, написал какой-то Ино… Ино… Гути-Гури… Иногути или Иногури… не помню; ну, да ладно, суть не в этом… Про камикадзе — она. Так вот, среди тех, кто воевал и видел камикадзе, и сами камикадзе не нашлось человека, который бы мог ясно выразить — кто камикадзе, а кто некамикадзе; и кто были те люди, которые также шли на верную гибель в атаку, на танки, на… Вот, Матросов, на пример, он — кто? Камикадзе, по-твоему?.. Сознательно же лег на амбразуру.
— Матросов — самый настоящий «камик»! — Стеклов, обернувшись, поглядел на своего кинолога, идущего по центру дороги.
— Никакой он не настоящий. Камикадзе — это целая философия, а не то, что ты называешь. Народ изучает их, рассматривает через призму культуры, как феномен, — сказал Егор.
— Ну, а я, что, не феномен? — возмутился Стеклов.
— Ты — русский дурак! — беззлобно сказал Егор. — Все этот наше западное сознание, потому мы не можем понять. Вот, к примеру, в каждом из нас живет ощущение некой неуязвимости… Ты же все равно уверен, что тебя не убьют? И даже несмотря на то, что совсем рядом гибнут люди, товарищи… Ты же рассчитываешь каким-то образом избежать смерти?
— Рассчитываю!
— Уверен? — спросил Егор.
— Уверен!
— Значит, ты, не готов умереть!
— Конечно, нет! — возмутился Стеклов.
— А я — не уверен! — не согласился Егор. — Смерть настолько близко, что я верю и в обратное… А объяснить не могу! Загадка! Так и с камикадзе. Они до сих пор остаются для всего человечества загадкой японской культуры, японской души. Никто еще не разгадал ее. Невозможно, понять их сложные чувства… Собственно, как и наши… Попробуй, разберись в себе?.. Я видел документальную хронику про Перл-Харбор. Смотрел с оцепенением, забыв себя, но в тоже время во мне было какое-то необъяснимое уважением к ним и чувство горечи, смотришь, как они жертвует ради своего дела, своей победы, самым дорогим, что у них есть — человеческой жизнью! Люди решившиеся на самоуничтожение… — они как гипноз! Вот мы, не решили, но можем это сделать в любой момент, — шансов уйма! Вот они все под ногами! — Егор пнул от себя сухой комок глины и посмотрел по сторонам. — А кто-то смотрит за тобой, сжимая в руке пультик управления адской машиной… А мы со знанием дела, что собственно является ошибочным предположением, идем, мы же тоже знаем, что он где-то сидит, ждет, чтобы убить нас!
— Да! — мучительно согласился Стеклов. — Только вряд ли он испытывает к нам уважение.
— Вот и смотри: исход этой войны вроде как понятен — мы все же победим; но тогда для чего мы ходим здесь, совершенно неготовые совершить акт самоубийства, на который нас обязывает Родина… командование… или все-таки долг? Хрен его знает?!
— Я никому, ничего не должен! — возмутился Стеклов.
— О как, ты заговорил! Должен! Ты дал клятву, присягнул на верность, исполняй!
— Гибнуть-то я не клялся!
— А это случай. Мы отчаянно разминируем иногда неразминируемое… По крайней мере, даже не имеем четких инструкций, как разминировать эти «новые» фугасы — радиоуправляемые… Да чего уж там — разминировать! Мы по-хорошему найти его не можем, не успеваем! А если уж и находим… то ценой собственной жизни: «Один сапер на один фугас — отличный показатель!», и это слова нашей Группировки… Не мы говорим! Что это — нормально? Я думаю: нет! Это у нас — безвыходность. А у них — неспособность, нежелания что-то сделать… как будто они сами не знают что… Тут даже я уже соображать начал, надо ежедневно проводить ряд мероприятий, чтобы обеспечить нам нормальные условия для выполнения наших задач — разведку, засады, оперативную работу, разведывательно-поисковые мероприятия. Они, конечно, их проводят, да только не там где надо!
— В общем, мы знаем, что победим, сознательно идем… на смерть, а значит, мы — камикадзе, но только пешие…
— Пешие… — усмехнулся Егор.
— Пешие. — Повторил Стеклов.
— Ладно. Идем на ту сторону?
— Идем, — согласился Стеклов.
…Взрыв прозвучал как всегда внезапно и неожиданно… И снова со спины. Егор обернулся, увидев, как первый БТР, подскочив на огненно-черном облаке, опустился задними колесами на землю, еще какое-то время, колышась на рессорах.
Егор распрямился и побежал к месту взрыва.
— О, дали маху! — в голос ругался Егор, не обращая внимания на стрельбу.
Стеклов молча, бежал следом.
— С-сука! Опять фугас проворонили! — «Вулкан», «Водопаду», прием! — прокричал Егор в рацию.
— На приеме «Вулкан» для «Водопад»…
— У меня подрыв!
— Ммм… — промычала рация. — Потери?
— Уточняю!
Фугас взорвался на обочине, между двигающимися в боевом порядке БТРами. В боевом порядке дозора, между бронемашинами, тоже ходили бойцы. Глазам Егора сразу открылось, лежащее в стороне солдатское тело. Рядом с ним копошились еще двое. Это были разведчики — шли в прикрытии. Боец не пострадал — отделался парой ушибов и испугом. Под звуки извергаемого беглого оружейного огня Стеклов с солдатами подхватили раненного под руки и стащили с полотна дороги.
— «Вулкан», «Водопаду», прием! — произнес Егор в рацию, на этот раз более сдержанно.
— На приеме «Вулкан» для «Водопад»…
— 10–09, 10–32, 11… - доложил Егор об обстановке: о подрыве фугаса, и об отсутствии потерь, жонглируя цифровыми аббревиатурами…
Солдат-разведчик лежал сейчас у стены дома, куда успели оттянуться, подхватив его с дороги, из-под огня. Интенсивность стрельбы стала немного стихать, в результате чего стала звучать в виде не частой и одиночной. По характеру и звуку выстрелов, — предполагал Егор, — стреляющий был либо снайпер, либо стрелок, прикрывающий отход нападавших, а потому проверять, насколько стрелок был профессионален, в своем деле, — желания было мало. Егор нашел глазами Стеклова. Тот сидел рядом с кинологом с собакой, поглаживая ее, тоже был мрачнее тучи, думал о чем-то своем. Егора не заметил.
Разведчики не стреляли. Укрывшись, выжидали прекращение огня под забором брошенного богатого дома, из красного кирпича.
БТРы, под прикрытием которых, группа оттянулась в частный сектор, тихо фырча двигателями, стояли в глубине проулков рядом с саперами.
Егор сидел на корточках. Неспешно курил. Часто сплевывал на землю, перед собой, туда же, где чертил притушенной спичкой незамысловатый крестик… перекрёсток. Тут же ловил себя на мысли, что не совсем понимает, что рисует, и что хотел нарисовать, — крест, перекрёсток или что-то другое, или то, что ждёт, как ему казалось, всех в конце этого злосчастного пути? Конец! Мысленно отнекивался. Просто царапал землю, ковырял, и без того, ее многострадальное тело.
Егор посмотрел на солдата. Боец разведывательной роты с потускневшими глазами, «холостил» подкатываемыми рвотными позывами, икал, манерно напрягая лицо и щёки; задерживал дыхание. Ему было плохо. Его контузило и в придачу, он получил несколько ушибов от летевшего гравия и камней:
«Можно сказать: по-вез-ло, — мысленно произнес Егор, деля слово на слоги, как если бы произнес: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — Егор, так же мысленно перекрестился. Не хотелось «этим» сеять в чужих глазах панику. — Слава Богу, руки-ноги — целы… Все остальное поправиться, — безмолвно утешал Егор раненного разведчика. Сидел, смотрел на солдат, на их вопросительные лица с мучительно-уставшими глазами, думал. — Смотрят безразличием, — глядя на них, Егор стал часто задаться вопросом: зачем и почему он и они здесь? — Часто, не мог себе ответить… — Политика? Деньги? Звания и должности? Награды? Что?.. Политиканы и сами подзабыли истинную причину войны. Давно уже на этом «отмывают» деньги! Хотя не факт, наверное, для всех по-разному… Но это точно не моё место, ни то место, чтобы зарабатывать. Звания и должности — не вечны… И звания и должности хорошо присваиваются и не в «стреляющих» местах, теплых и уютных, нормированных и денежных… О наградах, тоже, вряд ли кто-то думает во время боя. Тем более каким-то образом планирует их получение, хотя… мир продвинутых военных коммерсантов разнообразен…»
