Леонид Богачук - Крез и Клеопатра
Леонид Богачук - Крез и Клеопатра краткое содержание
Леонид Богачук
Крез и Клеопатра
Он пришел на рассвете со стороны Самангана примерно за час до подъема. Шатаясь от усталости, добрел до въезда в гарнизон, сел и стал пристально разглядывать часового.
— Я даже автомат поудобнее перехватил, — рассказывал потом ефрейтор Комиссаров, дежуривший в то утро на посту КПП, — представляете — этакое серое косматое чудище пришло откуда-то и разглядывает тебя! Сидит, понимаешь, и ни слова! «Ты чего?» — говорю… И тут он… Ей-богу, мужики, не вру: пасть у него — во! Как раскрыл! Я чуть очередь в него не врезал! Потом смотрю, а это он улыбается!
«Косматое чудище» подошло к дежурной БМП и легло, устало уронив тяжелую голову на правую лапу.
— Ты откуда явился? — потребовал отчета ефрейтор. — Пароль знаешь?
Пес сел и уставился на дежурного. Говорят, что собака не выдерживает человеческого взгляда. Может быть, и так. Но эта собака могла. Комиссаров даже немного смутился.
— Судя по пыли, которую ты на себе тащишь, от самого Кабула топаешь? А? Столичный житель? — заговорил Комиссаров. — А чего такой уверенный?
Ефрейтор считался остроумным парнем. Некоторые его шуточки становились присказками в гарнизоне, но еще никто и никогда до этого утра не слушал Николая с таким восхищением! Чудище, изумленно подняв желтые брови, колотило хвостом по земле, чуть слышно поскуливая от счастья и умиления.
— Кончай пылить! — строго приказал Комиссаров.
Гость яростно почесался.
— Запаршивел, — заметил ефрейтор. — Русский язык знаешь… От колонны отбился? И давно шляешься? Грязный-то какой! Богат, небось, живностью, как Крез. Придется санобработочку пройти, у нас иначе нельзя. Крез… Неплохо звучит, а?
Пес, навострив уши, выслушал его, потом подполз ближе и улегся, уткнув нос в его ботинок.
— Ну ты даешь! — только и сказал Комиссаров. — Не хватало, чтобы тебя здесь обнаружили. Место, Крез!
Тот поднял глаза на ефрейтора, словно спрашивая: «Где это?»
— Место! — повторил Николай и показал на БМП.
Крез вздохнул и полез под брюхо боевой машины. Тотчас оттуда показался его черный нос и желтые точечки бровей: «Правильно?»
— Молодец!
Крез раскрыл пасть, вывалил на сторону длинный розовый язык и задышал часто и коротко, как новичок, откусивший по неопытности местный злой перец.
«Дышите глубже — вы взволнованы!» — хотел сказать Николай, но глаза собаки сияли таким детским восторгом, что ефрейтор закашлялся.
После смены ефрейтор направился к палатке. Под беэмпешкой послышалось тихое поскуливание.
— В чем дело, Комиссаров? Кто это? — спросил прапорщик Нияжмаков.
— Собака моя пришла. Нашла меня все-таки. Смышленая, товарищ прапорщик.
— Как это пришла? Откуда?
— Обыкновенно! — пожал плечами Комиссаров. — Из дома. От Казани до границы всего тыщи три верст по карте. А уж от границы и вовсе близко.
— Что за ерунду вы говорите? Как это собака могла знать такой маршрут?
— Я ей все подробно написал, товарищ прапорщик.
— Покажите! — потребовал прапорщик. — Как там его: Шарик?
— Крез, товарищ прапорщик. Крез, ко мне!
Из-под беэмпешки выбралась пыльная зверюга и встала у правой ноги ефрейтора.
— Восточноевропейская овчарка, — определил прапорщик. — Как же ты ее запустил! Обучена?
— Так точно, товарищ прапорщик! Умнее хозяина.
— Это нетрудно заметить, — усмехнулся прапорщик и приказал: — Отмыть, накормить, дать выспаться. Завтра должен быть готов нести службу. Где разместим?
— В окопчике у насосной.
— Как вы догадались, ефрейтор? — удивился прапорщик, потом поглядел на Креза и заключил: — Признайтесь — он вам подсказал? Крез, веди хозяина мыться!
В мелкую бурливую речушку Крез зашел охотно. Он покорно стоял, пока ефрейтор намыливал его, тер и плескал водой. Только иногда, когда жесткие пальцы особенно сильно мяли холку или грудь, он кряхтел, но тут же старался лизнуть Николая в нос, как бы говоря: «Извините, не сдержался. Уж очень хорошо».
— Какие мы красивые, — приговаривал ефрейтор. — Холка у нас черная, воротник у нас вороной… Но лапы-то как сбиты — до крови!.. А хвост сейчас у нас будет пушистый. Красавец!
Крез вытянул шею и хвост, отряхнулся, обдав Николая тучей брызг, и чихнул.
— Будь здоров!
Они направились к кухне, Комиссаров поставил перед Крезом миску с кашей.
— Подзаправься. Потом специально буду тебе готовить, без приправ всяких. Вам, говорят, не положено.
— Кто тебя к плите пустит? — обиделся повар. — Отравлю животное, что ли?..
— Ладно, вари сам, — согласился ефрейтор. — Вроде ему нравится.
— Еще бы! — не остыв от обиды, откликнулся повар. — Полбанки тушенки ему вбухал… Смотри: погнал… Как Харламов с шайбой!
Крез уже закончил с кашей. Вылизывая миску, он так напирал на нее, что она со скрежетом ползла по земле. Он догонял ее, напирал еще сильнее.
— Вечером зайдем. Ко мне, Крез!
— Миску не забудьте! Казенное имущество! — крикнул повар. Ему было немного жаль, что не он сегодня стоял на посту, не за ним теперь ходит большая красивая овчарка. — Коля, знаешь, как называется у моряков вахта от четырех до восьми утра? «Собака»! Говорят, самое тяжелое время. Я как раз под утро спать не могу… Надо было сегодня подменить тебя…
Крез осторожно взял миску зубами за краешек, словно боялся прокусить казенное имущество, и медленно побрел за ефрейтором.
Николай бросил в узкий окопчик, выбитый в каменистом грунте, свой старый бушлат:
— Место! Отдыхай! Лежать, Крез…
Пес тяжело спрыгнул в окоп, понюхал бушлат и лег рядом, зарывшись носом в рукав. Он смертельно устал.
Комиссаров спустился к реке, набрал воды и поставил миску рядом с собакой, которая едва шевельнула хвостом при его приближении. Крез уже спал. От солдатского бушлата пахло чем-то удивительно родным…
Еще три дня назад его звали Амуром, а его хозяин — Володя Цыганков, заходя по утрам в вольер, брал его за уши и говорил: «Все, Амур, нам с тобой осталось всего восемьдесят три дня! Понял, собачина! Скоро едем домой!» Амур терпел его жесткую хватку и норовил лизнуть хозяина. Тот хохотал и уворачивался.
Володю Амур помнил с первых секунд своей второй жизни. Он помнил, как его грубо вытащили из хозяйственной сумки, в которой противно пахло луком, и швырнули. Он пролетел полкомнаты по воздуху так, что сердечко едва не остановилось, и голос Большого Папы сказал: «Это тебе, сын, ко дню рождения». Амур очнулся в теплых и ласковых ладонях. Это был его хозяин и друг.
С тех пор они с Володей не разлучались. Он привык будить хозяина по утрам, пробираясь к нему в комнату с поводком в зубах, ожидать его из школы, привык с уважением относиться к Большому Папе и Маме, с удовольствием им подчинялся… Терпеливо, особенно в безалаберной молодости, переносил их справедливые разносы и наказания. Но даже им Амур не позволял повышать голос на своего друга. Володю он любил так, что порой собачье сердце билось где-то в горле.
Он не мог представить себе разлуку с Володей. Поэтому для Амура и их совместное появление в военкомате, которое поначалу вызвало немало шуток, и учеба в школе саперов, и дальнейшая совместная служба в Афганистане были совершенно естественны.
Они знали друг о друге все. Амур работал исключительно чисто. Он был всегда спокоен и полон достоинства. В его жизни изменились только внешние обстоятельства. Служба не потребовала от него психологической перестройки или надлома. Они по-прежнему были вместе, а с Володей Амур всюду чувствовал себя уверенно.
Свою первую жизнь он помнил слабо. Лишь иногда во сне он становился опять маленьким, ощущал теплый, вылизывающий его язык матери, ее нежные соски, опять захлебывался восхитительно-прекрасной едой, которую они дарили… Никогда больше ему не приходилось есть ничего сравнимого по вкусу… В такие минуты Амур плакал во сне, перебирал лапами, словно старался догнать и удержать это прекрасное время.
Мины он находил легко. Эта новая игра, которой он научился в саперной школе, ему нравилась. За каждую находку, в которой он не видел ничего особенного, он зарабатывал такие похвалы, что непременно бы загордился, не будь рядом хозяина, который наверняка понимал, что для него это пустяки… В Афганистане он научился ездить на машинах, бронетранспортерах, боевых машинах пехоты, летать на вертолетах, терпеть жару и холод. Рядом с хозяином он любое испытание переносил спокойно. Так было до недавнего времени, пока он не потерял друга…
Этот день с самого начала сложился странно. Володя положил его в десантном отсеке беэмпе, а сам поднялся на броню, ехал сверху. «Отсыпайся, старик, — сказал он. — Асфальт, понимаешь, всю дорогу будет асфальт. Мы здесь так, на всякий случай!» Слово «асфальт» Амур уже знал, оно означало, что работы пока нет. Он спокойно дремал, и даже первые выстрелы его не разбудили: дело привычное! Но, когда открылась дверь отсека, сразу же выскочил из машины. Он нашел Володю и лег чуть позади, у его правого сапога. Со всех сторон хлопали выстрелы. И хозяин стрелял тоже. Володя бил одиночными, но плотно — раз за разом. Амур чихал и зарывал нос в придорожную пыль, пряча его от пороховых газов. Потом они ползли куда-то, опять стреляли и снова ползли. Хозяин стрелял в сторону гор. Оттуда тоже летели к ним лиловые стремительные жуки, выбивали из камней искры. Когда-то Амур пытался ловить их, как пролетающих мух, но скоро понял, что эти жуки больно кусают, поэтому лежал тихо, только иногда негромко рычал, если жуки пролетали слишком близко.
