Василий Великанов - Тихое оружие
Обзор книги Василий Великанов - Тихое оружие
Великанов Василий Дмитриевич
В этой войне самые обыкновенные люди творили необыкновенные дела.
Леонид ЛеоновСоветским радисткам-разведчицам, действовавшим в годы войны в глубоком тылу противника…
В тыл врага
Мартовский снег осел, и образовался крепкий наст, отливавший мутноватой голубизной. А то вдруг начинал густыми хлопьями валить мокрый снег и тут же таять, превращаясь в кашицу. Днем солнышко пригревало и с крыш текло. А ночью подмораживало и на карнизах вырастали ледяные морковки. Гуляя около дома, девушки сбивали их и посасывали, как это делали в детстве.
Нину[1] волновали запахи приближающейся весны, весны сорок третьего года, и в душу почему-то закрадывалась тоска. Ожидая со дня на день отправки, она старалась скрыть перед подругами свою тревогу. Но особенно перед капитаном «Орленком».
А то, пожалуй, отстранят от задания или совсем отчислят из группы, как это сделали с одной девушкой, которая разговаривала во сне и могла выболтать то, что надо крепко держать за зубами…
Но вот наконец пришла долгожданная ночь: дружная тройка землячек — все ивановские — должна была улететь на запад.
Днем Нина написала домой последнее письмо из Москвы, предупредив родителей о том, что она уходит на фронт, и теперь, вероятно, они не скоро получат от нее весточку. Просила не волноваться. Да, легко сказать — «не волнуйтесь за меня». Как же они могут быть спокойными, если брат уже на фронте, а теперь вот и Нина уходит?..
* * *Стемнело. Мутный туман окутал землю. Девушки залезли в кузов машины с брезентовым верхом и поехали через всю Москву на аэродром. Дорогой тихонько напевали полюбившуюся им песню:
Прощай, прощай,
Москва моя родная,
На бой с врагами уезжаю я,
Еще прощай, подруга дорогая,
Пиши мне письма, милая моя…
Пиши. А куда?
Огромная столица притаилась в ночи, притихла. А вот луна, будто назло, светила ярко. Ну к чему она сейчас? Только будет демаскировать «Дуглас», на котором предстояло лететь.
В небе маячили бледные силуэты аэростатов заграждения. Враг еще не ушел далеко: в любую ночь «стервятники» могут налететь на столицу. Недавно Нина прочитала в газете статью, в которой были жгучие слова в адрес захватчиков: «…они ненавидят Москву — символ их поражений; они попытаются изуродовать и обезобразить ее»…
Аэродром без огней и автомашина с затемненными фарами. Но все люди действуют быстро, сноровисто. Солдаты грузят в длинное брюхо «Дугласа» тяжелые тюки с радиостанциями для «Седова», находящегося уже в тылу врага, с оружием и всем необходимым разведчикам. А капитан «Орленок», — как и летчики, в комбинезоне, негромко командует.
Старшина Говоров подогнал на радистах лямки парашютов и, застегивая карабины, пошутил:
— Не забывайте, девочки, и меня! Нет-нет да и стукните: точка — тире… тире — точка…
* * *Самолет летел медленно. В ушах гудело. За спиной парашюты и вещмешки с продуктами.
Сначала летели над Подмосковьем, и Нина видела внизу одинокие огоньки. А когда приблизились к линии фронта, внизу замаячили огромные костры: это горели деревни и села, подожженные врагом.
Горела и Нинина Смоленщина, где она родилась и провела детство. Где-то там, внизу, затерялась ее родная, милая деревенька Стайки, которую жители прозвали по-своему — Рябинки. И неспроста: под окнами многих домов росли рябины, и осенью, в золотое бабье лето, оранжево-красные гроздья ягод рдели на солнышке, словно цветы.
В эти светлые дни осени Нина любила ходить в лес по грибы или подолгу просиживала около муравьиных куч, любуясь тем, как озабоченно трудятся юркие работяги, перетаскивая в свои гнезда кусочки пищи.
А какая тогда вечерами была спокойная тишина, в которую вплетались призывные переливы гармоники и звонкая девичья песня: «На закате ходит парень возле дома моего…»
И вот теперь эта мирная тишина расколота, земля ее горит, стонет…
* * *Самолет сильно качнуло, и Нине показалось, что он провалился в огромную яму и падает, падает… Захолонуло сердце. Но вскоре «Дуглас» будто ткнулся брюхом в резиновую подушку и опять полетел ровно.
Кося глазами в окошечко, Нина заметила недалеко от самолета большие искры, словно взрывались звезды. Заметили это и другие девушки, прижались друг к другу, замерли: их явно обстреливали.
Не раз Нина читала, что будто бы у человека при смертельной опасности молниеносно проносится в мыслях вся его жизнь. Сомневалась: так ли это на самом деле? А вот теперь, летя в стан врага, сама невольно задумалась о своей судьбе.
* * *Ведь совсем недавно была она обыкновенной девчонкой, а теперь — «боец невидимого фронта» и ей доверили важное боевое дело.
Разве тогда, когда Нина училась в ФЗУ при швейной фабрике, могла она думать об этом? Ей было досадно, что она шила медицинские халаты и сумки для противогазов, занимаясь всякой «мелочью», а кто-то воюет с фашистами. Да, обидно было сидеть в тылу в такой момент, когда враг прорвался к Волге у Сталинграда и лезет на Кавказ.
«Как это могло случиться?» — не раз с горечью спрашивала мать. А отец хмуро отвечал: «Чем дальше заберутся, тем больше обдерутся. Русский терпелив до зачина…»
В Иванове был военный госпиталь. Юные фэзэушницы часто навещали раненых, приносили свои изделия — кисеты, платочки, скудные гостинцы, давали концерты. Умерших от ран бойцов хоронили на братском кладбище, прибивая к столбикам сосновые дощечки с фамилиями погибших воинов и высаживая на могилках цветы — слабое утешение памяти.
Ох, как горько было опускать в землю молодых ребят! Не раз после солдатских похорон семнадцатилетняя Нина, сумрачно-задумчивая, шла в военкомат и просилась в армию. Но ей отказывали: «Подрасти, подучись». Уходила она оттуда сердитая. Твердила про себя: «А я все равно добьюсь… Все равно!»
Но она еще толком не знала, как добиться того, чего хотела. А прочитав в газете о молодежном радиоклубе, воскликнула: «Вот оно!»
По вечерам Нина и ее подружки Зина и Надя стали ходить в радиоклуб. Интересно! Может быть, пригодится…
Нина знала, что в том двухэтажном каменном особняке, где они усердно тренировались, в 1917 году находился штаб Красной гвардии, и это незримо связывало их с революцией, укрепляло надежду, что им тоже доверят когда-нибудь защищать Родину.
Минул год. Как-то восемнадцатилетняя Нина пришла домой необычно возбужденная и мать встревожилась: «Уж не влюбилась ли ты, дочка, в кого-нибудь?» А та ответила с улыбкой: «Влюбилась, мама! В рацию влюбилась так, что с ней и обручилась… В армию ухожу! — И с гордостью добавила: — У нас в радиоклубе отобрали только трех девушек, самых быстрых и точных в работе».
«Да, Нина, ты у нас ловкая, — грустно сказала мать. — Но лучше бы тут оставалась. Ведь вон она какая страшная, эта война…»
Уезжая из родного дома, Нина призналась родителям, что в армию пошла добровольно. Мать перекрестила ее: «Я так и знала, дочка. Береги себя. А если уж что…» Голос ее дрогнул, и она заплакала. А отец часто-часто заморгал, будто что-то в глаза попало.
В воинской части день начинался с 6 часов утра, а заканчивался лишь в 23 часа. Но все было бы сносно, если б не ночные бомбежки: приходилось все время бегать в бомбоубежище, а днем клевать носом у аппаратов.
Через полгода приехал капитан и из всего выпуска отобрал семь девушек — радисток первого класса с наилучшими аттестациями. При этом каждую предупредил: «Если не хотите, можете отказаться».
Нина рассчитывала на то, что она будет радисткой на фронте, в боевой части, а тут, оказывается, ее ожидает иная работа — более трудная и опасная. «Чтобы победить врага, надо знать его силы и замыслы», — сказал девушкам капитан.
Нина кое-что читала о разведчиках, и ей казалось, что это люди особого склада: волевые, сильные, умные, находчивые. Сможет ли она быть такой? Заманчиво, почетно, но… страшно!
Нина гордилась и радовалась, что вместе с ней в число избранных попали ее землячки: Зина и Надя. Со своими везде как-то легче…
Девушек увезли в Подмосковье. На второй день после приезда они сняли с себя все солдатское и оделись по-девичьи: в юбочки, кофточки, туфли на каблуках. Пальто им подобрали с мягкими воротниками «под котик», такие же шапочки. И красиво и приятно.
Одним из командиров у них был майор «Седов». Другим — тот самый капитан, который их отбирал: «Орленок». Он прозвал Нину «востроглазкой» за ее пронзительные глаза. А хорошо это или плохо, она не знала.
Помещались девушки на втором этаже большого деревянного дома, стоявшего за высоким зеленым забором. Им, кроме освоения радиодела, надо было научиться вести огонь из автоматов и пистолетов.
