Мик Фаррен - Джим Моррисон после смерти
– Алло.
Её Небеса рушились и деградировали на глазах. Небо было теперь перманентно серым с лёгким синюшным оттенком. Лужайки, когда-то сочные и зелёные, высохли и пожухли. Деревья, сбросив листья, стояли голыми. Вода в озере сделалась грязной и маслянистой, и дохлые рыбины уныло плавали кверху брюхом среди зеленоватой пены. Стены зданий покрылись глубокими трещинами, стекла в окнах таинственным образом сами бились. Странные и зловещие ветры дули с гор, что за озером. Над горами клубился дым – чёрный дым от невидимых, но непрестанных пожаров на той стороне. И в довершение ко всем радостям, воздушные феи, танцевавшие у храма на мысе Максфилда Перриша, теперь только и делали, что глушили стаканами водку, закусывая амфетаминами и квалюдами, и предавались разнузданному разврату лесбийского свойства.
– Это кто? Вас плохо слышно.
Эйми не раз посылала на мыс отряды монахинь, чтобы те разобрались с вконец обнаглевшими феями, что предавались моральному разложению прямо у неё под носом, но феи вели себя очень хитро. Едва завидев Эйминых монахинь, они отступали в туманную область за озером, неподвластную Эйми – в нестабильную зону, куда монахини заходить боялись. Когда же монахини уходили, феи вновь появлялись на мысе и вновь начинали резвиться. Со дня основания своих Небес Эйми ещё ни разу не отдавала распоряжения распять на Голгофе женщину, но для этих развратных и наглых сучек она с удовольствием сделала бы исключение – если бы удалось их поймать. К несчастью, они оказались неуловимыми.
– Сэмпл? Это ты? Ты откуда звонишь? Ничего не слышно.
Эйми и сама чувствовала себя неважно. Её самочувствие целиком и полностью отражало плачевное состояние её Небес. В последнее время у неё появилась одышка и боли в желудке, и что самое неприятное – начали выпадать волосы. Её роскошные золотые волосы, которыми она так гордилась.
– Говори громче. Не слышно.
Но хуже всего было то, что монахини начали проявлять очевидные признаки грядущего бунта. Вот и теперь, пока Эйми напряжённо прислушивалась к шумам в трубке, пытаясь хоть что-нибудь разобрать, они стояли поодаль, этакой заговорщицкой группкой, о чём-то шептались, поглядывая на Эйми, и явно подслушивали её разговор – выражение лиц у них было ну в точности как у стервятников, которые кружат над раненым зверем и ждут, пока тот не издохнет. Если бы не прозак, который Эйми доставала себе в буквальном смысле из воздуха – и в любых количествах, – она, наверное, давно бы сдалась и вернулась в Большую Двойную Спираль.
– Что?! Ты приведёшь мне кого?
Монахини подошли ближе. Внезапная материализация золотого телефона – это было событие неординарное, и оно, ясное дело, возбудило их любопытство.
– Ты приведёшь мне Его? Ты серьёзно? Его? Слушай, Сэмпл, здесь у меня все плохо. Я не могу тратить энергию на твои развлечения. Если тебе вздумалось пошутить, это дурацкая шутка…
Эйми умолкла на полуслове. Только теперь до неё начало доходить, что говорит ей Сэмпл. Она мгновенно забыла и про свои испорченные Небеса, и про вероломных монахинь, замышляющих бунт, и даже про собственные нелады со здоровьем.
– Да, я понимаю, что ты не можешь дать никаких гарантий, в смысле, подлинный он или нет. Но в данный момент меня может спасти даже не самая лучшая копия. Главное, чтоб у него была хоть какая-то сила. Ты говоришь, он живёт где?!
Теперь Эйми и вправду не верила своим ушам.
– Ты надо мной издеваешься, да? Или нет?
Ей так хотелось поверить Сэмпл. Так отчаянно хотелось поверить.
– Хочешь, чтобы мы телепортировали вас сюда?
Может быть, Сэмпл и не шутит.
– Да, наверное, сможем. Я даже уверена, что сможем.
Теперь Эйми поверила Сэмпл, поверила по-настояшему – потому что она уже ощутила прилив энергии. Даже через телефон, даже с такого огромного расстояния, контакт с Сэмпл придал ей сил. Может быть, они с Сэмпл действительно неразделимы: добро не может существовать без зла, а свет – без тьмы. Вот только, судя по голосу, в результате их длительного разделения силы у Сэмпл отнюдь не убавилось. Даже, может быть, наоборот. Её голос звучал очень живо и бодро, прямо-таки угрожающе бодро.
– Мне надо поговорить с монахинями. Я не буду вешать трубку. Просто на пару минут отойду, чтобы с ними поговорить. Ты подожди пока. Не отключайся.
Теперь, когда силы у Эйми немного восстановились, её Небеса стали меняться буквально на глазах. Конечно же, в лучшую сторону. Серое небо медленно прояснялось. Дохлая птичка на перилах дёрнула лапкой, зашевелилась, перевернулась и неуверенно встала. Потом расправила крылышки и издала хриплую трель. Эйми решительным шагом направилась к группке угрюмых монахинь, которые таращились на неё, широко раскрыв глаза, удивлённые столь внезапной переменой. Да, по врагу надо бить, пока он в растерянности.
– Так, девочки, мне нужна ваша помощь. Давайте быстро вставайте в круг. – Они смотрели на неё как на чокнутую, но теперь её голос звучал, как прежде, твёрдо и властно, и они не посмели ослушаться. Эйми хлопнула в ладоши, подгоняя их, как раздражённая учительница физкультуры – своих заторможенных учениц. – Давайте быстрее. Так, хорошо. Теперь все взялись за руки и сосредоточились. Моя сестра Сэмпл возвращается к нам вместе с важным гостем, так что нам надо определить их в пространстве и перетащить сюда.
Одна из монахинь – вечно всем недовольная, бунтарского склада разбитная девица, начинавшая в борделе в городке Дока Холлидея и когда-то звавшаяся Трикси, но потом, отказавшись от прежней развратной жизни и приняв постриг, поменявшая имя на Бернадетту, – вроде как собралась возразить. Если среди монахинь действительно назревал бунт, то Бернадетга явно была его зачинщицей, так что Эйми поспешила заткнуть её, не дожидаясь, пока она выскажется:
– У нас мало времени. Все объяснения – потом. А сейчас просто делайте, что я вам говорю.
К несказанному облегчению Эйми, Бернадетта, хотя и сердито насупилась, всё же закрыла рот и взяла за руки двух ближайших к себе монахинь, справа и слева.
– Хорошо. Так пока и оставайтесь. Я скажу Сэмпл, что мы готовы.
Когда она поспешила обратно к телефону, над горами за озером встала великолепная радуга. Феи на мысе оторвались от своих богомерзких занятий и уставились на эту сияющую дугу света в благоговении. Эйми подняла трубку:
– Все. Мы готовы.
Теперь у неё появилась надежда, что все и вправду будет хорошо.
* * *Джим оказался в камере с обитыми войлоком стенами. Что он там говорил про зародыш в утробе? Не совсем то, конечно. Но близко. На нём была смирительная рубашка, а свет в камере то включался, то выключался с нерегулярными интервалами – по всей видимости, Джима пытались ввести в состояние полной психологической дезориентации. Он, понятное дело, взбесился.
– Эй, вы там. Прекратите свои кагэбэшные штучки. Со мной этот номер у вас не пройдёт. Я в своё время крепко сидел на кислоте, так что эти приходы знаю.
И всё же, когда свет выключался, Джим ясно видел сверкающий красный глаз, наблюдавший за ним из темноты в смотровую щель двери. Он подумал, что это, конечно, Доктор Укол запер его в эту иллюзию психушки, потому что Джим задел его самолюбие, сказав, что больше его не боится. Однако это не объясняло, почему красный глаз в темноте держит его на прицеле.
* * *– Ты ещё и козла с собой притащила?! Про козла речи не было.
Мистер Томас весь подобрался и скорчил обиженную гримасу:
– Вы что-то имеете против козлов, мадам?
Хотя все старательно делали вид, что так и надо, воссоединение сестёр Макферсон было более чем странным. Сэмпл, Иисус и мистер Томас материализовались из сияющей дымки в центре круга монахинь. Иисус, который раньше не отличался дипломатичностью и галантностью, склонился перед Эйми в низком поклоне:
– Спасибо, любезная мать настоятельница, что ты выслала нам на помощь своих добрых монахинь.
Эйми даже слегка зарделась:
– Я не мать настоятельница, Господи Иисусе. Я…
– Но ты здесь старшая. Самая-самая. Это видно сразу.
Монахини выразительно переглянулись, и Сэмпл поняла почему. Это была не просто грубая лесть – это была лесть, граничащая с откровенным подхалимажем. За время телепортации Иисус успел внести в свою внешность радикальные изменения с явным расчётом на театральный эффект. Сама Сэмпл прибыла на место в том же дурацком костюме анимешной супергероини, мистер Томас как был козлом, так козлом и остался, а вот Иисус… Иисус «потерял» по дороге свои старенькие кроссовки, защитные очки и халат и предстал перед Эйми в ослепительно белой хламиде с плетёным золотым поясом и в таких же сандалиях, а на груди у него красовалось весьма реалистичное сердце, сочащееся алой кровью. Он даже соорудил себе радужный нимб – как на православных русских иконах. Сэмпл считала, что это уже чересчур. Иисус явно переборщил с деталями. Впрочем, он, кажется, пребывал в настроении «ничто не слишком». Конечно, Эйми встречалось немало отъявленных подхалимов ещё при жизни, но вся их лесть просто бледнела по сравнению с представлением, данным Иисусом. И что хуже всего, Эйми купилась на эту лесть. На самом деле её так захватило обаяние этого лжемессии, что она повела себя просто по-хамски с Сэмпл и мистером Томасом. Сперва она оскорбила бывшего поэта, приняв его за обычный мелкий рогатый скот и соответственно с ним обращаясь; потом смерила Сэмпл презрительным взглядом и едко проговорила:
