Мария Чепурина - Гечевара
А поделиться – так ни с кем не удалось.
8.
– Короче, – сказал Виктор. – Вот чего есть! Угощайся!
На столе лежала жареная курица без лапки, уже сгинувшей внутри социалиста и оставившей на его пальцах и физиономии свой жирный след. Курицу Виктор привёз из дома. Там же дали денег, так что рядом с курицей стояла батарея пузырей с напитками.
– Не пью, – сказал Алёша. – Завтра на работу. День ответственный.
Возможно, завтра предстояло снова встретить двух преступников…
– Ишь! – усмехнулся Виктор. – Обязательный какой! А где работаешь?
Алёша застыдился и ответил:
– Да в кафе… Официантом…
– Ха-ха! Ананасовую воду подаёшь?
– Чего?
– Да так, я прикололся. Тухлая работа у тебя. Кафе! Хех! При советской власти все в столовых ели! Знаешь, как?
–…Ну, так это и есть почти столовая…
– Не знаешь! Ты с какого года? А, ну ясно! Чай, и Горбачёва-то не помнишь. Я с маманей был в столовках. Там берёшь поднос, встаёшь на линию раздачи, говоришь бабулькам, чего хочешь…
Виктор был уже немного пьян. Иначе б он не стал болтать так много и живописать перед Двуколкиным портрет «Мак-Пинка».
– А где ты работаешь? – спросил Алёша, чтобы сменить тему.
– Я? Я – грузчик, – проворчал сосед.
– И чего грузишь?
Виктор отвечал: «Картошку», а потом опять начал о том, о чём он так любил:
– …А знаешь, что мне больше всего жалко? Соцсоревнования. Ярче люди жили, веселее. Мне отец рассказывал: у них на производстве к майским праздникам всегда в футбол играли. По команде с цеха. Ихний цех всегда был лучше всех! – И Виктор опрокинул рюмку. – А сейчас что? Был энтузиазм! Сплочённость! А что щас, ну что щас, скажи мне?
– Ничего, – сказал Алёша.
– То-то ж! И работу все любили…
Виктор отпил ещё и размечтался:
– Только знаешь, чего не было? Чего не догадались сделать? Зря не догадались. А китайцы сделали. – Он любовно глянул на портрет над своей койкой. – Униформу!
– Форму?
– Эх… В Китае-то при Мао все ходили в униформе. Это дело! Представляешь: все равны, никто не вылезает, никаких маразмов вокруг шмоток, ни «диоров», ни «карденов»!
– Точно! Тогда и мажоров, которые за этим барахлом охотятся, тоже не будет! – подтвердил Алёша.
– Именно! Я считаю: униформа есть залог здоровья общества. Она будет бесплатной. Нет, точнее, общей. Поносил – сдал в государственную прачечную – взял другую, чистую. Что, классно? Эх, Алёшка… Если б только всё случилось… А ты веришь в Революцию?
– Не знаю, – сказал Лёша.
Виктор, кажется, пропустил неуверенный ответ мимо ушей и продолжал мечтать:
– В Китае униформа была синей. А у нас пусть будет красной. – Он ткнул пальцем в майку с «Гечеварой». – Под цвет знамени! Нет… Знаешь… Надо будет много воевать… За коммунизм… И если тебя ранят…
– Чтоб не видно крови?
– Да!
Вошёл Аркадий.
– Всем привет! – сказал он как-то мрачно. – Ну что, Лёша, значит, ты считаешь, что с буржуем надо воевать его же способом?
– Считаю… Да… А ты к чему?
Товарищ не ответил.
Спал Алеша снова плохо. Ему снился «Сникерс». «Сникерс» был большой, Двуколкин ел, и ему нравилось. Алёше было страшно, стыдно и приятно, а от этого ещё страшнее и стыднее. Оторваться он не мог, так было вкусно. Рядом были парни-антиглобалисты, с осуждением смотрящие на Лёшу. Тот пытался отвести глаза и сознавал отчаянную слабость и ужаснейший позор грехопадения. Потом явилась Бритни Спирс. Неведомые силы потянули Алексея к ней и приказали: «Восхищайся!». Тут позор зашкалил, а Алёша пробудился, весь в поту.
Ребята дрыхли. Было шесть часов, и засыпать вновь не имело смысла.
Алексей поплёлся на работу под дождём. Промозгло, серо, сыро – и снаружи, и в душе, и на дворе, и здесь, в подсобке. Алексей пришёл одним из первых. Обнаружил объявление на зеркале, на этот раз не насчёт тренинга:
«Уважаемые работники! 8 октября, в день рождения компании «Пинков и Ко», состоится состязание среди «Мак-Пинков» по футболу. Желающие могут записаться у менеджера смены. Поздравим фирму с 10-летием! Мы любим нашу работу!».
«Я не буду, – решил Лёша. – Пусть другие».
Он открыл дверь в раздевалку и нашёл там полный беспорядок. Видимо, вчера вечерние работники не удосужились отнести униформу в прачечную. Стало быть, теперь придётся надевать фуфайку, неизвестно кем и сколько раз поношенную: здесь, в «Мак-Пинке», шмотки были общие. Двуколкин пришёл первым, так что мог что-то выбрать: на обеих лавках, даже на полу, валялись кумачово-красные фуфайки, грязные и скомканные.
Алексей тоскливо начал рыться в униформе. Нет, это местечко, что ни говори, становится всё хуже с каждым днём. Алёша стянул куртку. На пол «конуры» с неё лилась вода.
– Ну и погодка! – заявила Лиза.
Она появилась в раздевалке в белых брючках, бывших, как ни странно, совершенно чистыми, игривых узких сапогах до самого колена, модной куртке и с зонтом. С зонта текло, он был «под леопарда», не складной, а длинный, в виде трости, так, что сразу наводил Алёшу на мысли о самообороне. «Львица», – вдруг подумал он, взглянув на Лизу. С мокрой головой и смоляными прядками, прилипшими к лицу, она смотрелась как-то по-особенному мило, и Двуколкин, ещё толком не поняв, что с ним случилось, захотел вдруг изо всех сил, чтобы в этой голове водились правильные мысли – мысли о Свободе и Прогрессе.
Лиза возмутилась бардаком, царившим в раздевалке, посмотрела на фуфайку, почти чистую, которую Алёша предложил ей, улыбнулась, словно что-то поняла и засмеялась:
– Ну, чего сидишь? Смотреть будешь, как я переодеваюсь?
Алексей смутился и ушёл.
Потом явилась Ира, злая, мокрая, нырнула в раздевалку, а он всё стоял, стоял у зеркала и, как дурак, смотрел на объявление про футбол. Противные девчонки «позабыли» крикнуть ему «Можно!». Лёша вошёл сам через несколько минут, услышав трели телефона.
Ира наслаждалась музыкой. Видимо, она, как и Алёша, отрывала от работы, где возможно, две-три-пять минуточек на отдых, получая радость от того, что сэкономила энергию, культурно отдохнула. Отдыхала она каждый раз одним и тем же образом – в компании телефона. Из Билайнова питомца пел Билан, а Ира просто-таки упивалась обладанием модной цацкой с наворотами и фичами. Бесцветная, со светлыми бровями, глухим голосом и внешностью, ничем не примечательной, она как будто раскрывалась рядом с телефоном. С ним в руках Ира жила по-настоящему. Телефон был её надеждой, её дверцей в мир успеха, средоточием мечтаний, достижений и символом власти. Сидя в раздевалке и перебирая в нём картинки и мелодии, Ира, вероятно, говорила своим видом: «Я не только стюарт! Я, блин, человек!».
– Что, клёво, да? О, класс! Какой пампусик! – Лиза изучала Ирину коллекцию. – Отпад! Почём качала?
– Оптом, по полбакса, – гордо заявила Ира.
– Где?
Та назвала какой-то адрес.
– А у тебя таких нет? Нет? Ну, как же… – Ира наслаждалась превосходством. – Вон, у Ксюхи ещё «Сопли» есть. Я тоже скоро закажу.
Алёша, наконец, не выдержал.
Давясь от отвращения, смешанного с жалостью, и выйдя из себя, он выкрикнул:
– Девчонки! Ира! Блин, да как же так можно!?
Музыка затихла, и в Алёшу вперилось четыре удивлённых глаза.
– Телефоны… попса… эти скачки… ведь это же всё… Неужто вы не понимаете!? Ирина… Это всё – ненастоящее! Поймите! Это буржуазные приманки… чтобы… чтобы сделать вас… вас… Жертвы!
– Обалдел, что ль?
– Жертвы, жертвы! – разошёлся Алексей. – Жрёте то, что вам дают! Вас сделали скотами, потребителями! Да ведь… Да ведь это же… Вы верите рекламе, вы купились, вы отдали свою жизнь! Вам внушают, что мобила – это круто! Без мобилы вы уже не люди! Блин, одумайтесь! Ведь вами же… вами… манипулируют!
– Чаво-о-о? – сказала Ира.
Лиза с интересом поглядела на Алёшу.
Тот, сбиваясь, запинаясь от избытка мыслей и нехватки слов, пытался разъяснить им, что улыбки Голливуда и мечта о толстом слое шоколада – ложь, пиар, обман, манипуляция, попытка сделать из живого человека аппарат для покупания, развить у него комплекс:
– Да поймите, нужно быть собой! Быть личностью, быть человеком, а не кучей шмоток с телефоном! Вы же стадо… Вы идёте за рекламой, за журналами… Вы масса! Вы – тупая биомасса!
Число слов из более чем трёх слогов зашкалило, и Ирин мозг вышел из строя. Послав Лёшу сразу в пять или шесть мест, она ушла в зал, чтобы его больше не видеть.
Лиза поднялась, игриво посмотрела на Алёшу и спросила:
– Ты читал Уэлша?
– Не успел, – признался тот, чуть не сойдя с ума от неожиданности.
– Я рекомендую!
Лиза ушла в зал.
Алёша сел, не понимая, что такое на него нашло и сожалея, что его первая пропаганда провалилась, но ликуя, что она была. А Лиза… кто бы мог подумать!.. Да, нет! Всё наоборот, так только и могло быть – она умная, она всё понимает, она наша, антиглобалистка!
Мысли заметались в голове Алёши.
