Роман - Сорокин Владимир Георгиевич

– Вот те на! Где же они?

Роман со смехом схватил Красновского сзади за плечи.

Все засмеялись.

– Ах вы, хитрецы! Коварство и любовь! Ричард III и леди Макбет!

– Пётр Игнатьевич, правда, что вас батюшка попросил следить за нами? – весело спросила Татьяна. – Я ведь слышала за столом!

– Правда, правда! Посмотри, говорит, Пётр Игнатьич, кабы с нашими молодыми не приключались чего. Уж больно они чувствительны!

– Так и сказал – чувствительны? – воскликнул Роман.

– Так прямо и сказал!

Они засмеялись.

Красновский взял молодожёнов под руки:

– А теперь поспешим, друзья мои! Там такое действо – почище Лукуллова пира! Важно не пропустить момент!

Когда они вернулись на террасу, там царили шум и оживление, отчего появление молодых заметили не сразу. Всеобщее внимание было приковано к перемене кушаний: вместо останков осетра на сдвинутых столиках стояли два широких подноса; на одном стояли глубокие блюда с чёрной, красной и паюсной икрой, на другом же теснились пять высоких стопок блинов. Наверху каждой стопки лежала роза, цветок которой был искусно вырезан Никитой из сливочного масла, а стебель и листья выложены чёрной икрой.

Жёлто-белые цветы роз подтаивали, давая понять, что блины горячие.

– Отлично, отлично! – кричал Антон Петрович появившемуся в дверях Никите. – Пять с плюсом! Егорка! Сооруди-ка быстренько моей холодной водочки! Из погребка!

– Да поживей! – подхватил Красновский. – А то блины пристынут, а гости нам этого не простят! Правильно, Егор Кузьмич? – обратился он к дьякону, и тот, хоть его и звали Кузьмой Егорычем, внушительно закивал головой. А когда кудрявый Егорка появился с большим запотевшим графином, пять блинных столпов уже были основательно разрушены Никитой, еле успевавшим накладывать блины в подставляемые Аксиньей, Полей и Гашей тарелки, не забывая спросить:

– Пшеничных или гречишных?

Большинство гостей предпочитало пшеничные блины. Лишь Антон Петрович, Красновский и дьякон потребовали гречишных.

– Я, сударь ты мой, в блинах толк знаю! – громко объявлял дядюшка, наливая Роману водки. – После пшеничных-то блинцов тянет на полатях спать, а после гречишных – ноги просятся плясать!

– Антоша, у тебя ещё силы есть плясать? – спросила тётушка.

– Для тебя, моя радость, у меня на всё найдутся силы! Avec plaisir! Только прикажи! – отчеканил дядя.

Громкий смех раскатился по террасе.

– За здоровье жениха и невесты! – выкрикнул Красновский, поднимая рюмку.

Все чокнулись, выпили и приступили к блинам. В тарелках молодожёнов оказались две розочки. Не зная, что делать с этим распластавшимся на блине цветком, Татьяна посмотрела на Романа. Он же, отделив вилкой тончайший ноздреватый верхний блин от нижних собратьев, ловко запеленал в него подплывшую маслом розу и отправил в рот.

Татьяна проделала то же самое.

Но ощутив во рту начинённый икрой и маслом блин, Роман понял, что несколько поспешил, и покосился на Татьяну. Несчастная жена его сидела с полным ртом и умоляюще смотрела на Романа. Комизм их положения был настолько очевиден, что через секунду они с полными ртами беззвучно давились от приступа смеха, прикрывшись салфетками.

К счастью, на них никто не обращал внимания, так как все были увлечены спором, затеянным Антоном Петровичем и Красновским о том, как правильно едят блины. Пётр Игнатьевич утверждал, что стопку нужно непременно разрезать крестом, дядюшка же, обозвав эту манеру порочной и басурманской, доказывал, со свойственной ему резкостью и прямотой, что по-русски блин не режут, а сворачивают трубочкой, складывают пополам и отправляют в рот.

– Вот этаким манером! – Он кинул на блин кусок паюсной икры, проворно намотал его трубочкой на вилку, ловко сложил на вилке пополам и целиком отправил в рот.

– Браво! – воскликнула тётушка, и все зааплодировали.

Молодожёны, в этот момент с трудом проглотив свои блины, дали волю смеху и, взявшись за руки, смеялись, соприкасаясь головами. Все решили, что они смеются над дядюшкой, который и впрямь делал довольно-таки комические усилия, чтобы побыстрей проглотить блин.

– Вот-вот, даже молодёжь меня поддерживает! – поднял палец Красновский и, взяв нож, стал резать стопку блинов пополам.

– Молодёжь смеётся своему незнанию! – заключил Антон Петрович, отирая губы салфеткой и вызывая у молодых новый приступ смеха.

– Ну докажите, докажите, что я неправ! – ещё больше горячился дядюшка. – Смеяться легче всего!

– Вот доказательство! – кивал Пётр Игнатьевич на свою тарелку, в которой он размазывал красную икру ножом по четвертинке блина. – Вот оно, наше доказательство!

И, скатав четвертинку, отправил в рот.

– Это не доказательство! – отмахнулся дядюшка. – Блины так не едят!

– Блины едят по-разному, – с улыбкой заметил Рукавитинов. – У нас в семье ели вот так…

Он положил на блин кусочек вымоченной в уксусе налимьей печёнки, свернул его четырёхугольным конвертом и, разрезав ножом, отправил половину в рот.

– Этак только немцы едят! – махнул ножом Антон Петрович, сворачивая новую трубочку с икрой. – Насмотрелись вы в ваших Кёльнах да Марбургах!

– В Германии блины в чистом виде не водятся, – вставил захмелевший Клюгин. – Там всё, начиная с рыбы и курицы, фаршированное. И блины тоже фаршируют рубленой говядиной, сметаной польют – вот вам и deutsche Gericht!

И, презрительно рассмеявшись, он стал кромсать ножом стопку своих блинов, вызывая негодование Антона Петровича.

– Резать, резать крестом! – повторял Красновский. – Иоанн Грозный сразу после взятия Казани устроил пиршество, о котором засвидетельствовал Нестор. Так вот, стольничий был обязан резать блины и пироги, а потом уже подавать царю.

– Чушь! Чушь собачья! Твой Грозный – параноик! – гремел Антон Петрович. – Блин – символ солнца у славян, тебе ли не знать этого?! Как можно резать этакое чудо?!

– Символ солнца, брат, поищи во времена Перуна, – Красновский не торопясь размазывал по четвертинкам паюсную икру, – а мы живём в эру Христову, так что все пироги, кулебяки, а также и блины люди православные резали, режут и будут резать крестом, ныне и присно, и во веки веков!

– А у нас в полку блины ели вот как! – оживлённо заговорил Куницын, разрезая стопку блинов пополам. – Вот, полюбуйтесь! Это называлось – à la блиндаж!

Он положил на половинку икры, накрыл её другой половинкой, потом положил ещё икры, накрыл третьей, потом ещё икры, накрыл четвёртой, потом ещё икры, накрыл пятой и, отрезав кусок этого блинного пирога, отправил в рот.

– А я привыкла есть блины “розанчиком”! – воскликнула тётушка и сразу же продемонстрировала: ловко орудуя ножом и вилкой, разрезала стопку на три части, свернула из кусочка блина забавное подобие не то колечка, не то розового бутона, положила внутрь икры и отправила в рот под всеобщий восторженный смех.

– А у нас в Кологриве блины едят “комком”! – оживился Илья Спиридонович.

– Это как же? – с полными ртами спросили дядюшка и Красновский.

– А вот как! – Илья Спиридонович плюхнул себе в тарелку ложку сметаны, скомкал блин, проткнул вилкой и, обмакнув его в сметану, стал есть.

– Кто как, а мы – по-простецки! – улыбалась попадья, поливая свой блин сметаной и мёдом, сворачивая его вручную трубкой и откусывая. – По-поповски, тюфячком!

– Вы по-поповски, а мы по-таковски! – хмыкнул Клюгин, кромсая свои блины в окрошку.

Отложив нож, он набросал в тарелку икры трёх сортов, полил сметаной и стал есть как салат, низко пригнув к тарелке свою большую голову.

– А меня ещё маленькой наша покойная тётушка Ксения Борисовна научила есть блины знаете как? Ковриком! – объявила Красновская.

Все повернули к ней головы, а Надежда Георгиевна положила в центр блина кусочек сёмги, затем усеяла весь блин кучками чёрной и красной икры и стала есть, отрезая кусочки.

– Ну всё-таки, как же правильно есть блины? – спросил Рукавитинов.

– Крестом, только крестом!