Яна Гецеу - Я, Дикая Дика
Меня радушно встретил Шут, он был пока один. Сели покурить — дверь заскрипела, и пригнувшись вошёл какой-то длинный чел. Он вёл за руку девицу в чёрном.
— Ой, Гаюшка, здарова! — поднялся ему навстречу Шут.
— Вот, Дикая, знакомься, это новый продюсер наш, «Детей Смерти»! Ну, и мой проект вести будет. Вместо безвременно покинувшей реальность Вики! — пафосно представил Шут.
— Очень и очень рад знакомству! — голос продюсера низкий и приятный. А вот глаза… Чёрные настолько, что кажется без зрачка вообще, насквозь пронизывающие, смаргивают редко. Чел с глазами чёрта… снял пальто, и додумался наконец представить свою девку:
— Моя подруга, спутница, х-мм, так скажем — жизни! — они с Шутом многозначительно переглянулись. Задрали они уже с этими своими играми в смерть! Тоже мне, готы сырые. Мы с девицей кивнули друг другу. Зовут её красиво — Ева. Она откинула капюшон пальто, показав короткую стильную стрижку на светлых волосах, и тяжелые витые серьги тёмного серебра. Молча и почти угрюмо села напротив, закурила. Видно, что от природы полна, но будто иссушена. Что это — инъекции героина? И взгляд в упор, глаза безжизненные, не движутся. Как и у Шута… Чтобы посмотреть на что-либо, она странно поворачивалась чуть не всем телом. Больная какая-то, или скорее наркоманка. Сдержанная до суровости, говорит тихо, и только Гаю что-то на ухо. Неприятная и отталкивающая манера. Вскоре подошли все прочие — барабанщик Кайф, скрипачка Джойс, и звукарь Мортал. Жуткая у них компашка, один к одному все… Разбрелись по местам, каждый к своему инструменту, принялись настраиваться, матерясь и переговариваясь между собой. Меня будто никто не замечал, кроме Шута, который всё бегал от микрофонной стойки ко мне, пытался шутить и улыбаться. Совал мне коньяк, отбирая у других. Я про себя тихо напевала, примеряя текст по бумажке. Вскоре звукарь дал команду вперёд, и я вздрогнула как ужаленная от первых аккордов. Началось…
Я чувствовала себя никудышным лошонышем… Голос срывается, текст не ложится. Волнуюсь очень, ведь у меня совсем нет опыта студийной работы. Шут объясняет, что это очень просто, всё равно, что дома. Советует закрыть глаза и не заморачиваться. А у меня на уме Ветер, Ветер — куда он делся, не звонит, ни дома ни на работе нет, и Ленка не отвечает… Что за дела? Какая нахрен песня в таком состоянии?? Ещё и Гай этот сильно отвлекает — сидя в тёмном углу напротив, сверлит меня блестящими наркотическими глазами, насквозь. Как бы сказать ему, что мне это мешает и сдёргивает?? Чёрт бы его побрал! Зато уважения к Шуту немного добавилось — ему бы нервничать и психовать, ведь я ему все сроки ломаю! Раз согласилась — надо дело толком делать, а я не в силах собрать себя, разбросанную по кусочкам — один в универе за сессию переживает, другой дома с мамой — что на скажет на всю эту байду, если выгонят посреди учебного года? Третий опять по наркоте скучает, четвёртый — тот, где сердце, по Ветру сохнет, и мучительно бьётся в вопросе, что с ним, где он?? Но Шут терпелив и ненавязчив, поит чаем и коньяком, в сотый раз совершенно спокойно объясняет на пальцах одно и то же, даёт длинные передышки, утешает, что всё нормально, так ведь и бывает всегда с певцами… К тому же, перехватив мой болезненный взгляд в сторону Гая, вытолкал его нафиг, объяснив тем, что девушка волнуется. С его исчезновением, стало легче, хоть и ненамного. Мандраж не желал отставать. Я дышала глубоко, пробовала снова… Короче, волей-неволей, а пришлось расслабиться, напиться, отойти, снова напиться, протрещать с Шутом всю ночь на студии о том-о сём, убейте на помню о чём, но что-то весело нам было, втроём со звукарём, прикольным пацанчиком лет двадцатидвух! — и записать-таки песню эту так, что от зубов отскакивала, и лилась как из брансбойта! На одном дыхании писались, на одном дыхании отслушали!
Тут же пришла идея клипа — как без клипа раскручиваться? «Ведь шоу, твою мать, должно продолжаться!» Мне невыносима была сама мысль выхода из угара, возвращения к себе на квартиру. Я оттягивала момент столкновения с той действительностью, где исчез Ветер, и я могу узнать что-то страшное о нём, чую ведь! И сессия, долбанная сессия! Нет уж!!!
Домой, к сожалению, пришлось отлучиться, не могла же я поселиться на студии Шута, пережидать тяжкую полосу жизни. Там поругалась с мамой, она требовала, чтоб я так больше не исчезала, с выключенным телефоном, им с папой потом морги обзванивать, и ещё много каких-то гадостных вещей. Досталось в первых рядах и моему обновлённому в сине-зелёные тона ирокезу. Раньше-то, мол, она молчала, когда он хоть цвет свой натуральный имел, но теперь!! Да уж… Я отстреливалась, как могла, почти послала её на хуй, едва удержавшись от прямых оскорблений. Короче, об этом четырехдневном простое я пожалела ещё как! Я уж чуть не возжелала как спасения звонка Шута, с приглашением на съёмки, овала, чтоб я так больше не исчезала, с выключенным тедлефоном, чтоб им потм морги обзванивать, и еще много каких-когда он наконец сделал это, будто выждав самого кульминационного момента. Я чуть бегом не побежала на его голос, прямо в час ночи. Уж лучше, чем все эти косые взоры, и бесконечные напоминания, что я непременно пропаду в клоаке жизни, если буду так обращаться с собой и своими близкими! Тока я собралась повесить трубку, как — сюрприз! — он спросил:
— А ты не можешь прямо сейчас подъехать?
Я остолбенела — неужели так прямо сейчас и можно выскочить к чёртовой матери отсюда, и снова окунутся в распрекрасный процесс творчества? Пусть бы и с Шутом. Последний опыт общении показал его в несколько более выгодном свете, и по-любому, он сейчас мне в компанию лучше, чем неуёмная, совершенно невтемачная забота мамы!
— Могу!! — заорала я так, что кот подскочил на диване. Моментально собралась — то есть сунула фляжку коньяка в карман, наличное бабло, зарядку для мобилы, ключи, намотала шарф, застегнула гады-куртку-кепку, и бежать! Такси вызвала пока с лестницы сбегала, маме звякнула, что я ушла дела делать, и не надо больше ругаться. Уже в машине уточнила адрес у Шута, и вся во вздрюченных чувствах примчалась на место. Это оказалась обычная крохотная квартирёшка, в каких обитает основная народная масса. Хозяин, «нахлобученный» парень лет семнадцати, кивнул мне, приглашая пройти в зал, напутствовал делать что угодно, тока его не трогать, и сам исчез в другой комнате, плотно затворив дверь.
— А вот и наша красавица! — встретил меня Шут радостными объятиями. А с дивана приветственно помахала сигареткой — конечно, снова Портвейн! Кому же ещё в этом поганом городе и снимать клипы нам, забывшим бога злобным неформалам? Мы поцеловались, как старые подружки, выпили на троих, пока ждали приезда оператора. Того всё не было, и я вспомнила, что не жрала уже часов семь-восемь. Порта кивнула на мой голодный вой, и Шут натащил с кухни разных бутылок, пачку масла, хлеба чёрного и белого полузасохшего, варенье, чай в железных кружках, две банки кофе, ещё чего-то. Я завопила, что нам столько не съесть, но Порта остановила — это, мол, не столько для утоления естественных потребностей тела, сколько для души, то есть антураж для клипа! И жрать надо как можно свинячнее, оставляя огрызки хлебных корок, лужи варенья на столе, окурки, куски консервов в открытых банках, и прочую гадость. Да уж… интересное кино должно у нас получиться, при таком раскладе! Под радостное одобрение Порты, мы втроём нагрызли и нахерачили на столе так, что смотреть страшно! Не выносящая свиноты, я только вздохнула, глядя на это безобразие — чтож, раз надо!
Наконец явился заснеженный оператор Сникерс, пожаловался на дурную погоду, и они с Портвейном начали строить свет. Передвинули тяжелый дубовый стол на середину комнаты, уставили его початыми наполовину бутылками, стаканами, накидали тех самых огрызков. А меня усадили у дивидишника, изучать профессиональный стриптиз.
— Только ты не заморачивайся на всей этой байде, девочка! — наставляла Порта: — Они ж профессионалки, скока лет учились! Не старайся повторять, просто вдохновись, ну, там и возьми что-то для себя, что глянется!
— Ты ведь тем и хороша, что естественна, природной пластикой и душевной сексапильностью, я бы сказал! — присоединился Шут.
— Да, делай лучше, как Белка, как Лёля! — встрял оператор Сникерс: — Чтоб красиво и от души!
— Ну ладно, ладно, поняла я! — они меня уже начали доставать, я не могла сосредоточиться на экранных танцовщицах. Как дитю втирают, ей богу! — А то я до этого голая никогда не плясала!
— Ну, так наверное на надо! — нашёлся Шут, — а то слишком чувственно получится, народ потом пачками хоронить придётся!
Посмеялись, и начали. Я переоделась прямо при всей компании, в серебристое прозрачное платьице-слип до коленок и длиннющие сапоги на шнуровке, принесенные Портвейном. На шею гламурные крупные белые бусы, завязанные узлом где-то в районе пупка. Добавили длинные синие атласные перчатки, и жемчужные браслетики. Потом накрасили по-быстрому, напялили паричок блондинистый, длинный. Башка в нём сразу запарилась, но искусство, как известно, требует жертв, сука такая! Я боялась в зеркало взглянуть… Но пришлось, и от увиденного вырвался вопль:
