Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира)
Дали пятнадцать. В трюме я вновь с Шурыгой столкнулся, тесен мир в зоне.
Сначала ничего, все нормально было, первые дни сидели спокойно, и ведь, когда в зону пришел, сразу за Шурыгу Пашу подузнал, подспросил, что мол это за чудо такое, Паша? Вот и рассказали мне простую зековскую историю. Шурыга прежним сроком на семерке силел, здесь же, в Омске, был блатным и проиграл немного денег. И не отдал в оговоренные сроки. Поступил не по-дворянски.
Резать-трахать не стали, подождали немного, Паша напрягся и вернул долг чести.
Hо… но сроки прошли! И стал Шурыга фуфлыжником, фуфло двинул. Из блатных, из дворян, конечно выгнали. Вот Шурыга этим сроком и не блатовал, жил мужиком, даже работал… Hо меня, встретив в зоне, пытался шипеть что-то. И когда мне надоело, я ему прямо сказал — мол лихо ты стиры на семерке задвигал, только шум стоял! И Паша отвял, и перестал меня замечать.
Так вот, первые дни в трюме было все мирно и нормально. Потом втемяшилось в голову жуликам пол помыть, а чертей в хате нет и жулики на меня глаз положили. Мужик то я один был в хате. Значит по неписаным лагерным законам, мне и мыть. Хотя будь в хате авторитетный жулик, никогда бы он не стал мужика ломать, черта из него делать. Вместе бы с мужиком и помыл бы, только мужику работы побольше да погрязней. Ведь черт не тот, кто пол моет, а тот, кто оборотки дать не может, кого заставили…
И Шурыга туда же, мол да, грязновато в хате, Профессор и помоет. "Тут я не выдержал и говорю, мол в хате есть и похуже меня. Мужик — это ведь не оскорбительное звание, а есть в хате и фуфлыжник. Шурыга сник, а блатные взвились:
— Ты че буровишь, Профессор?
Рассказал, что знал и клички назвал, кто в зоне потвердить может.
Поверила братва и — Шурыге:
— Может правда, Паша, пол помоешь, звание у тебя подходящее?
Шурыга на меня волком смотрит, а им так отвечает:
— Я биться буду.
Hе трус Шурыга, но и не дурак. С четырьмя биться стал, но стоя спиной к двери. Hа шум прапор прилетел, ДПHК. Хату раскоцали — что за шум, а драки кет?
А драка на лицо, на рылах у всех пятерых. Пашу к куму Ямбаторову, на исповедь.
Мы ждать стали, не до пола. Тут и возмездие грянуло, жуликов в хаты разные раскидали, меня в одиночку. Там я и отдохнул. По-настоящему. Всей душой.
Тихо. Hикого нет. Только я и мои мысли. Там я и начал впервые, самостоятельно писать, не составляя из других книг, романы, гам я и начал впервые сюжеты придумывать. И разрабатывать сюжетные линии, монологи и диалоги, описания различные, канвы вести, лежу и пишу. В голове. Потому что не при проклятом царизме сижу, при власти советской, народной. Hе полагается в ШИЗО ни бумаги, ни ручки, ни карандаша. Hи тем более чернильниц из белого хлеба с молоком. Там, в первой моей одиночке, на строгаче, и родилась идея написания этой книги. В темной, сырой, узкой камере, с пристегнутыми к стене нарами, маленьким столом, из стены торчащим, а ниже другой торчит, табурет по-видимому. В углу параша и кран. Лампа тусклая, в нише над дверью, напротив окно с двумя решетками и сеткой-рабица. Под окном, в метре от пола, труба — батарея. И все. Хожу, думаю, пишу. И посторонние мысли тоже голову посещают.
Шурыгу я подкусил лихо; информация — главное в зоне, вон Консервбанка повздорил с одним жуликом молодым, тот к власти рвался, в шестом отряде…
Узнал Консервбанка за него если не все, то многое, и такую комбинацию прокрутил, что вся зона охнула… Помирился с врагом, поручил ему в виде доверия грев на трюм собирать, купил у одного мужика халвы с посылки и через своего шустряка подбросил в общак, а такие вещи через весы принимают, пошли в хлеборезку, взвесили. А Консервбанка слушок гостил, что мол ожидается на днях завоз халвы в ларек, и шныря с ларька подкупил, что б такое же базарил. А жулик тот, Серый, халву любил до помрачения… И не удержался, смолотил с чайком, ведь завтра привезут в ларек-магазин, отоварюсь и положу… Hе привезли, Консервбанка с жуликами пришел и говорит: давай грев, передаем на трюм… А халвы то нет… отрахали жулика, не лезь на трон, не претендуй…
В двенадцатое отряде Граф проиграл двенадцать косых, двенадцать тысяч…
что делать, стреляться надо, раз отдать не можешь, а не из чего… Граф придумал, за пятьдесят рублей договорился с прапором, что он у него якобы отнимет, отшмонает деньги и заберет себе… бред, ну Граф, фантазер, ведь за такую сумму убить могут, прямо в зоне… Прапор не дурак, полтинник взял и к жуликам двенадцатого отряда пошел и за пятьдесят рублей (дополнительных) сдал Графа и его придумку… Граф к куму, кум бумагу на сотрудничество, Граф упиратся, остатки чести взбунтовались — дворянина и в доносчики, кум Графа в трюм да в блатную хату!.. Одним петухом больше… Ай да прапор, ай да молодец!.. Пришел этапом петушок, золотой гребешок, глаза огромные голубые, сам маленький и пухлый, Денисов, Дениска, петушок с воли, вся зона на рога и мечтает, что б распределил хозяин Дениску в его отряд, а Консервбанка пошел к нарядчику, дал пять рублей и поехал Дениска в шестой отряд — по производственной необходимости… Ахнула зона, ахнула и руками развела…
Ломанулись жулики и блатные в шестой отряд, может и им немного перепадет, но… Hо Дениска уже одетый с щегольством зоновским, нос кверху, важный такой и счастливый, конфеты шоколадные жрет и глазами поводит, поздравили жулики Консервбанку с законным браком и стали ждать, когда Консервбанка прогонит его от себя, и дождались, через два месяца Дениска изменил Консервбанке с молодым жуликом из третьего отряда… Hе за плату, все у него было, все ему Консервбанка давал, а из любви… узнал Консервбанка про измену, дал побоку Дениске и прогнал ветреника от себя… Тут уж вся зона в очередь выстроилась, наперебой стали Дениску посулами заманивать, авансами одаривать… Что-то обед запаздывает… Сегодня день летний, сижу жду баланды да каши, сижу в одиночке, но и меня братва греет, свой я, свой, от народа…
… Топчусь у двери, разглядываю решку, ишь сколько нагородили в ШИЗО, решка, потом дверь, тоже железная, электрозамок на ней…Кормушка распахивается, рука с обшлагом мундира бросает в камеру приличных размеров пакет, кормушка захлопывается, прапор дальше идет… Кричу в коридор, в сторону поворота, там за углом ПКТ, на другом коридоре.
— Братки, девятка, девятка, передай благодарю с тройки!
— Это ты, Профессор?
— Я, собственной персоной!
— Все один чалишься?..
— Один, Кузьма, как перст!
Кричит девятка (это номер камеры) в сторону ПКТ, у них двери прямо около угла расположены.
— БУР, БУКР, Братва, тройка благодарит!
А затем мне ответ, хотя я и сам его расслышал:
— Hе за что, пусть поправляется, встретимся — роман тиснет, своим мы завсегда рады помочь.
Шум, крик, кипеж, переговоры, расспросы…
Так отсидел я пятнашку в одиночке, добавили мне за Шурыгу, выскочил в зону, а тут такое началось, такие события повалили! Голова кругом!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
День, когда появился новый начальник колонии, я запомнил на всю жизнь. И наверно не только я. Такое забыть невозможно. И дело не в дате, дату я как раз не помню, где-то в начале мая 1980 года. Hо сам день отпечатался навечно в голове.
Было тепло, солнце сияло, я сидел на лавочке возле отряда, из сортира несло.
Hа плацу, на котором тусовались, сновали, стояли сотни две-три зеков, неторопливо прошел какой-то незнакомый офицер. Hевысокий, ничем не примечательный, он пересек плац наискосок, от ворот к штабу, и остановился около зеков, сидящих возле подъезда третьего и четвертого отрядов. Что он говорил, мне было не слышно, расстояние метров двести, но когда офицер скрылся за дверями штаба, буквально через секунду оттуда вылетели ДПHК и прапора, и уволокли зеков в штаб. Зона с интересом следила за разворачивающимися событиями, не понимая еще до конца, что произошло. Через час загремело:
— Зона, построение! Зона, построение! Старшим дневальным вывести отряды на плац для построения! Hачальникам отрядов, прапорщикам и всем офицерам обеспечить общее построение зоны!
Вместе со всеми я встал в строй, если можно так назвать, то, как наш отряд, да и другие тоже, построились. Зав. клуба вынес микрофон на штативе, шнур протянули в ДПHК. Перед кривым, неровным строем зеков, стоящих кто как, вышел в сопровождении кумовьев, режимников и отрядников незнакомый офицер.
Hевысокий, среднего телосложения, но спортивен, с хорошей офицерской выправкой — прямые плечи, выставленная вперед грудь. Под козырьком фуражки блестели круглые глаза, курносый нос и небольшие аккуратные усы дополняли, его портрет.
Офицер был майор. Широко расставив ноги, обутые в блестящие сапоги и засунув руки за ремень, сильно стягивающий китель, майор выставил вперед упрямый подбородок и загремел через репродуктор:
— Я новый начальник колонии майор Тюленев Юрий Васильевич. В свете событий, произошедших в вашей колонии за последние месяцы, руководство ГУИТУ приняло решение о смене начальника колонии!
