Хитоми Канехара - Змеи и серьги
— Грубость любишь?
Киваю. Он вытаскивает пальцы у меня изо рта, снова сует мне в киску, снова вынимает, снова — в рот. У меня почему-то сейчас же всплывает перед глазами картинка — Ама шарит во рту того парня из Синдзюку.
— Больше терпеть не можешь? Опять киваю. Он вытаскивает пальцы, кладет ладонь мне на лоб, отталкивает на простыню, заставляет дергаться всем телом, пытаться удержать равновесие головой, плечами и ногами.
— Пожалуйста! Просто вставь мне! — кричу.
— Заткнись! — шипит он, вцепляется мне в волосы, вжимает головой в подушку. Грубо обхватывает одной рукой, повыше приподнимает бедра. Плюет мне в дырку, еще раз входит туда пальцами, несколько раз резко проводит ими по кругу — и наконец врывается в меня членом. Сразу же начинает не просто трахать — вбиваться в меня, сильно, глубоко, — так, что всхлипы мои эхом отдаются в тяжелом, затхлом воздухе. Еще чуть-чуть — и я уже в голос рыдать начинаю, вообще-то со мной это частенько происходит, когда кайф — действительно сильный. Я все ближе и ближе, я чувствую, как нарастает во мне это ощущение. Он тараном бьется в меня и одновременно развязывает ремень, стянувший мои запястья. Руки теперь свободны. Отрывком вынимает член — чувствую, как из уголков моих глаз скатываются слезы. Он также резко подхватывает меня снова. Сажает на себя верхом. Руками с медвежьей силой вцепляется мне в ягодицы. Вздергивает всем телом вверх, опускает, вздергивает, опускает… у меня внутри уже все немеет.
— Хочу видеть больше слез, — рычит он, и, как по заказу, я плачу еще сильнее.
— Я кончаю… — шепчу, отчаянно двигаю, дергаю бедрами, все настойчивее, все напряженнее…
Кончила — шелохнуться не могла. А Шиба-сан просто перевернул меня на спину, лег опять сверху — и продолжает засаживать, жестко, ритмично, безжалостно. Волосы мои в кулаке зажал, душит — и еще улыбается от садистского удовольствия происходящего. А потом вдруг сказал:
— Ну, поехали, — в точности как когда язык мне пропирсовывал, засунул член как можно глубже, вынул и, скользнув по мне вверх, спустил мне в рот. Странно я себя почувствовала — этакая смесь облегчения и недовольства, словно меня одновременно и из Ада выпустили, и из Рая изгнали…
Шиба-сан вылез из постели, член свой салфеткой вытер, боксеры натянул. Бросил пачку салфеток в моем направлении. Я на лету поймала. Стираю с себя его сперму, смотрю в зеркало на свое лицо — все в слезах, краска размазалась. Привела себя в порядок. Сидим оба на кровати, прислонившись к стене, курим и смотрим в потолок. Довольно долго просто так сидели, ничего не делали, разговаривали по минимуму — ну, там, ерунда типа «Пепельницу передай, пожалуйста…» или «А жарко сегодня, правда?» — в таком роде. Наконец Шиба-сан встал, повернулся и посмотрел на меня снисходительно.
— Если пошлешь Аму, будешь моей девушкой, ладно?
Я от хохота чуть не скисла.
— Да ты ж меня скорее всего убьешь!
— А Ама не убьет? — спросил Шиба-сан, настолько не меняя выражения лица, что я похолодела.
Ha мгновение я лишилась дара речи. А он продолжает:
— Только учти — если будем встречаться, то я на тебе жениться собираюсь.
Бросает мне мое белье. Надеваю трусики. Пытаюсь представить себе, на что может быть похожа семейная жизнь с Шибой-сан и удастся ли мне выжить в эдаком браке. Снова влезаю в платье. Поднимаюсь с постели. Шиба-сан достает из мини-холодильника баночку ледяного кофе, открывает, протягивает мне.
— А ты под всеми своими заморочками очень милый парень, точно?
— Ногти у тебя длинные как черт знает что, только потому банку и открыл.
Треплю его по щеке. Говорю:
— Спасибо.
Слова благодарности… они так нелепо звучат, если учесть, что между нами происходит! Просто видишь — вот оно, мое «спасибо», летает в воздухе — и вечно будет летать, не найдет, куда приземлиться… Шиба-сан выходит в магазин, снова открывает.
— Слушай, а у тебя вообще хоть какие-нибудь клиенты есть? — спрашиваю.
— А то! Просто народ в основном ко мне ходит либо пирс забивать, либо тату делать. Вот и договариваются заранее. Мой магазин — не из тех, где просто так, от не фига делать побродить можно.
— Ясно.
Сажусь на стул за прилавком. Высовываю язык Пальцем трогаю «гвоздик». Уже совсем не больно.
— Эй, ты как думаешь — можно мне уже двенадцатиграммовый ставить?
— Нет еще. Придется тебе с месяц с этим походить. Потому я тебе и советовал — используй для начала двенадцатиграммовый, — холодно произносит Шиба-сан, поглядывая в сторону прилавка с той стороны, чуть не из центра магазинчика.
— Закончишь рисунок делать — позвонишь?
— Ясное дело, позвоню. Ты с Амой приходи. Скажи ему — хочешь сережки посмотреть. А тут — я. Покажу тебе дизайн, изобразишь море изумления… типа ты такое раньше и видеть не видела и не думала не гадала.
— Ты только мне днем звони, пока Ама на работе.
— Да понял я, понял, — ворчит он и отходит, перекладывает товар на подставках.
Берусь уже за сумку — домой надо идти, и тут Шиба-сан внезапно оборачивается в мою сторону. Я нетерпеливо притормаживаю.
— Ну, что еще?
— Иногда мне кажется: наверно, я — сын Божий, — говорит он, не меняя выражения лица.
— Сын Божий? Неплохое название для дешевого ужастика бы вышло, не думаешь?
— Нет. Ты врубись. Чтоб обречь людей на жизнь, Бог просто должен быть садистом!
— Я так понимаю, по твоему мнению, Мария мазохисткой была?
— Ага. Наверно, так и было, — бормочет Шиба-сан и снова к подставке своей отворачивается. Подхватываю сумку. Выскакиваю из-за прилавка.
— Пожрать перед уходом не хочешь?
— Нет. Ама уже вот-вот домой явится.
— Ладно. Тогда увидимся. — Он грубовато треплет меня по волосам. Беру его правую руку. Глажу Кирина.
— Я тебе самый крутой дизайн сделаю, — говорит он.
Я смеюсь. Машу ему рукой и выбегаю на улицу. Там уже солнце садится, а воздух — такой свежий, что я едва не задыхаюсь. Еду на метро домой, к Аме. В торговом районе, через который от метро проходить надо, — слишком много семей с детишками. Так много, что от гула бесконечных голосов прямо блевануть хочется. Один мелкий врезается в меня, а мамаша делает вид, что не видит. В упор смотрю на бебика, он наконец поднимает глаза, замечает меня. Встречаемся взглядом — клянусь, он уже зареветь собирается, так что я просто грожу ему пальцем и иду дальше. Не хочу, не желаю жить в таком вот мире. Хочу жить налегке. Хочу, чтоб после меня на этой темной, унылой земле ничего, кроме пепла, не осталось!
Как только захожу в Амину квартиру — первым делом кидаю свои шмотки в стиральную машину и врубаю. В «Желании» вечно благовониями несет, стоит мне туда сходить, — и вся одежда ароматом этим насквозь пропитана. Потом лезу в ванну. Яростно моюсь с головы до ног. Выхожу. Вытираюсь. Натягиваю джинсы, влезаю в одну из Аминых футболок. Малость подмазываюсь, привожу в порядок волосы, иду повесить сушиться платье. Только-только сажусь передохнуть — ключ в замке поворачивается. Входит Ама.
— Привет.
— Привет.
Облегченно замечаю его широкую улыбку.
— Целый день спать хочу, прямо сил нет, — говорит Ама, потягиваясь.
Ясно, он усталым себя чувствует, и не сильно удивительно, ежели учесть, как мы вчера считай до рассвета пили и трепались. Я — и то вымоталась, ведь как Аму утром проводила — больше уснуть не смогла, тогда и подумала позвонить Шибе-сан. День прошел, как часовой завод идет, предсказуемый, точно сам ход времени. Если что за этот день со мной и случилось необычного — так только то, что я Кирина увидела. Теперь просто дождаться не могу, когда он наконец кожу мою украсит! И плевать мне, что Аму зовут Амадеус и что Шиба-сан — сын Божий, а я единственная из всех ни черта особенного собой не представляю — тоже плевать. Я только одного хочу — стать частицей подземного мира, где не светит солнце, нет песенок о любви и никогда, никогда не слышно детского смеха…
Мы с Амой пообедали в пабе, вернулись домой, позанимались сексом. Почти сразу же Ама заснул как отключился, пушкой не разбудить. Я открыла банку пива. Сидела, потягивала, глядела ему спящему в лицо. Спрашивала себя — неужели он убьет меня, как того ублюдка, если узнает, что я трахалась с Шибой-сан? А потом вдруг подумала: что ж, если уж придется выбирать, так пусть меня лучше сын Божий убьет, чем Амадеус… хотя не слишком я верю, что этот самый сын Божий вообще способен кого-нибудь убить. Я перевела взгляд на руку Амы — как свисала она с кровати, как играли блики света на серебряных перстнях… Попыталась отогнать от себя эту мысль. Включила телевизор. Лениво полазила с канала на канал, везде — или попсовые шоу дебильные, или документальные фильмы мрачные. Долго не выдержала, выключила. У Амы в квартире из журналов — только мужские модные, а как с его компьютером обращаться, я не знаю, я, к слову сказать, вообще в компах — ни в зуб ногой. Осмотрелась в комнате. Поцокала языком — поразмыслила, чем бы заняться. Подобрала газету. Оказалось — дешевенький таблоид, но такие, если честно, для меня и составляют основной источник информации. Проверила, нет ли сегодня хороших программ для полуночников. Стала листать — страницу за страницей, от конца к началу. Единственное, что вынесла из чтения, — в Японии сейчас каждый день людей убивают, а экономический спад ощущается даже в секс-индустрии. И вот листаю, значит, газетку, и внезапно в глаза бросается заголовок:
