Чак Паланик - Обреченные
– Вот! – объявляет отец и подсовывает маме участок с одним из пятен. – Вот ее глаз! А вот другой! – Он показывает на пятно, которое так далеко от первого, будто находится в иной временной зоне; они совсем разные: величиной с ноготь и величиной с кулак, они даже не на одной линии – две асимметричные кляксы, а между ними развод, в котором отец усмотрел мой нос.
Милый твиттерянин, пойми, пожалуйста, что это вовсе не я. Это брызги из дедова хозяйства. Это лицо изуродованного чудовища.
– Теперь вижу! Носик Мэдди! – восклицает мама. – Я вижу! Лицо – точно как у нее!
– Ты на рот посмотри, – захлебывается отец, чуть не рыдая. – О, ее славный ротик! – Кончиком пальца он проводит по кривому контуру отвратительного пятна, по дикой дряни несмываемого эякулята, по засохшему кошмару.
Мать в восторге:
– Идеальное сходство!
Поверь, милый твиттерянин, вовсе нет. Эти тошнотворные отложения гадких мужских соков нисколько на меня не похожи!
Отец прижимает нос к обширному затхлому пятну и глубоко вдыхает.
– Даже пахнет как Мэдисон!
Мать с отцом провозгласили омерзительные остатки засохшей дедовой слизи посланием от своей ангелоподобной дочери. В написанном самой тошнотворной краской они видят меня, и в общем порыве их сияющие лица сближаются для второго страстного поцелуя, их губы трепетно ищут друг друга.
Однако момент испорчен. Издалека доносится новый голос, голос молодой женщины. Он зовет:
– Энтони? Энтони, где ты?
Родители замирают, быстро размыкают объятия, почти отскакивают друг от друга, и тут появляется гостья. Волосы рыжие, кудрявые, лицо цвета слоновой кости. Это мисс Зазноба Страстински из пентхауса «Райнлендера», папина любовница. Моя бывшая лучшая подруга. Подлая Бабетт. В руках она держит еще один опороченный экспонат.
– Смотри! – говорит отец, привлекая мамино внимание к новому предмету. Он раскладывает ненавистную рубашку у нее на коленях и спешит взять диковину у своей пагубной пассии. – Еще один знак от Мэдисон!
Это книга. Да, милый твиттерянин, та самая. Книга, которую, как я надеялась, никто и никогда не найдет.
Бабетт позволяет отцу почтительно принять книгу из ее белых паучьих пальцев, а сама тем временем вещает:
– Девственное дитя передает нам свои священные регулы! Кровь Мэдисон истекает, дабы истребить богохульные слова еретика Чарлза Дарвина! – Ее голос поднимается почти до визга. – Кровоточащая книга!
Отец несет нечестивый том над головой, снова опускается на одно колено, готовится вручить матери, а Бабетт произносит:
– Это чудо!
Дрянь это, а не чудо. Страницы слиплись от свернувшейся крови из дедова банана, спрессовались в кирпич под тяжестью матраса и нечистой совести. Ничего в ней сакрального или выдающегося. Однако для них, для этих душевнобольных бывших детей-индиго, бывших алхимиков и шаманистов она – священная реликвия. Большой, обтянутый кожей, ниспосланный небесами «котекс».
Где-то внутри книги маминой рукой написано послание: «Ставь перед собой цель настолько трудную, чтобы смерть показалась желанной передышкой».
Как легко эта сцена могла бы закончиться именно так: отец высоко держит том… мать – на диване, подняла навстречу руки… служанка-прелюбодейка смотрит на них… но тут в салоне появляется еще один герой.
Поначалу мне кажется, это вернулся мой давно почивший Мистер Плюх – новый персонаж едва ли больше крупной золотой рыбки. Он висит в воздухе, блестит и подрагивает, словно рыба, медленно покачивающая желто-розовыми плавниками. Сказочное существо парит, излучает свет; это волшебство придвигается ближе.
С ним никто не заговаривает. Его крохотное личико гладкое, как свежевыпеченный хлеб. Золотистые волосы надо лбом яркие, как сливочное масло. Это сельский пастушок с похорон Папчика. Пещерный евангелист, а теперь сияющий дух. Мой самодельный ангел из хэллоуинской ночи. Никто не заговаривает с этим невероятным пришельцем из сельской глуши, я же до того потрясена, что его полузабытое имя невольно срывается с моих губ.
21 декабря, 13:01 по гавайско-алеутскому времени
Неизбежный результат управления тяжелой сельхозтехникой при передозировке ксанаксом
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
Стоя в салоне «Пангеи», я вскрикиваю: «Фест!» – и светловолосый симпатяшка-гость смотрит на меня сияющими голубыми глазами. Он действительно и видит меня, и слышит. Что еще удивительнее, папина любовница, мисс Дешевка Потаскухинс, обращает глаза оттенка мочи на меня и прослеживает мой взгляд до Феста. Это невероятно, однако Бабетт видит нас обоих. Ее резиновые губы искривляются, как сосиска для хот-дога, разрезанная вдоль и поджаренная на сале к дюжему фермерскому petit dejeuner[39]. Бабеттины веки складываются в дрожащие щелочки, плечи выгибаются, как у насторожившейся деревенской кошки, объемистая грудь поднимается с каждым вздохом. Даже на мой скептический взгляд сверхъестествоиспытателя, кажется, что ее ногти удлинились – они теперь как у пантеры, а не как у котенка.
Мой сельский спутник вытягивает мальчишечью руку, раскрывает ладонь – крошечную, не больше цветка розового крокуса, – и обращается к Бабетт. Голосом неожиданно глубоким, твердым и звучным он говорит:
– Изыди, мерзкий суккуб.
Обо всем позабыв, родители склонились над «Биглем», замаранным кровью из дедовой палки, хотя думают, что она – из моей ангельской пи-пи.
Да, возможно, я и увлеклась этим светловолосым деревенским пареньком в полукомбинезоне, но слово «суккуб» я знаю. Если обвинение миниатюрного предмета моей страсти верно, тогда понятно, почему Бабетт способна меня видеть. И как ей удалось так привязать к себе обычно камиллозависимого отца. Благодарю КлАДезя-Леонарда, который напоминает нам, что суккуб – это демон, принимающий облик женщины, чтобы соблазнять и губить мужчин.
Удерживая Бабетт на расстоянии, симпатяшка Фест велит мне приблизиться.
– Я отважился сойти в этот земной край по поручению вашего деда.
– Папиного отца? – с надеждой спрашиваю я.
Фест смотрит на меня, крохотная морщинка на лбу цвета масла выдает его Ctrl+Alt+Замешательство.
– Я веду речь о Бенджамине, что обитает в вечности и совершенном счастье в Царстве Небесном.
То есть о Папчике Бене.
– Так он в раю? – спрашиваю я с сомнением. У нас перед глазами его банановая слизь, размазанная по всей моей славной рубашечке, а он, оказывается, в раю.
Фест кивает. Потом внимательнее вглядывается в мое лицо.
– Ведома ли вам, дева, какая-либо веская причина, по которой Бену не должно быть пред лицом Всемогущего?
Ах, Фест. Как же я скучала по его высокопарному слогу первых колонистов.
– А почему ты меня видишь?
– Мы с вами можем беседовать, – отвечает он, – поскольку я более не принадлежу вещному миру.
Бедный Фест.
Я приношу свои соболезнования.
– Тебя убили французские поцелуи?
– Несчастный случай с комбайном, – говорит он, печально улыбаясь.
Прости мое злорадство, милый твиттерянин, но ведь я так и знала. С первой нашей встречи на немудреных сельских похоронах Папчика я догадывалась, что так его жизнь и закончится. Двенадцать лет он полол сорняки и ощипывал кур, а потом бац – и его изрубило в фарш сельхозагрегатом. О, как я завидовала этой трагической участи!
Он тем временем поясняет:
– Теперь я навеки ангел. – Фест протягивает мне крохотную ладошку и говорит: – И миссия моя – разыскать вас, мой Грааль. Меня послали сюда, мисс Мэдисон, поскольку Господь наш отчаянно нуждается в вашей помощи.
21 декабря, 13:16 по гавайско-алеутскому времени
Цель моей кошмарной жизни раскрыта!
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
Царство Небесное есть.
Есть и Бог, а не только Уоррен Битти.
Рай существует, милый твиттерянин, но в том мало утешения тем из нас, кому предназначено провести вечность в ином месте. Мой пастушок Фест стал искристым крохотулечкой-ангелочком, а упитанную меня мучают «Английским пациентом» среди серных и огненных озер из фекалий. Я счастлива за Феста. Рада по уши. Нет, в самом деле рада. На предмет этикета нас в интернате натаскивали серьезно, правда, не объяснили, как себя вести, когда происходит такая несправедливость. К счастью, трудный разговор прерывает настойчивый звонок телефона в салоне «Пангеи». Бабетт отвечает коротким «Да?»
Не сводя глаз с меня и Феста, она некоторое время слушает, потом резко говорит:
– Нет, я не хочу поучаствовать в маркетинговом опросе. Эмили, где ты взяла этот номер?
Звонит мамин телефон, мама отвечает. Звонит папин.
Моя вам вечная признательность, Леонард-КлАДезь, Паттерсон54 и СПИДЭмили-Канадка – вы как раз вовремя.
– Какую я предпочитаю жевательную резинку? – изумляется мама. – Леонард, детка, это ты?
