Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)
Начинать надо было конечно с Дека Таубера. Он продавал ценные бумаги на Уолл-стрит в середине восьмидесятых – прилично зарабатывал, но тратил явно больше. Кто-то из Гантов познакомился с ним в колледже, так что он часто появлялся, на тусовках, в барах, на премьерах, везде, где можно разжиться качественным коксом. Мы встречались с ним пару раз, я считал его высокомерным и неприятным типом. Однако после кризиса в 1987 году он потерял работу, переехал в Калифорнию, и казалось, что с ним покончено.
Потом, года через три, Таубер снова появился в Нью-Йорке, как руководитель сомнительной секты самоусовершенствования – Декеделии – которую он создал в Лос-Анджелесе. Сначала дела у них шли не фонтан, но потом количество членов стало резко расти, и Таубер стал клепать популярные книги и фильмы. Он создал собственную программистскую компанию, открыл сеть интернет-кафе и занялся недвижимостью. Скоро Декеделия уже была многомиллионным бизнесом, в котором работало двести человек, по большей части – члены секты.
Когда я рылся в информации о других именах из списка клиентов Вернона, я увидел первую из двух разных структур. В каждом случае происходил – в предыдущие три или четыре года – внезапный и необъяснимый скачок в карьере. Возьмём Теодороа Нила. После двадцати лет штамповки нелицензионных биографий звёзд и писанию джинсы в журналы Нил внезапно сделал блестящее и неотразимое жизнеописание Улисса С. Гранта. Титулованная “блестящим и оригинальным примером исследования”, она выиграла Национальную премию кружка литературных критиков. А вот Джим Рэйбёрн, директор замшелого музыкального лейбла “Траст”, который за шесть месяцев нашёл и подписал контракты с хип-хоп певцами Джей-Джей Риктусом, Хьюман Чизом и Ф-Трейном – а ещё через шесть месяцев собрал целую коллекцию Грэмми и MTV.
Были и другие – менеджеры среднего звена, быстро поднявшиеся до директоров, адвокаты, гипнотизирующие присяжных и выбивающие оправдания, архитекторы, рисующие за завтраком на салфетках подробные планы новых небоскрёбов…
Это было феерично, и несмотря на боль, пульсирующую по ту сторону глаз, я думал только о том, что МДТ-48 пустил корни в обществе. Другие люди используют его так же, как и я. Чего я не знал, это какие дозы и как часто они принимают. Я пил МДТ как бог на душу положит, одну, две, иногда три таблетки за раз, но понятия не имел, нужно ли мне так много, и от повышения дозы увеличивается ли насыщенность прихода, и длится ли он дольше. Это как с кокаином, подумал я, через некоторое время начинается чистое обжорство. Рано или поздно, если ты принимаешь, именно обжорство начинает определять твои отношения с веществом.
И единственным способом разузнать о дозировке было связаться с кем-нибудь из списка – просто позвонить и выяснить, что они знают. И тогда как раз начала проявляться вторая и более неприятная структура.
Я отложил звонки на следующий день – потому что болела голова, потому что мне не слишком улыбалось звонить незнакомым людям, потому что я боялся того, что могу выяснить. Время от времени я принимал очередную дозу экседрина, и хотя он притупил боль, мутное и непрерывное ощущение пульсации сзади глаз никуда не делось.
Я не думал, что смогу выйти на связь с Деком Таубером, так что для начала я выбрал имя директора из средней компании по производству электроники. Его имя я помнил по статье в “Wired”.
Трубку сняла женщина.
– Доброе утро, – сказал я, – могу я переговорить с Полем Капланом?
Женщина не ответила, и из-за тишины в трубке я даже подумал было, что нас разъединили. Для проверки сказал: – Алло?
– Кто его спрашивает? – сказала она усталым и нетерпеливым тоном.
– Я журналист, – сказал я, – из журнала “Electronics Today”…
– Знаете… мой муж умер три дня назад.
– Ох…
Мысли застыли. Что теперь говорить? Она молчала. Казалось, это никогда не кончится. В конце концов я выдавил:
– Сочувствую.
Женщина продолжала молчать. Я слышал на заднем фоне приглушённые голоса. Хотелось спросить, от чего умер её муж, но я не мог придумать, какими словами это сделать.
Потом она сказала:
– Извините… спасибо… до свидания. Вот и всё.
Её муж умер три дня назад. Это ещё ничего не значит. Люди часто умирают.
Я выбрал другой телефон и позвонил. Разглядывая стену, ждал, пока снимут трубку.
– Да?
Мужской голос.
– Могу я поговорить с Джерри Брейди?
– Брейди в… – он замолчал, потом сказал: – Вы кто? Я выбрал телефон наугад, и теперь понял, что ничего не знаю о Джерри Брейди – и кем должен быть я, чтобы звонить ему в воскресенье утром.
– Я… его друг.
С той стороны трубки раздалось:
– Джерри в больнице… – голос чуть дрожал, – …и ему очень плохо.
– О боже. Какой ужас. Что с ним случилось?
– Мы и сами не знаем. Пару недель назад у него начала болеть голова. А в прошлый вторник, нет… четверг… он потерял сознание на работе…
Чёрт.
– …и когда он вернулся домой, он сказал, что у него весь день кружилась голова и были конвульсии. С тех пор он постоянно теряет сознание, его колотит и тошнит.
– А что говорят врачи?
– Они тоже не понимают. Ну чего вы хотите, это же врачи. Они провели кучу тестов, но так ничего и не выяснили. Но скажу вам кое-что…
– Да?
Тут он замолчал и щёлкнул языком. У меня по запыхавшемуся тону появилось впечатление, что он сам до смерти хочет поговорить с кем-нибудь, но в то же время его не оставляет мысль, что он не знает, кто я такой. Со своей стороны я тоже недоумевал, кто он такой – брат? любовник?
Я сказал:
– Да? Расскажите.
– Ладно, слушайте, – сказал он, явно рассудив, что кто я такой, сейчас по хую, – Джерри давно уже себя странно вёл, ещё до головных болей. Словно он за что-то беспокоится и переживает. Раньше Джерри был не таким. – Он помолчал. – О боже, я сказал “был”.
На меня накатила слабость, свободной рукой я опёрся о стену.
– Знаете, – сказал я быстро, – не буду больше отнимать у вас времени. Передайте Джерри, что я желаю ему выздороветь. – Так и не представившись, я положил трубку.
Я дошёл до дивана и упал на него. И лежал, в ужасе прокручивая в голове эти два разговора.
В конце концов, я встал и заставил себя вернуться к телефону. В записной книжке было имён сорок-пятьдесят, а я пока позвонил только двоим. Набрал другой номер – и ещё один, и ещё.
И каждый раз слышал одно и то же. Из всех, с кем я пытался связаться, трое были мертвы, остальные – больны или в больнице, или дома в состоянии паники. В других обстоятельствах это сочли бы миниэпидемией, но набор симптомов у людей основательно различался и география: они были разбросаны по Манхэттену, Бруклину, Квинсу и Лонг-Айленду – и вряд ли кто-нибудь увидит связь между этими случаями. Вообще, насколько я понял, их объединяло только одно – их имена стояли в одной записной книжке.
И снова я сижу на диване, массирую виски и смотрю на керамический горшочек на деревянной полке над компьютером. Теперь у меня нет выбора. Если я не начну снова принимать МДТ, головная боль усилится, скоро появятся и другие симптомы, которые мне описывали по телефону – головокружение, тошнота, конвульсии, повреждение моторных навыков. А потом, надо думать, я окочурюсь. Похоже было, что все клиенты Вернона скоро умрут, а чем я лучше?
Но у меня перед ними есть-таки громадное преимущество. Если я захочу, я могу снова начать принимать МДТ. А они не могут. У меня большой запас. А у них нету. Человек сорок-пятьдесят страдают от тяжёлой и, скорее всего, летальной абстиненции, потому что их источник иссяк.
А мой – нет.
Если честно, мой источник, наоборот, набрал силу, потому что сейчас я принимаю то, что продал бы им Верной, если бы был жив. У меня появилось ужасное чувство вины, но что я мог сделать? У меня в шкафу осталось чуть больше трёх с половиной сотен таблеток, что давало мне пространство для манёвра, но если я разделю это количество на пятьдесят человек, никто не выиграет. Вместо того, чтобы умереть на этой неделе, они – мы умрём на следующей.
Для себя же я решил, что, если основательно уменьшить дозу, запаса хватит на гораздо дольше, а может, заодно и отключки прекратятся, или хотя бы ослабнут.
Я встал и подошёл к столу. Там пару секунд поглазел на горшочек на полке, но, прежде чем потянулся к нему, уже понял, что здесь что-то не так. У меня появилось дурное предчувствие. Я взял горшочек в левую руку и заглянул в него. Предчувствие тут же переросло в панику.
Невероятно, но в горшке осталось две таблетки.
Очень медленно, будто я разучился двигаться, я сел на кресло за столом.
Пару дней назад я положил туда десять таблеток, и взял только две. Где ещё шесть?
У меня закружилась голова, я вцепился в подлокотники.
Геннадий.
Когда я говорил с банком по телефону, Геннадий стоял у стола, спиной ко мне.
Мог он взять пару таблеток?
На первый взгляд, вроде, нет, но я попытался представить, как всё происходило, кто какие движения делал. И вспомнил – когда я взял телефон, чтобы позвонить Говарду Льюису, я повернулся к нему спиной.
