Чак Паланик - Удушье
Склонившись вперёд, упираясь расставленными руками в стену, чуть подогнув колени, спрашиваю:
— Полегче нельзя? — говорю Тане. — Ты же не косилку заводишь.
А Таня сидит у моих ног на корточках, всё разглядывая скользкие вонючие шарики на полу, говорит:
— Ой блин, — поднимает струну красных резиновых шаров, демонстрируя её мне, и сообщает. — По идее здесь должно быть десять.
Там только восемь, плюс что-то вроде длинного отрезка пустой струны.
У меня дико болит задница; лезу туда пальцами, потом осматриваю их на предмет крови. При том, как мне больно, вообще удивительно, что всё тут не залито кровью.
И я, скрипя зубами, говорю:
— Весело было, правда?
А Таня отвечает:
— Нужно, чтобы ты подписал мою справку об освобождении, чтобы я могла уйти обратно в тюрьму, — опускает струну с шарами в свою чёрную сумку и добавляет. — А тебе, наверное, стоило бы сразу заглянуть в неотложку.
См. также: Закупорка толстой кишки.
См. также: Блокада кишечника.
См. также: Спазмы, жар, септический шок, отказ сердечной мышцы.
Прошло пять дней с тех пор, как я был достаточно голоден, чтобы поесть. Я не устал. И не нервничал, не сердился, не боялся и не хотел пить. Плохо ли пахнет воздух — сказать не могу. Знаю только, что сегодня пятница, потому что здесь Таня.
Пэйж со своей ниткой для зубов. Таня с игрушечками. Гвен со своим надёжным словом. Вечно эти женщины таскают меня туда-сюда за верёвочку.
— Да нет, серьёзно, — отвечаю Тане. Подписываю справку, под словом «поручитель», и продолжаю. — Серьёзно. Всё нормально. Я не чувствую, будто внутри что-то осталось.
А Таня забирает справку и говорит:
— Поверить не могу.
Ещё прикольнее то, что мне самому тоже как-то не особо верится.
Глава 34
Без страховки или даже водительских прав, я вызываю буксир, чтобы разогнать мамину старую машину. По радио рассказывают, где найти пробки: два столкнувшихся поперёк дороги автомобиля, заглохший тягач-трейлер на шоссе у аэропорта. После того, как наполняю бак, я беру и нахожу происшествие, и становлюсь в очередь. Просто чтобы чувствовать себя частью чего-нибудь.
Когда я бывал в пробке, моё сердце билось с нормальной скоростью. Тут я не одинок. Пока я здесь в ловушке — могу чувствовать себя как нормальный человек, который возвращается домой: к детям, жене, жилью какому-то. Я мог прикинуться, что моя жизнь — больше, чем ожидание очередного бедствия. Что мне известно, как с ней справляться. При том, как остальные детишки объявляли, что они «в домике», сам я мог заявить, мол, я в пути.
После работы иду проведать Дэнни на пустырь, где он свалил все свои камни, — на старый квартал «городских домов Меннингтаун-Кантри», где он садит на раствор одни ряд поверх другого, пока не получается стена; и зову:
— Эй.
А Дэнни отзывается:
— Братан?
Дэнни спрашивает:
— Как там твоя мама?
А я говорю, что мне плевать.
Мастерком Дэнни валит слой серой крупчатой грязи на верхушку последнего ряда булыжников. Заточенным стальным ребром мастерка он парится над слоем раствора, разравнивая его. Рукояткой разглаживает стыки между камнями, которые уже положил.
Под яблоней сидит девчонка, достаточно близко, чтобы разглядеть в ней Шерри Дайкири из стрип-клуба. Под ней расстелено одеяло, а она достаёт белые пакеты с закуской из коричневой кошёлки, открывая каждый из них.
Дэнни берётся пристраивать камни на новый слой раствора.
Спрашиваю:
— Что ты строишь?
Дэнни пожимает плечами. Ввинчивает квадратный коричневый камень поглубже в раствор. Про помощи мастерка залепляет раствором щель между двух булыжников. Собирая всё своё поколение детишек во что-то огромное.
Разве не нужно было сначала построить всё на бумаге? Спрашиваю — разве ему не нужен проект? Существуют разрешения и инспекции, которые надо пройти. Нужно платить. Существуют строительные законы, которые надо знать.
А Дэнни отзывается:
— С какой стати?
Он перекатывает камни ногой, потом находит лучший и ставит его на место. Не нужно ведь разрешение рисовать картину, замечает он. Не нужно подавать проект, чтобы написать книгу. А ведь есть книги, которые приносят больше вреда, чем он сам когда-нибудь мог. И твои стихотворения никому не нужно инспектировать. Существует такая вещь, как свобода самовыражения.
Дэнни говорит:
— Не нужен ведь допуск, чтобы завести ребёнка. Так зачем надо покупать разрешение, чтобы строить дом?
А я спрашиваю:
— Но что если ты построишь опасный, уродский дом?
А Дэнни отзывается:
— Ну, а что если ты воспитаешь опасного, хероватого ребёночка?
А я поднимаю между нами кулак и говорю:
— Давай лучше не будем обо мне, братан.
Дэнни оглядывается на сидящую в траве Шерри Дайкири и сообщает:
— Её зовут Бэт.
— Ни минуты не думай, будто город купится на твою логику Первой Поправки, — говорю.
И прибавляю:
— А она вовсе не такая хорошенькая, как ты считаешь.
Дэнни вытирает с лица пот подолом рубашки. Можно заметить, что пресс у него пошёл бронированными волнами, — а он говорит:
— Тебе нужно сходить повидать её.
Я вижу её и отсюда.
— Свою маму, в смысле, — поясняет он.
Она меня больше не знает. Скучать не будет.
— Это не для неё, — возражает Дэнни. — Тебе нужно разобраться с этим для самого себя.
Руки нашего Дэнни прорезают впадинки теней от сокращающихся мышц. Руки нашего Дэнни теперь растягивают рукава его пропотелой футболки. Его тощие ручонки кажутся широкими в обхвате. Его узенькие плечи — широко расправленными. С каждым новым рядом ему приходится поднимать булыжники чуть выше. С каждым новым рядом ему приходится стать сильнее. Дэнни приглашает:
— Не хочешь остаться, пожрать китайского? — говорит. — Ты чуток отощал вроде.
Спрашиваю — он что, теперь живёт с этой Бэт?
Спрашиваю, залетела она от него, или что?
А Дэнни тащит здоровенный серый камень, держа его двумя руками у пояса, пожимает плечами. Месяц назад это был камень, который мы с трудом поднимали вдвоём.
Если нужно, говорю ему, тут у меня на ходу мамина машина.
— Сходи узнай, как там твоя мама, — отвечает Дэнни. — Потом приходи помогать.
Все в Колонии Дансборо просили передать привет, говорю ему.
А Дэнни отзывается:
— Не ври мне, братан. Я не тот, кому нужны утешения.
Глава 35
Проматываю сообщения на мамином автоответчике — а там всё тот же тихий голос, пришёптывающий и всё понимающий, говорит — «Состояние ухудшается…» Говорит — «Критическое…» Говорит — «Матери…» Говорит — «Внутривенно…»
Продолжаю жать на кнопку перемотки.
На полке ещё отложена на ночь Коллин Мур, кто бы она ни была. Тут Констэнс Ллойд, кто она ни есть. Тут Джуди Гэрленд. Тут Ева Браун. Всё оставшееся — определённо второй сорт.
Голос на автоответчике обрывается и начинает снова.
— …звонила в некоторые родильные дома, перечисленные в дневнике его матери… — сообщает он.
Это Пэйж Маршалл.
Перематываю.
— Здравствуйте, это доктор Маршалл, — говорит она. — Мне нужно поговорить с Виктором Манчини. Пожалуйста, сообщите мистеру Манчини, что я позвонила в некоторые родильные дома, перечисленные в дневнике его матери, и все они оказались подлинными. Даже врачи настоящие, — говорит. — Необычнее всего то, что все они очень расстраивались, когда я задавала им вопросы про Иду Манчини.
Говорит:
— Похоже, всё оборачивается большим, чем просто фантазия миссис Манчини.
Голос на заднем плане зовёт:
— Пэйж?
Мужской голос.
— Послушайте, — продолжает она. — Пришёл мой муж, поэтому, пожалуйста, пускай Виктор Манчини посетит меня в Центре по уходу Сент-Энтони, как только сможет.
Мужской голос спрашивает:
— Пэйж? В чём дело? Почему ты шеп…
И на линии короткие гудки.
Глава 36
Так что суббота означает визит к моей маме.
В холле Сент-Энтони обращаюсь к девушке за конторкой, сообщаю ей, что я Виктор Манчини, и пришёл проведать свою маму, Иду Манчини.
Говорю:
— Если только, ну, если она не умерла.
Девушка с конторки дарит мне такой взгляд, когда подгибают подбородок и смотрят на человека, которого очень и очень жаль. Возьмите склоните голову настолько, чтобы глазам пришлось смотреть на человека снизу вверх. Таким вот, повинующимся взглядом. Поднимите брови повыше к линии волос. Это взгляд безграничной скорби. Соберите губы в хмурую гримасу, и вы поймёте совершенно точно, каким образом смотрит на меня девушка с конторки.
И она говорит:
— Естественно ваша мать по-прежнему с нами.
А я отвечаю:
— Не поймите меня неправильно, но мне где-то как-то мечталось, чтобы её не было.
