Чак Паланик - Удушье
Это мученичество Святого Меня.
Мои глаза зажмурены и слезятся, фары сияют красным сквозь мои веки, сквозь мою собственную плоть и кровь. Сквозь мои слёзы.
Ещё больше ударов в землю. Земля трясётся, и люди кричат от усилий. Ещё больше тряски и грохота. Больше ругани. А потом всё становится тихо.
Зову Дэнни:
— Братан.
Всё ещё с закрытыми глазами, шмыгаю носом и прошу:
— Скажи мне, что там творится.
И что-то мягкое, хлопчатое и не особо чисто пахнущее смыкается около моего носа, а Дэнни говорит:
— Дуй, братан.
И потом никого нет. Почти никого.
Замок Дэнни, — все стены обрушены, камни сбиты и раскатились по сторонам при тяжёлом падении. Колонны повалены. Все колоннады. Пьедесталы опрокинуты. Статуи разбиты. Каменные обломки и куски раствора, осколки кладки засыпали дворы, засыпали фонтаны. Даже деревья расщеплены и подмяты упавшими камнями. Разбитые ступени ведут в никуда.
Бэт сидит на камне, глядя на сломанную статую, которую сделал с неё Дэнни. Не такой, как она выглядит на самом деле, а как она видится ему. Настолько красивая, настолько ему кажется. Совершенная. И теперь сломанная.
Спрашиваю — землетрясение?
А Дэнни отвечает:
— Почти угадал, но здесь было Божье деяние немного другого типа.
Тут камня на камне не осталось.
Дэнни втягивает носом воздух и замечает:
— Братан, от тебя дерьмом несёт.
Мне нельзя покидать город до следующего уведомления, сообщаю ему. Меня просила полиция.
В свете фар очертания только одного оставшегося человека. Один лишь сгорбленный чёрный силуэт — пока свет не уходит в сторону, и припаркованная машина уезжает.
В свете луны мы с Дэнни и Бэт смотрим, пытаясь разобрать, кто всё ещё здесь.
Это Пэйж Маршалл. Её белый халат испачкан, а рукава закатаны. Пластиковый браслет на запястье. Её туфли на платформе промокли и чавкают.
Дэнни выступает вперёд и сообщает ей:
— Я извиняюсь, но у нас тут вышло ужасное недоразумение.
А я говорю ему — нет, всё круто. Это не то, что он подумал.
Пэйж подходит ближе и произносит:
— Ну что ж, я всё ещё здесь, — её чёрные волосы все распущены, весь мозговидный пучок. Её глаза опухли и покраснели, она шмыгает носом, пожимает плечами и говорит. — Полагаю, это значит, что я ненормальная.
Мы все смотрим вниз на разбросанные камни, просто камни, просто какие-то коричневые глыбы из ничего особенного.
Одна моя штанина по-прежнему сырая от говна и всё ещё липнет к ноге в промежности, — я говорю:
— Ага, — говорю. — И я, значит, никого не спасаю.
— Э-э, ну, — Пэйж поднимает руку и спрашивает. — Как думаешь — у тебя получится снять с меня этот браслет?
Говорю — да. Попробуем.
Дэнни пробивается сквозь каменные россыпи, перекатывая камни ногой, потом наклоняется и поднимает один. Потом Бэт уходит помогать ему.
Мы с Пэйж молча смотрим друг на друга, на тех нас, кто мы на самом деле. Впервые.
Мы можем растратить все наши жизни, позволяя миру диктовать нам, кто мы есть. Нормальные или ненормальные. Святые или сексоманы. Герои или жертвы. Позволяя истории рассказывать нам, какие мы плохие, или какие хорошие.
Позволяя нашему прошлому решать наше будущее.
Или можем решать сами.
И может быть, наше дело — открыть что-нибудь получше.
В деревьях воркует плакучий голубь. Уже, наверное, полночь.
А Дэнни зовёт:
— Эй, нам бы тут помощь чуток не помешала.
Пэйж идёт, и я иду. Мы четверо зарываемся руками под край камня. В темноте чувствуется его грубость, холод, всё тянется вечно, — и мы, все вместе, боремся только за то, чтобы положить один камень на другой.
— Помнишь ту греческую девушку? — спрашивает Пэйж.
Которая нарисовала контур своего пропавшего любовника? Ага, говорю.
А она продолжает:
— Знаешь, а ведь в итоге она просто забыла его, да изобрела обои.
Звучит диковато, но вот они мы: пилигримы, отморозки нашего времени, — пытаемся установить свою собственную альтернативную реальность. Построить мир из камней и хаоса.
Что из него получится — я не знаю.
Даже после всей этой беготни, мы в итоге закончили здесь: в глубине ничто и в глубине ночи.
И может быть, цель не в знании.
Здесь, где мы стоим в этот миг, посреди развалин во тьме, то, что мы строим — может стать чем угодно.
