Чак Паланик - Обреченные
Издали кажется – видишь рай: барочные башенки с куполами – такие чудятся среди кучевых облаков, когда лежишь на спине где-нибудь в лугах Танзании в пасхальные каникулы. Не то чтобы мы праздновали Пасху. Да, я отыскивала непременные крашеные яйца, но родители говорили, их прятал Барни Финк[31], который каждый год дарил мне огромную корзину со сладостями из порошка бобов рожкового дерева[32]. Не то чтобы мама позволяла мне, хрюшке-толстушке, их есть. Да никто эти рожковые сладости и не любит.
Среди фантастического ландшафта из дутого пластика высокие белые пики вздымаются над беседками из белых роз, над арками и подпорами, двориками и воротами, яркими, как сахарная вата. Такой белый цвет видишь языком, когда облизываешь ванильное мороженое. Приближаясь к Мэдлантиде, постепенно различаешь белые ущелья и вершины. Перед нами восстановленный пластик, который, пока он не стал совсем гладким, обжигали залпами раскаленного воздуха. Отполированные, как стекло, пики и склоны не подвластны геологической физике; это пэрришева[33] аркадия: горы взмывают невероятно круто, сияющие вертикальные откосы цвета слоновой кости взлетают прямо вверх от белых берегов, ровных, как зеркало, и ярких, как прожектор на съемочной площадке.
Да может, я и жрущий сласти из рожковых бобов, сахарозозависимый бочонок на ножках, зато я знаю слово аркадия. А еще я прекрасно распознаю сомнительные способы уйти от налогов.
В противоположность предыдущим континентам Мэдлантида существовала на карте прежде, чем возникли ее горы и равнины. Эта раздутая и выбеленная местность из мусора всех мастей, каждый склон и утес были замыслены и смоделированы художниками, расписаны в чертежах прежде своего создания. Заранее придуманы. Предопределены до последнего квадратного дюйма.
Противоположность tabula rasa.
Камилла и Антонио когда-то верили в гармоничное схождение планет и энергию пирамид, а теперь так же ревностно продвигали этот девственный континент как Новую Атлантиду.
Мэдлантиду.
Вряд ли ты сможешь пролететь на такой высоте, чтобы это заметить, но общие очертания материка не каприз природы. Протяженные берега и редкие заливы созданы не силой речных систем. Нет, из космоса видно, что новый континент формой напоминает человеческий профиль. Обрубленная шея смотрит на юг, макушка – на север. Молочно-белый, алебастрово-белый профиль – гигантская камея на лазурном поле Тихого океана. На фоне отвисшего двойного подбородка этого бробдингнегского силуэта соседние Японские острова кажутся карликами. Затылок над жирной шеей устремлен к Северной Калифорнии, а бурундучьи щеки будто бы вот-вот перегородят морские пути возле Гавайев. Не стоит и пояснять: новенький континент, Мэдлантиду, отлили по моему подобию.
Из космоса Земля теперь чрезвычайно похожа на гигантскую монету, на которой отпечатано мое лицо. Такой снимок со спутника я видела на телеэкранах и обложках журналов в аэропорту Лос-Анджелеса. Вот он, пластиковый рай на Земле, названный в мою честь.
Округлое внутреннее море – мой глаз. У противоположного берега блуждающие пластиковые глетчеры изображали пряди моих непослушных волос. Портрет хоть и не лестный, однако точный. Это я, только в огромном масштабе. Если спросить мою маму, она бы заметила: чуть крупнее, чем на самом деле. Мои убитые горем родители рассказали бы, что задумали этот внезапный эксперимент по переработке пластика как грандиозную дань моей памяти. На это предприятие отец набрал денег у правительств каждой страны мира, пообещав взамен, что материк примет все отходы из нефтепродуктов, которые производит человечество. Его белизна станет отражать от планеты солнечное тепло и тем препятствовать изменению климата. А поскольку континент плавучий, его можно будет отогнать к северу и использовать как социальное жилье для перемещенных полярных медведей. Политики дружно кинулись поддерживать проект.
Он теперь завершен, однако на деле, сообщает мне мистер Кетамин, немногочисленные резиденты материка отстаивают в международных судах свою независимость. И вовсе не случайность, что все эти фанатичные патриоты (известные как мэдланты и желающие получить свободу от угнетателей-колониалистов) одновременно богатейшие люди планеты и что, согласно свежеподписанной конституции Мэдлантиды, их грандиозные доходы не будут облагаться налогами. Как и наследственное имущество. Вдобавок каждый из этой группки получит статус посла пластикового государства и тем самым дипломатический иммунитет в своих скитаниях по миру. Вот она, милый твиттерянин, – благородная мечта моих родителей: безграничные деньги и безграничная свобода. Все крупные корпорации жаждут перевести сюда свою штаб-квартиру.
Мы уже вошли в воздушное пространство континента: скользим над белыми пластиковыми горами, закладываем виражи над белыми пластиковыми равнинами. Впереди – пятно не белого цвета. Примерно в центре моего обширного, толстого профиля стоит корабль. Он увяз в спиральной впадине, изображающей вход в мой слуховой канал, ушное отверстие, через которое, согласно православному христианству, Святой Дух оплодотворил Деву Марию. Судно, которое крепко застряло посреди пустоши, как исследовательский корабль в дрейфующих льдах – или как Сатана в ледяном озере у Данте, – это суперъяхта моих родителей, «Пангея Крусейдер».
21 декабря, 12:15 по гавайско-алеутскому времени
Дома с Камиллой Спенсер
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин, на минуту перестань воображать, что этот грохочущий вертолет хотя бы отчасти движется энергией солнца или волн; спустя примерно миллион литров динозаврового сока мы садимся на «Пангею». Ах, «Пангея», ходящий по морям царственный palais[34]… Несмотря на то что корабль напоминает космическую станцию – сияющую, белоснежную, размером чуть поменьше Лонг-Айленда, – его главный салон оформлен а-ля типичная хибара в трущобах мегаполиса любой страны «третьего мира». Если забыть, что судно мягко покачивается и плавно скользит по соленым волнам Тихого океана, можно решить, что находишься на диких окраинах Соуэто или Рио-де-Жанейро.
Стекловолокно и тромплей творят чудеса: одна из переборок салона выглядит как стена из потрескавшихся, замазанных асбестом шлакоблоков. Самые известные художники-графферы мира из баллончиков с краской, не содержащей свинца, слой за слоем покрывали ее тэгами банд. В целом создается впечатление угрозы и политической солидарности с буйными народными массами; оно напоминает о грязной мужской уборной посреди шоссе в унылой глуши на севере штата Нью-Йорк.
Отвечаю Леонарду-КлАДезю: да, все это страшно смахивает на декорации. Однако потерпи – скоро станет ясно, к чему я веду. Мы приближаемся к пронзительной сцене: к возвращению блудной дочери в полузаботливые объятия матери. Я сосредоточиваюсь на обстановке лишь потому, что не готова к лавине эмоций, которая вот-вот на меня обрушится.
Вскоре хозяин грязной, болтающейся из стороны в сторону косы, мистер Кресент Сити, предстает перед моей мамой в просторном центральном салоне яхты. Я незримо сопровождаю его на аудиенции.
Сейчас я печатаю эти слова, а мама держит в руках коктейльный стакан, в котором поровну вишневого сиропа от кашля и темного рома, долька свежего органического ананаса и три мараскиновые вишенки, насаженные на бальзовую ножку бумажного зонтика – его за ничтожные деньги, на микрофинансирование развитых стран, смастерили чьи-то смуглые руки.
Для того кто так обеспокоен состоянием экологии, мама оставляет за собой парадоксально много отходов. Никак на это не влияет и то, что рядом нахожусь я. Мой призрак к ней очень близко – хоть фотографируй для журнала «Пипл», – однако она по-прежнему совершенно меня не видит.
Я сижу ровно на линии ее взгляда и щелкаю суставами призрачных пальцев. Ерзаю, ковыряю в носу, грызу призрачные ногти и все надеюсь, что она только делает вид, будто не замечает меня, просто игнорирует, но в любую секунду готова рявкнуть: «Мэдисон Дезерт Флауэр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер! ПЕРЕСТАНЬ!»
Так или иначе, пьяная или трезвая, но вот она, Камилла Спенсер: раскинулась на диване, в руке – коктейль, на коленях – журнал-таблоид. Великолепным театральным голосом, каким она обычно разговаривает только с горничными-сомалийками и далай-ламой, мать спрашивает своего охотника за головами призраков:
– Мистер Сити, отвечайте честно: вы отыскали дух Мэдисон?
В ее интонации – ловушка, ее голос – кобра, изготовившаяся к удару.
Из-под усов мистера К. – из-под грязных клочков цвета губ – доносится:
– Мэм, я нашел вашу дочь.
В глазах матери обжигающая боль – такую видит язык, когда кусаешь пережаренную в микроволновке пиццу «Кватро стаджиони».
– Доказательства, мистер Сити, – требует она.
