Чак Паланик - Обреченные
Видишь, милый твиттерянин, что я натворила? Видишь, как я загнала себя в угол? В Бангалоре, Хайдарабаде и Хьюстоне котенок определенно был болен, но я не могла признать этот факт, обратившись за советом к своим. За завтраком в Ханое отец внимательно посмотрел на раздувшийся меховой мячик – тот лежал у моей тарелки и тяжко дышал – и, изобразив Ctral+Alt+Безучастность, поинтересовался:
– Как дела у Тигрика?
– Его зовут Тиграстик! – возмутилась я, сгребла котенка, положила на колени и прибавила: – С ним все хорошо. – Затем мяукнула сквозь сжатые губы. Незаметно потянула за уголки неподвижного рта Тиграстика и сказала «мяу».
Папа удивленно посмотрел на маму и спросил:
– Тигр не болен?
– С ним все хорошо!
Мама бросила Ctrl+Alt+Безмятежный взгляд на коматозный клубок, шевелившийся на салфетке у меня на коленях.
– Может, свозить его к ветеринару?
– С ним все хорошо! Он спит.
Показывать родителям страх было нельзя. Я гладила дрожащий комочек шерсти и чувствовала, что он горячий, слишком горячий. Густые выделения облепили его закрытые веки и стекали к черным крохотным ноздрям. Хуже того, шкурка на боках туго натянулась, живот раздуло. Сердце стучало слабо: сквозь мягкую шерстку казалось, что оно от меня в тысяче миллионов миль. Первый вариант: я накормила его чем-то не тем. Либо перекормила. Он тяжело дышал, чуть высунув розовый язычок, хрипел, как умирающий. Тиграстик уходил медленно, болезненно, как и моя бабушка. Пальцы сами собой отыскали точку между передними лапами, а мыслительные потроха моего мозга начали отсчитывать: «раз аллигатор… два аллигатор… три аллигатор…» между редкими непостоянными ударами. Я заметила, что родители перестали есть. Запах болезни, исходивший от котенка, отбил всем аппетит.
– Не сводить ли тебя вместе с Тиграстиком к психотерапевту? Он поможет справиться с горем, – предложил папа и сглотнул, выдав Ctrl+Alt+Тревогу. – Поговоришь о смерти дедушки и бабушки.
– Нет у меня никакого горя!
Я продолжала считать про себя: «пять аллигатор… шесть аллигатор…», а удары сердца слабели.
Мать беспокойно зашарила глазами по столу, остановилась на корзине с выпечкой, подняла ее, достала и протянула мне что-то из вкусностей:
– Хочешь кексик?
– Нет!
Я считала: «восемь аллигатор… девять аллигатор…»
– Но ты же любишь кексы с черникой. – Ее глаза внимательно следили за моей реакцией.
– Я не голодна! – гавкнула я. «Одиннадцать аллигатор… двенадцать аллигатор…»
Хриплое дыхание Тиграстика прекратилось. Безумно дрожащими пальцами я пыталась массировать отказавшее кошачье сердце. Чтобы скрыть свои усилия от родителей, я накрыла распухшее тельце льняной салфеткой. Сквозь толстый слой ткани пульс не прощупывался.
– Я не голодна! – повторила я, скрывая панику. – Тиграстик здоров и счастлив! И я никому не отрывала его банан!
У мамы сделалось такое лицо, будто ей влепили Ctrl+Alt+Пощечину. Она потянулась через стол. Видимо, это был инстинктивный материнский порыв млекопитающего, неудачная попытка обнять, рефлекс, доставшийся от предков-приматов.
– Мэдди, лапонька, мы только хотим тебе помочь.
Я отпрянула, прижимая к себе притихшего котенка, и нанесла встречный удар. Мои слова были чистым ядом:
– А может, нам просто бросить Тиграстика на какой-нибудь дальней ферме в глуши? Как тебе такое? – Срываясь в истерику, я сказала: – Или отправим котенка в дорогую швейцарскую школу – пускай поживет там, в полной изоляции среди злобных богатеньких кошечек!
Про себя я продолжала считать («восемнадцать аллигатор… девятнадцать аллигатор… двадцать аллигатор…»), но знала, что уже поздно. В Сеуле, Сан-Паулу или Сиэтле я выскочила из-за стола и, едва не падая, помчалась в спальню с котенком в салфетке-саване.
21 декабря, 10:49 по тихоокеанскому времени
Отрицание
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
Давным-давно досмертная одиннадцатилетняя я носила замотанное в ткань кошачье тельце по Антверпену, Аспену и Анн-Арбору. Словно завернутый в одеяло труп бабки Джоуд[28] – еще одна отсылка к книжкам, – я тайком провозила бедняжку Тиграстика через разнообразные пункты иммиграционного и таможенного контроля. Я носила его привязанным к телу под одеждой – так мама с папой часто прятали контрабандные наркотики. Разумеется, его тухлый запах не делался слабее. Не уменьшалась и верная свита из крылатых насекомых – по преимуществу мух, но также червячков и личинок, которые появились будто по волшебству.
То ли пограничники слишком расслабились, то ли родители давали кому надо немалые взятки, но мой скорбный груз ни разу не нашли. Время от времени я тихо и обреченно мяукала, но постоянно хранила свой секрет все в той же салфетке. Не думай, милый твиттерянин, что я тронулась; я знала, что котенок умер. Когда чувствуешь телом, как оседает его шкурка, не можешь не заметить кап-кап-капель холодных жидкостей. Под свитером – котенок сливался с моим животом, будто нерожденный, невыношенный ребенок, – я ощущала, как осыпаются его кости.
Через несколько часов после смерти Тиграстика его пушистый животик стал раздуваться. И да, я наверняка временно обезумела от горя, но понимала, что котенка наполняют газы – продукты экскреции кишечных бактерий. И да, наверняка я втайне боялась, что причиной гибели стало то, чем я его кормила, но я знала слово экскреция и знала, что мой любимый вот-вот лопнет и от сокровища моего сердца останется только кишащая насекомыми оболочка. Льняная салфетка сделалась липкой. Я гладила Тиграстика, и для моих рук он не был мертв, однако, тиская его, я старалась не слишком усердствовать.
Мы ехали в длинном лимузине, родители сидели рядом друг с другом спиной к водителю – как можно дальше от меня. Унылое выражение их лиц и угрюмые голоса означали, что мама с папой чувствовали, как все обстоит на самом деле. Тем не менее во время той поездки в аэропорт из нашего дома в Джакарте, Джорджтауне или Джексон-Холле мама спросила:
– Как там наш маленький пациент? – Глаза у нее были красные, в певучем голосе – деланная Ctrl+Alt+Бодрость. – Получше?
В плюшевых внутренностях лимузина трудно не замечать вони и неотвязных мух. Мамина рука совершенной формы, вылепленной занятиями йогой, метнулась к пульту управления кондиционером, ухоженные пальцы переключили его в режим арктического шторма. Затем она достала пузырек с ксанаксом, бросила себе в рот несколько таблеток и протянула пузырек папе.
У меня на коленях, все в той же салфетке, покоилось мое сердце, и было оно одеревенелым и холодным. Мое сердце было бомбой замедленного действия, истекавшей продуктами разложения. В ответ на мамин вопрос я сумела лишь вяло мяукнуть. За мраком тонированных стекол мелькнули и растворились позади пригороды Лиссабона, Ла-Хойи или Лексингтона. Мы гнали вперед, и я чувствовала, как гнилостные соки моей родственной души вытекают и пачкают мне шорты-юбку. Под разглаженной салфеткой прорисовывались гористые острова и затейливые береговые линии. На ткани в пятнах тления прокладывался маршрут путаного похода, в котором все, что ты любишь, рассыпается в прах.
Это было противоположностью карты сокровищ.
Отец? Отец почти не обращал внимания. Устроившись в плюшевом салоне, он вчитывался в газету, в лососевого цвета страницы «Файненшл таймс». Виднелись только его ноги ниже колен – ноги в отутюженных брюках с отворотами. Только они да пальцы рук, державшие газету. На одном было золотое обручальное кольцо. Мать подавляла приглушенное таблетками сочувствие, я все сильнее погружалась в отчаяние, отец звонко хрустел страницами. Он переворачивал их, демонстративно шурша. Обрати внимание, милый твиттерянин, бизнесмен с газетой хуже любой порхающей по жизни в бальном платье из тафты героини Джейн Остин.
– Мэдди, – позвала мама. В ее голосе звучало деланное оживление. – Не хочет ли Тиграстик завести братика?
То есть она была беременна? То есть она рехнулась?
Из-за стен бумажной крепости отец сказал:
– Дорогая, мы хотим усыновить – из-за ширмы войн, котировок и результатов матчей – ребенка из какой-нибудь жуткой страны.
То есть я обращала на них мало внимания. То есть они хотели, чтобы их больше ценили.
– На возню с документами ушли месяцы, – сообщила мать. – Это не так просто, как взять себе… – Она кивнула на промокшую, скомканную у меня на коленях салфетку.
Сквозь слезы я издала почти неслышное сдавленное «мяу».
Отец сердито тряхнул газетой. Мать зашуршала пузырьком ксанакса, доставая очередную таблетку. Мои руки забыли об осторожности, и я почесала ногтями животик котенка. Милый твиттерянин, от этого в закрытом просторном салоне лимузина раздутая брюшная полость бедняжки Тиграстика лопнула.
