Герард Реве - По дороге к концу
Воскресенье, 28 июля. Мои попытки уснуть не увенчались успехом. Так что я опять поднялся, чтобы посидеть у окна и посмотреть, как занимается день. Уже несколько дней нет солнца, все застили тучи, дует сильный, порывистый ветер, собственно, чуть ли не «погода для народа», внешне уже осень, без дыма, но полная размышлений, хотя, конечно, гораздо более жаркая и удушливая. Облачное небо, еще никем достойно не описанное, ни здесь, ни в Нидерландах, прорывающийся свет, почти как на побережье Голландии, — нет ничего грустнее, ничто с такой беспощадностью не вынуждает к мыслям о прошлом. Я вообще-то должен бы хотеть вернуться домой, но у меня больше нет дома. (Ну, хоть что-то.)
Вид на здание на противоположной стороне, в этом я теперь уверен, через шесть недель мне надоел: начало двадцатого века, помесь классицизма, барокко и романтического стилевого произвола, грязного цвета, даже не очень-то уродливое, но, по-моему, оно скоро обрушится, несмотря на усердную поддержку столбов закрытой террасы, что, естественно, не должно помешать хозяину как-нибудь нанять штукатура и хорошенько освежить верхний этаж. И как-то оно связано, это здание, с иностранцами, потому что перед дверью вечно стоят агенты, рекламирующие гостиницы, со стопками паспортов в лапах — большинство из них хромые, а у одного замотанная в кожаную ткань культя вместо руки, — и вечно там ходят, пошаркивая и жестикулируя, толстые супружеские пары — изнуренные, они вылезают из автомобилей, потому что усталость все еще перевешивает смертельный страх, что их обсчитают на пять песет; в то время как привлекательный пятнадцатилетний мальчик стоит в полной готовности отнести их чемоданы, но ему редко доверяют это ответственное дело. В самом здании, куда причастные лица после всяческих причитаний все-таки попадают, должно быть, разыгрываются ужасающие спектакли, и, в сущности, мне следовало бы хоть раз зайти внутрь, чтобы понаблюдать за мольбами у окошек, совещаниями супругов и бесполезной демонстрацией не относящихся к делу бумаг, послушать разговоры, перерастающие в крик, которым во все времена люди пытаются преодолеть языковой барьер. (Поэтесса X. М.[200] рассказывала мне, что ее знакомый видел как-то в Барселоне женщину, которая выйдя из автобуса, зашла вместе с ним в бар, и там, все громче и безнадежней, показывая на улицу и делая руками довольно бесформенные круги, принялась умолять бармена: «Мясная лавка?! Мясная лавка?!» Вот, по-моему, прекрасные моменты жизни, которыми она нас так редко одаривает.) Желание войти в здание до сих пор еще не было достаточно сильным — может быть, лучше эту мысль оставить, потому что мне и так хватает проблем. Я пытаюсь работать, можно даже сказать, что я продвигаюсь в работе, но, Боже мой, с каким напряжением сил и потерей времени! По расчетам Сестрички Джи., одной из сестричек М. из Г., которая искусно состряпала мне Общий Гороскоп, а также в деталях предсказала мою судьбу до конца этого года, я ничего не сделаю до конца сентября, и пока это безукоризненно сбывается, хотя и не доказывает пользу астрологии, учитывая, что в моем случае постоянно «ничего не сделано». Самое тягостное то, что она просчитала исключение для июля месяца, в котором я вроде бы смогу «много и хорошо работать». И поскольку я ни за что на свете не хочу ее огорчать тем, что это не исполнилось, я днями и ночами сижу и пытаюсь написать хоть что-то осмысленное, к концу месяца все больше ожесточаясь и теряя надежду. Пачка набросков и «предварительных вариантов» — я их не выбрасываю, потому что коллекционер Н.Н. из Амстердама у меня их скупает — уже насчитывает 180 листов бумаги; может, мне стоит с этого момента повысить цену этих «молчаливых свидетельств» сражений, что изо дня в день происходят между мной и Древним Змием, ненависть которого в основном направлена против Смысла Творения и который, оттого что сам бессилен что-либо создать, пытается отомстить, соединяя элементы творчества во мнимом порядке ложного сочинения. (Почему Бог терпит эти низменные происки, навсегда останется загадкой.) Мнимый порядок ложного сочинения, который Древний Змий пробует протащить в мою работу, эту подделку, которую я, слава Богу, все еще в состоянии отличить, я хотел бы назвать Незаконным Проникновением Бессмысленного Факта. (Могут быть и другие названия: Неправдоподобное Нагромождение, Исключительная Чепуха, Тревожная Неожиданность, Отъемлемая Ничтожность, но я больше всего люблю первое определение, оно объективней и короче.) Некоторое пояснение на примерах, которое последует ниже, надеюсь, прояснит ситуацию читателю, если он до сих пор не сообразил, о чем идет речь.
К примеру, я хотел бы написать рассказ, начинающийся с фразы: «В Неймегене жил врач». Ну, скажете вы, почему бы и нет, никто ведь не запрещает? Нет, никто не запрещает, но никто и не задумывается над тем, что у этого врача жена — финка. Что же в этом плохого? — почти кричите вы. Ничего плохого — мне вообще все равно, что ему там вставило, он все-таки врач и если уж ему нельзя, то кому тогда можно? Но важно то, что ни мне, писателю, ни вам, читателям, никакой пользы от этого Бессмысленного Факта, который все разрушает и отравляет, из-за чего вся работа оказывается бесплодной, каждое последующее сообщение становится неправдоподобным, и все человеческие страдания, вместо того, чтобы быть истинным жертвоприношением, превращаются в глупый фарс: мы, кстати, имеем дело с неопровержимым фактом, но факт этот может приобрести какой-либо смысл только тогда, когда он получит функцию в рассказе: например, если жена на некоторое время уедет в Хельсинки, потом вернется, потом уедет обратно и так далее. И не спрашивайте, сколько это будет стоить, даже если она изберет самый дешевый способ добраться туда и обратно, например, на грузовом судне. Но если мы с этим смиримся, рассказ все равно будет, так сказать, разорван надвое и только соответствующая длина и эпический стиль сможет передать все действие, разворачиваясь при этом в подобие Tale Of Two Cities,[201] все равно ничего не получится — Хельсинки и Неймеген, смешно ведь сравнивать.
А теперь самые умненькие из вас скажут: ну, просто промолчи о том, откуда его жена родом! Наверняка не в первый раз в жизни соврешь! Но кто так говорит, сам полный дурак, потому что эта женщина выдаст себя акцентом на первой же фразе! Вы должны понять, что это не сработает. Но, может быть, для полной убедительности я приведу вам еще один пример: молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения приезжает в Малагу восемнадцатого июня в пять часов вечера, а я должен его встретить. Что может быть сильнее вокзала, по крайней мере, я считаю, что вокзал практически создает сам себя: пыльные залы ожидания, дым, пути, уходящие в даль, отражения, зеленые лампочки в служебных будках, автоматы, откуда должны вываливаться сэндвичи с яйцом, но не вываливаются, ах, продолжать можно, так сказать, до бесконечности. Но приедет ли молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения действительно в пять часов вечера? Ничего подобного, он получил неверную информацию и приедет еще утром в одиннадцать часов, через полчаса после того, как я побывал на вокзале, чтобы — проверить время его прибытия; его тут же подхватят агенты, рекламирующие гостиницы, и триумфально, в открытом экипаже, полном начищенной меди и черной кожи, за завышенную цену, в бессмысленной компании самого агента, который запросит с Р. столько же, сколько получил извозчик, довезут его до отеля, где я, вернувшись с новым запасом алкоголя, фруктов и закусок, обнаружу его в комнате, одетого в очень милый, светло-коричневый вельветовый костюм, в котором он, несомненно, прекрасно выглядел в экипаже, под солнечными лучами, но сейчас, еще до полудня, он в нем уже задыхается. Зря потраченные деньги — это не так уж серьезно, с этим я, кстати, теперь могу смириться, не то, что раньше, но влияние Бессмысленного Факта так велико, что, в сущности, часть рассказа ускользает из-под наблюдения и тем самым не может быть достаточно детально описана; более того, я не знаю, каким образом я смог бы доказать обратное тем, кто утверждает, что важнейшей части рассказа просто нет, потому что нет ни начала, ни середины, ни финала: посидеть подождать, пойти посмотреть на табло прибытия, опять сесть на лавочку, для полной уверенности спросить еще раз в бюро информации, пойти пописать и так далее, все это, если я действительно хотел бы написать рассказ о пребывании Р., вы напрасно искали бы в тексте. И не сказать, что мне не достает желания: я бы с большим удовольствием написал рассказ с начала, но это невозможно, потому что nota bene нет тут никакого начала! Молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения появился здесь вдруг, если вы понимаете, о чем речь, и все тут, потому что человек не падает просто так с неба, по крайней мере, не в таких рассказах об обычных людях, их каждодневных надеждах и желаниях, ожидании будущего и тому подобном, в которых важна предшествующая уместность. Опять промолчать? Позволить ему в рассказе приехать в положенное время? В таком случае, первым, кто будет восторженно праздновать победу, так это Древний Змий, ведь рассказ будет создан исключительно холодным, дьявольским разумом и станет вымышленной конструкцией, в которой мне, так, чтобы вы могли представить себе все бесчисленные трудности, придется объегорить кассира, а сумму, отданную этим мошенникам, агенту и кучеру, разделить поровну на каждый день визита Р., так что не только часть, а весь рассказ потеряет свою ценность, потому что он будет пропитан ложными свидетельствами, исходящими из его нечестности, да еще и деньгами, которые и есть самое зло.
