Чарльз Буковски - Юг без признаков севера
– Вы – вы ВОН ОТСЮДА! – Я перестаю гладить ее, лежу и смотрю на него боком. Тут он показывает на меня: – И ВЫ тоже вон отсюда! – Повернулся, дошел до двери, тихонько прикрыл за собой и ушел по коридору. Я снова запустил машину, и мы устроили хорошенькое прощание.
Как бы то ни было, вот он я, зеленая гостиница, полинявшая зеленая гостиница, и я сижу в ней с чемоданом, набитым тряпьем, пока один, но деньги на жилье есть, я трезв и с номером окнами на улицу, 3-й этаж, телефон в вестибюле прямо за моей дверью, на подоконнике плитка, большая раковина, маленький холодильник в стене, пара стульев, стол, кровать и ванная дальше по коридору. И хотя здание очень старое, в нем даже есть лифт – гостиница некогда была классным притоном. Теперь в ней живу я. Первым делом я купил бутылку и, выпив и убив двух тараканов, почувствовал себя как дома. Потом сходил к телефону и попробовал позвонить одной даме, которая, насколько я чувствовал, могла бы мне помочь, но очевидно помогала в этот момент кому-то другому.
2.
Около 3 часов утра кто-то постучал в дверь. Я натянул свой драный халат и открыл дверь. Там стояла женщина тоже в халате.
– Ну? – спросил я. – Чего?
– Я ваша соседка. Митци. Живу в том конце коридора. Я вас сегодня видела возле телефона.
– Ну? – снова спросил я.
Тогда она вытащила руку из-за спины и показала мне. Пинта хорошего виски.
– Заходите, – сказал я.
Я сполоснул два стакана, открыл пинту.
– Как есть или смешать?
– Воды на две трети.
Над раковиной висело небольшое зеркальце – она стояла перед ним и накручивала волосы на папильотки. Я протянул ей стакан с пойлом и сел на кровать.
– Я видела вас в вестибюле. Я с первого взгляда могу сказать, что вы славный. Я славных людей сразу отличаю. А здесь не все люди славные.
– А мне говорили, что я подонок.
– Не верю.
– Я тоже.
Я допил. Она свой просто прихлебывала, поэтому я смешал себе еще один. Мы разговаривали ни о чем. Я выпил третий. Потом встал и подошел к ней сзади.
– УУУУУУх! Глупый мальчишка!
Я ткнулся в нее.
– Ууууух!! Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подонок!
У нее в одной руке была папильотка. Я поднял ее на ноги и поцеловал этот тонкогубый старушечий рот. Рот был мягок и открыт. Готова. Я вложил ей в руку стакан, довел до постели, усадил.
– Пей. – Она выпила. Я сходил и смешал ей еще один. На мне под халатом ничего не было. Полы его распались, и штука высунулась. Господи, какой я грязный, подумал я. Какой гаер. Кино просто. Кино будущего для семейного просмотра. 2490 н.э. Я с большим трудом не расхохотался над собой, разгуливая прицепленным к этой глупой елде. На самом деле мне хотелось только виски. Замка в горах хотелось. Ванны с паром. Чего угодно, только не этого. Мы оба сидели со стаканами в руках. Я снова поцеловал ее, вбив свой прокуренный язык ей в горло. Потом оторвался подышать.
Распахнул на ней халат – и там у нее были груди. Не очень много грудей, бедняжка. Я дотянулся до одной губами и поймал. Она растягивалась и провисала, как шарик, наполовину наполненный спертым воздухом. Я набрался смелости и стал сосать сосок, а она взяла мою елду в руку и выгнула спину. Вот так мы и рухнули на дешевую кровать, и, не снимая халатов, там я ее и взял.
3.
Его звали Лу, бывший зэк и бывший забойщик. В гостинице он жил внизу. Последней работой его было выскребать баки в конторе, которая делала конфеты. Ее он тоже потерял – как и все остальные работы – с помощью кира. Страховка по безработице истощается, и мы сидим тут, как крысы – крысы, которым негде спрятаться, крысы, которым надо платить за квартиру, с голодными животами, твердеющими хуями, усталыми душами, без образования, без профессии. Говно крутого замеса, как говорят, это Америка. Многого мы не хотели, но и того не получали. Говно крутого замеса.
Я познакомился с Лу, пока пил, люди входили и выходили. Моя комната была бальной залой. Пришли все. Был там индеец Дик, воровавший в магазинах полупинты и складывавший в комод. Говорил, что у него от этого ощущение безопасности. Когда мы не могли нигде достать выпивку, то всегда обращались к индейцу как к последнему спасению.
У меня воровать получалось не очень хорошо, но одному трюку я научился у Алабама, воришки с тоненькими усиками, который когда-то работал в больнице санитаром. Мясо и ценные вещи закидываешь в большой мешок, а сверху засыпаешь картошкой. Бакалейщик взвешивает все сразу и берет с тебя только за картошку. Но лучше всего у меня получалось разводить Дика на кредит. В том районе Диков было множество, и продавца винной лавки тоже звали Диком. Сидим мы, и тут заканчивается последняя бутылка. Мой первый ход – отправить вниз какого-нибудь гонца.
– Меня зовут Хэнк, – говорю я парню. – Иди скажи Дику, что тебя послал Хэнк за пинтой, пусть запишет на манжетке, а если будут вопросы, пусть позвонит мне.
– Ладно, ладно. – И парень уходит. Мы ждем, уже ощущая вкус напитка, курим ходим сходим с ума. Тут парень возвращается:
– Дик сказал “нет!” Дик сказал, что твой кредит больше недействителен!
– ГОВНО! – ору я.
И поднимаюсь на ноги в полном небритом негодовании с налитыми кровью глазами.
– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ГОВНО, ВОТ УЕБИЩЕ!
Я на самом деле сержусь, это честный гнев, сам не знаю, откуда он берется. Я хлопаю дверью, съезжаю вниз на лифте и под горку мчусь… грязный уебок, вот же грязный уебок!… и заруливаю в винную лавку.
– Ладно, Дик.
– Привет, Хэнк.
– Мне нужно ДВЕ КВИНТЫ! (И я называю хорошую марку.) Две пачки покурить, парочку вон тех сигар и сейчас посмотрим… банку вон тех орешков, ага.
Дик выстраивает все это добро передо мной, стоит и смотрит.
– Ну что, платить не собираешься?
– Дик, я хочу это мне на счет.
– Ты и так мне уже задолжал 23.50. Ты раньше мне платил, раньше хоть по чуть-чуть платил мне каждую неделю, я помню, каждую пятницу вечером. А сейчас уже три недели не платишь. Ты ведь не похож на остальных бродяг. В тебе есть класс. Я тебе доверяю. Ты что, не можешь мне хоть доллар время от времени заплатить?
– Послушай, Дик, мне сейчас не хочется спорить. Сложишь все в пакет или ОБРАТНО заберешь?
Тут я подталкивал бутылки и все хозяйство к нему и ждал, затягиваясь сигаретой, как сам хозяин мира. Класса во мне было не больше, чем в кузнечике. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса, что он сейчас возьмет и сделает единственно разумную вещь – сгребет бутылки, поставит их назад на полку и велит мне катиться к чертям. Но лицо его всегда как-то проседало и он складывал товар в пакет, а я ждал, пока он подобьет новый счет. Он вручал мне чек; я кивал и выходил. При таких обстоятельствах выпивка всегда была вкуснее. А когда я возвращался с добряками для мальчишек и девчонок, то на самом деле был королем.
Как-то ночью мы сидели с Лу у него в комнате. Он уже на неделю запаздывал с квартплатой, а у меня срок тоже подходил. Выпивали портвейн. И даже самокрутки сворачивали. У Лу для этого была машинка, и самокрутки выходили очень мило.
Вопрос был в том, чтоб держать вокруг себя четыре стены. Если есть четыре стены, то у тебя есть шанс. Как только попадаешь на улицу, шанса нет, тебя имеют, тебя имеют по-настоящему. Зачем что-то красть, если не сможешь приготовить? Как ты собираешься что-то трахнуть, если живешь в переулке? Как ты будешь спать, если все в Союзной Миссии Спасения храпят? И тырят у тебя ботинки? И воняют? И лишены рассудка? Даже сдрочить не сможешь. Тебе нужны четыре стены. Дайте человеку четыре стены хоть на недолго, и он сможет овладеть миром. Поэтому мы немножко волновались. Каждый шаг звучал поступью хозяйки. А хозяйка была дамой весьма таинственной. Молодая блондинка, которую никто не мог трахнуть. Я разыгрывал ее очень холодно, думая, что она сама ко мне придет. Приходить-то она приходила, стучалась даже, но всегда только за деньгами. У нее где-то был муж, но мы его ни разу не видели. Они там жили и не жили. Мы же ходили по досточке. Мы считали, что если сможем выебать хозяйку, наши беды закончатся. У нас одно из тех зданий, где ебешь каждую женщину в порядке вещей, почти из чувства долга. Но вот эту я заполучить не мог, и от этого было тревожно на душе. И вот сидели мы, вертели сигаретки, пили портвейн, а четыре стены постепенно таяли, отпадали. В такие моменты беседуется лучше всего. Несешь дичь, вином запиваешь. Мы были трусами, потому что хотели жить. Слишком плохо нам жить не хотелось, но жить мы хотели все равно.
– Ну, – сказал Лу, – мне кажется, я понял.
– М-да?
– М-да.
Я начислил еще.
– Работаем вместе.
– Еще бы.
– Значит, ты – хороший говорун, рассказываешь много интересных историй, неважно, правда или нет…
– Правда.
– Я имею в виду, что это неважно. У тебя – хороший рот. Теперь вот что мы сделаем. На этой улице, чуть дальше, есть классный бар, ты его знаешь, Молино.