Чак Паланик - Уцелевший
Поскольку изменение происходит безостановочно, поневоле задумаешься: может быть, люди хотят умереть, потому что смерть — это единственный способ покончить со всем окончательно и бесповоротно.
Агент орет мне, что как бы замечательно ты ни выглядел, твое тело — это всего лишь костюм, который ты надеваешь на церемонию вручения «Оскара», чтобы выйти на сцену в приличном виде.
Твое тело — просто приспособление.
Руки — чтобы принять Нобелевскую премию.
Губы — чтобы послать воздушный поцелуй ведущему ток-шоу.
И при этом ты должен выглядеть безупречно.
Где-то в районе сто двадцатого этажа тебя душит смех. Все равно ты его потеряешь. Свое тело. Ты уже его теряешь. Время поставить на карту все.
Вот почему ты говоришь «да», когда агент приносит тебе анаболические стероиды. Ты говоришь «да» сеансам загара в солярии. Электролиз? Да. Новые зубы? Да. Дермабразия? Да. Химический пилинг? Как утверждает агент, чтобы стать знаменитым, надо всегда отвечать только «да».
27
В машине, по дороге из аэропорта, агент показал мне свое лекарство от рака. Оно называется «химиопанацея». Идея такая, что опухоль просто рассасывается под его воздействием, говорит агент, открывает портфель и достает коричневый пузырек с темными капсулами внутри.
Это было чуть раньше, еще до того, как я познакомился с лестницей-тренажером, — в мою первую личную встречу с агентом, когда он встретил меня в аэропорту в Нью-Йорке. Еще до того, как он заявил мне, что я пока толстоват для того, чтобы стать знаменитым. До того, как меня превратили в продукт для выпуска на рынок. Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, был уже поздний вечер. Ничего особенного. Темно. Все так же, как дома. Та же ночь, та же луна на небе, и агент — самый обыкновенный дядька в очках и с косым пробором.
Мы пожали друг другу руки. Вышли из аэропорта. Машина подъехала, мы уселись на заднее сиденье. Садясь в машину, он слегка приподнял брюки на коленях, чтобы не смялись стрелки. Костюм у него явно сшит на заказ. Он весь словно сшит на заказ.
Он весь — надежный и вечный. Я смотрю на него и испытываю то же чувство вины, что пробивает меня всякий раз, когда я покупаю товары, не предназначенные для повторного использования или не подлежащие переработке.
— Наше второе лекарство от рака называется «онкология», — говорит он и передает мне еще один коричневый пузырек. Мы с ним сидим на заднем сиденье. Машина просто отличная: черные кожаные сиденья, мягкая стеганая обивка салона. И идет даже плавнее, чем самолет.
Во втором пузырьке — тоже какие-то темные капсулы. Имеется и этикетка с названием. Все как положено. Агент достает из портфеля очередной пузырек.
— Это одно из лекарств от СПИДа, — говорит он. — Наше самое популярное. — Он достает и достает пузырьки. — Вот наше ведущее средство от туберкулеза для людей с невосприимчивостью к антибиотикам. А вот — от цирроза печени. От болезни Альцгеймера. От множественного неврита. От множественной миеломы. От рассеянного склероза. От риновируса, — говорит он, трясет пузырьки в руке, так что таблетки внутри гремят, и передает их мне.
Вирусепт, написано на одной этикетке.
Злокачестон, написано на другой.
Церебраспас.
Кохамор.
Полная абракадабра.
Все пузырьки — одного размера, из коричневой пластмассы, с белыми защитными крышечками «от детей» и этикетками одинакового дизайна.
Агент упакован в серый шерстяной костюм и оснащен только портфелем. Очки на носу, за очками — два карих глаза. Рот. Чистые ногти. Совершенно непримечательный дядька. Ничего выдающегося в нем нет, кроме того, что он мне говорит.
Он говорит:
— Назови любую болезнь, и у нас уже есть готовое лекарство. — Он достает из портфеля еще горсть коричневых пузырьков и трясет их в руке. — Я специально захватил все с собой, чтобы наглядно тебе показать что к чему.
С каждой секундой наша машина въезжает все глубже и глубже в ночной Нью-Йорк. Слева и справа — другие машины идут наравне с нами, не обгоняют и не отстают. Я говорю, что меня удивляет, что все эти болезни до сих пор существуют в мире.
— Да, это стыд и позор, — говорит агент, — что медицинские технологии по-прежнему так отстают от маркетинга. Я имею в виду, что программа продвижения товаров на рынке у нас готова на годы вперед, реклама в толстых журналах, всякие акции для врачей, коктейли с раздачей призов, в общем, рынок готов и ждет, но когда дело доходит до разработок и производства, тут начинается старая песня. НИОКР отстают на годы. Подопытные обезьяны по-прежнему мрут как мухи.
Кажется, что его безупречные зубы вставлял ювелир.
Таблетки от СПИДа выглядят в точности так, как таблетки от рака, выглядят в точности так, как таблетки от диабета. И я спрашиваю: так на самом деле их еще не придумали?
— Давай не будем использовать слово «придумали», — говорит агент. — А то звучит как-то мудрено, словно мы тут махинациями занимаемся.
Но они ненастоящие?
— Конечно, они настоящие, — говорит он и забирает у меня первые два пузырька. — Они охраняются авторским правом. Мы владеем авторским правом почти на пятнадцать тысяч наименований продукции, которая сейчас находится в разработке, — говорит он. — В частности, и на тебя тоже.
Он говорит:
— Вот, собственно, что я хотел сказать.
Он занимается разработкой лекарства от рака?
— Наша организация занимается концептуальным маркетингом и связью с общественностью, — говорит он. — Мы создаем концепции. Производим идеи. Запатентовываешь лекарство. Оформляешь авторские права на название. А когда кто-то потом производит готовый продукт, он приходит к тебе иногда сам, как говорится, по собственному желанию, иногда — вопреки собственному желанию.
Я спрашиваю: почему иногда вопреки желанию?
— Объясняю. Мы оформляем авторские права на все вероятные сочетания слов — латинских, греческих, английских, любых других. Мы владеем правами на все вероятные наименования, которые фармацевтические компании могут выбрать в качестве названия для новой продукции. Для одних только лекарств от диабета у нас есть список из ста сорока названий, — говорит он. Он достает из портфеля толстую пачку скрепленных степлером листов и протягивает ее мне.
Я читаю: глюкомед.
Инсулинол.
Панкреапом. Гемазин. Глюкодан. Я переворачиваю страницу, и коричневые пластмассовые пузырьки сыплются у меня с колен и рассыпаются по полу. И таблетки внутри гремят.
— Если фармацевтическая компания, которая производит лекарство от диабета, захочет использовать для названий своей продукции комбинацию слов, так или иначе связанных с данной болезнью, ей придется выкупить у нас право на использование этих названий.
То есть таблетки, которые в пузырьках, говорю я, это просто сахарное драже. Я открываю первый попавшийся пузырек и вытряхиваю на ладонь темно-красную глянцевую таблетку. Пробую ее лизнуть. Шоколад в оболочке из карамели. Таблетки в другом пузырьке — капсулы из желатина с сахарной пудрой внутри.
— Экспериментальные модели, — говорит агент. — Прототипы.
Он говорит:
— Я, собственно, вот что хотел сказать: вся твоя карьера расписана в нашем агентстве на годы вперед. Мы предсказали твое появление еще лет пятнадцать назад.
Он говорит:
— Я зачем тебе все это говорю: чтобы ты ни о чем не беспокоился. У нас все схвачено.
Но ведь трагедия в церковной общине Истинной Веры случилась десять лет назад.
И я кладу в рот таблетку — оранжевый гериатрон.
— Мы не упускали тебя из виду, — говорит агент. — Как только число уцелевших сектантов из Церкви Истинной Веры опустилось ниже ста, мы развернули кампанию. Все публикации в прессе за последние полгода, обратный отсчет и все прочее — это наших рук дело. Сперва это был, скажем так, универсальный продукт, не отличающийся никаким своеобразием. Все копии были вполне взаимозаменяемы, то есть в глобальном смысле, но все уже было готово. Как говорится, закончено и готово к употреблению, осталось только чуть-чуть настроить. Нам нужен был только кто-то живой и теплый и имя последнего уцелевшего. И тут уже, как говорится, твой выход.
Я вытряхиваю две дюжины иназана из очередного пузырька, кладу под язык и жду, пока не растворится карамельная оболочка. Шоколад тает во рту.
Агент достает из портфеля еще одну стопку отпечатанных листов и передает ее мне.
Я читаю: форд мерит.
Меркурий восторг.
Додж виньет.
Он говорит:
— Наше агентство владеет авторскими правами на названия марок автомобилей, которых еще нет и в проекте, на программное обеспечение, которого нет, но когда-нибудь оно будет; на чудесные лекарства от страшных болезней, которые еще даже не появились, на любую продукцию, которую можно предугадать или же спрогнозировать.
