Маргарита Шелехова - Последнее лето в национальном парке
Ее дальновидность простиралась до невыносимых пределов, поскольку с собой в отпуск она возила будущую супругу своего двенадцатилетнего отпрыска, единственную дочь одного питерского ювелира, скромная деятельность которого предполагала неплохое приданое. Мне так и не удалось узнать, состоялся ли впоследствии этот династический брак.
Мы не обзаводились тогда шестью сотками, потому что собирались ездить в Пакавене до глубокой старости — здесь было хорошо и старым, и малым. Но тут впервые подумалось, что жизнь может разметать нас в разные стороны, и результатом нашей светлой печали явилось коллективное двустишие, имевшее явно фольклорные корни:
По реке плывет топор прямо из Кавены, Всем, кто после нас придет, наше: «Лабадена!»
Андрей Константинович сегодня находился в числе слушателей, хотя все последние дни он надолго уходил после первого купания в лес за озеро, а, возвращаясь, предоставлял мне возможность полюбоваться его добычей, и я, уже набрав вокруг Кавены ягод, брала протянутую мне корзину с грибами, не касаясь его руки, как самого запретного места в мире, куда не летают самолеты, не ходят поезда, но вольно гнездятся розовые чайки, и в заповедных густых травах белеют косточки первопроходцев.
Наконец, появился и Барон с новехоньким «Поляроидом» в руках, явив в назидание нудистам свои бирюзовые шерстяные плавки. «Поляроид» был недавно подарен Генрихом в честь защиты сыном диплома, и процесс фотографирования этой занятной игрушкой, теоретически изученный Бароном во флигеле, он, естественно, решил начать с самого себя. Наталья Виргай уже совсем была готова отбыть на большое озеро, где они с Гядиком регулярно катались на водных лыжах, когда Барон присел у деревянного дракона с Тараканом на руках, изображая перед объективом примерного отца и неплохого семьянина.
Снять джинсы времени уже не хватало, поэтому Наталья рванула с себя блузку и успела подгадить идиллический кадр на дорогой фотобумаге своим обнаженным торсом. Будь она блондинкой, ей бы сошло это с рук, но сейчас рассвирепевший Барон зашвырнул пакостницу в воду подальше от мостков, и она плюхнулась в воду, не успев ничего никому завещать. Он давно мечтал сделать с ней что-нибудь ужасное — с тех пор, как целую неделю подряд наблюдал непосредственно из дверей своего флигеля, как в жаркую погоду подходят дрожжи в Вельмином нужнике, и веселая бурая пена ползет к его порогу. Барону лучше было не попадаться под горячую руку!
Плавки Барону в райцентре купила я. В прошлом году его обмундирование имело уже настолько дряхлый и линялый вид, что Барон стеснялся фигурировать в нем по туристическому пляжу на ежегодном празднике Нептуна, устраиваемому турбазовцами в начале июля. В этом многолюдье на пляже могла оказаться Гретхен, и мысль, что она не узнает его в старых плавках, приводила нас с Баронессой в ужас — мы теряли дармовое развлечение, и, вдобавок, вид грустного Барона был невыносим, тягостен и крайне неестественен.
В тот злополучный день вода была удивительно теплой, и мы ныряли с мостков, пока под Бароном не сломалась лесенка. Он успел заскочить на мостки, но его одеяние существенно утратило целостность нитей, и нудисты завыли от восторга. Пока Барон бежал в кусты, Нижняя Пакавене завела весьма важный для страны спор — относится ли данное происшествие к разряду скромной советской эротики или к уголовной статье о порнографии, как тлетворном влиянии Запада. Все сошлись на том, что времена нынче мерзопакостные, и, покажи это соседям на видео, можно запросто угодить на нары. Верхняя Пакавене сочла ситуацию менее драматичной, сведя ее исключительно к разряду сатиры и юмора. Барону, однако, было не до смеха. Вечером он пытался влезть в украденные штанишки своего сына, но на его крупном теле эта декорация имела удручающе античный вид. Нужный товар был по сезону дефицитным, и в райцентре продавались только очень дорогие шерстяные изделия, а лишних денежек у Барона прошлым летом не водилось.
Не будучи отягощенной семьей, я решилась на эту трату, не спеша, однако, тут же отдать подарок. Была устроена конференция представителей Верхней Пакавене по следующему поводу — прилично ли в данной ситуации делать столь интимный подарок. При отрицательном решении можно было продать изделие подъехавшему в этот день к Жемине постояльцу по прозвищу Челентано, забывшему дома свой купальный костюм.
Дискуссия была горячей, потому что воспитывали нас в строгости, и внезапно распространившуюся моду дарить пестренькое постельное белье «madeinIndia» в наборе с рублевым импортным мылом наши бабушки считали крайне предосудительной. Исходя из очевидных выгод, Баронесса была готова пренебречь условностями, но оппозиция была невероятно сильна. Вася, апеллируя к роману своего тезки «Все впереди», утверждал, что моральное разложение начинается именно с таких вот мелочей.
В конце концов, летний народ озерного штата принял решение против легкомыслия и неприличий в пользу Челентано, хотя тот приезжал в Пакавене уже с третьей женой — это, с позиций морали старшего поколения, было вполне приемлемым, поскольку все жены до одной были законными. К моменту оглашения решения Барон куда-то исчез, а в ответ на наши призывы появился в дверях флигеля, приукрашенный предметом обсуждения, который тайком стащил с судейской лавки. Купить плавки в уцененном виде Челентано отказался.
А сейчас Барон, отфотографировавшись всласть, заснял на память и нас с Андреем, и на моментальной фотографии мы выглядели счастливой иллюстрацией божественного андрогина, предмета постоянных мечтаний русских философов с их амурными трудностями. Характер изображения меня сильно озадачил, но обвинять «Поляроид» в лакировочных установках мосфильмовской киностудии было нелепо.
Более корректным было сравнение его со скромной фотокамерой Марии Склодовской-Кюри, случайно отобразившей сущность важную, но не зримую простым глазом. Однако особо обольщаться на этот счет не стоило, потому что при здравом размышлении этот божественный андрогин без особой натуги трансформировался в уродливое восьмилапое насекомое, склеенное наспех из озабоченного отпускника и глубоко несчастной блудницы.
По дороге с Кавены мне удалось обнаружить несколько гигантских грибов-зонтиков с еще не почерневшими изнанками шляпок. Я решила поджарить эти грибы к обеду отдельным блюдом, чтобы не затушевывать их удивительно нежного вкуса. Стоя у стола, я невольно наблюдала за странными действиями Стасиса. Тот привязал проволоку к вилам, вилы воткнул в землю, а второй конец проволоки — в одну из дырочек кухонной электрической розетки. После этого встревоженные непонятным жирные черви дружно полезли из землицы вокруг вил, куда жильцы, к неудовольствию Жемины, выплескивали то, что оставалось после мытья посуды. Туда же сливалась и вода из-под макарон.
Неудовольствие Жемины вызывалось местоположением кухни на высоком холмике, в недрах которого скрывался большой погреб с плесневелыми стенками. Вентиляция погреба была сделана плохо, но Жемина относила его сырость исключительно на счет нерадивости летних квартирантов, иначе нужно было бы что-то предпринимать. Время от времени, когда в кухне был аншлаг, она устраивала маленькие представления в духе товарищеского суда, и все тут же брали сами себя на поруки, и пару дней сливали воду из-под макарон на метр дальше.
Пока черви выползали на заклание рыбам, Стасис обратил внимание на мои зонтики, и сказал, что эти ядовитые поганки нужно немедленно выбросить на помойку.
— Ни фига, я ем их с детства, сейчас увидишь, — заявила я твердо, и, поджарив грибки, отведала пару ложек на его глазах. Стасис сказал уже менее уверенно, что все-таки нужно выждать сутки, на чем мы и расстались.
Этот обед мы запомнили на всю жизнь, потому что самые страшные фантазии маленького Таракана сбылись именно в этот день — тетя Марина все же накормила мальчика поганками, и, спустя много лет, посетив свою обидчицу в Москве, он ел шампиньоны в винном соусе с тем же сладким смертельным ужасом, не влиявшим, впрочем, на его аппетит. Аппетит в этот день он нагулял в Нескучном саду, где злодеи-викинги с его личным участием отлавливали на морозе субтильных эльфов и гоблинов, чтобы спустить их потом с ледяной горки без санок — дело молодое и крайне интересное.
После обеда Андрей подвез моих стариков к кладбищу. Я золотила колышки ограды, стараясь не перепачкаться, а Андрей вкапывал лавочку, сколоченную Юмисом. Бегонии все еще цвели пышным цветом, и на мгновение показалось, что мир стремительно возвращается на круги своя, но спиральная суть его коловращения предполагала таинственные эволюционные изменения, и один только Бог знал, чему суждено выжить, а чему — обратиться в уродливых монстров и окаменеть в воспоминаниях стареющих женщин.
Я не знала, о чем сейчас думает Андрей, и это было моей постоянной мукой. Деревянный замок в Неляе с розовым шиповником у ограды и зомбированной принцессой в кружевной спальне так походил на декорации к чужим пьесам, что я даже толком не могла сожалеть о содеянном. Но он мог думать по-другому, и жестокая конкретность мужского ума пугала меня.
