Герард Реве - По дороге к концу
В то же время мы не должны упускать из виду, что отношение большинства нидерландских писателей к литературному труду является отражением вышеописанных примеров менталитета. Сам автор также двояко относится к вопросам денежного вознаграждения. Он редко способен оценить самого себя трезво и объективно, отношение колеблется: то он считает себя неудачником, то божеством, при этом он никогда не думает о себе, как о простом производителе, который доставляет определенную продукцию и который просто-напросто, как и каждый производитель, должен получать за это деньги. Так что в скверном экономическом положении нидерландских авторов большей частью они сами и виноваты. Постепенно наступают какие-то перемены, и Протест Писателей 1962 года,[165] со всеми его недостатками и политической неуклюжестью, является хорошим началом.
Нижеследующим я хотел бы уточнить свое мнение об этом Протесте Писателей, потому что мне кажется, что моя точка зрения гораздо проще, яснее и не содержит того эмоционального балласта, как мнение Комитета, который, по-моему, определенных существенных аспектов этого дела в своих публикациях попросту не затрагивает. Прежде чем я обращусь к этой теме, хочу категорически заявить, что я во всем с ними солидарен, даже в тех пунктах, с которыми согласен лишь наполовину; далее, я считаю, что каждый препятствующий этой акции писатель — нечисть и грязный интриган. (В яблочко!)
Для того чтобы прояснить суть дела, я должен начать сначала, то есть, с того, что работа в искусстве, так же как и любой другой труд, должна финансироваться. Кто-то должен в течение того времени, как художник занят работой, оплачивать каждодневные расходы. Так, в прежние времена искусство финансировали императоры, папы римские, кардиналы и княжеские семьи либо давая время от времени заказы, либо обеспечивая художнику постоянную, надежную позицию при дворе. Позже к меценатству присоединились богатые купцы.
Эта форма финансирования в прошлом. Папы, кардиналы, аристократы и богатые купцы все еще существуют, но их интерес к искусству практически сошел на нет. (И британский, и нидерландский царствующие дома — из которых последний является самым богатым в мире — демонстрируют лишь ни к чему не обязывающий интерес к искусству; более того, ни одна из этих династий, насколько мне известно, не содержит ни оперы, ни оркестра или театра при дворе: нынешними символами высшей аристократии стали хвастовство и хамство, судя по пристрастию к скачкам, самолетам, охоте и отвратительным вечеринкам-обжираловкам. Если ситуация не изменится и царствующий дом не захочет стать примером для нации со всей серьезностью, скромностью и сдержанностью, то монархия обречена, но это в сторону.) Богатые купцы предпочитают дурить налоговую инспекцию, отправляя свои деньги на секретные счета в Швейцарии, чем покупать на них картины, скульптуры, стихотворения, рассказы, спонсировать спектакли или музыкальные представления, а если они, в виде исключения, на такой поступок все же ре шаются, то забавные творческие людишки сразу же квалифицируют их как слизь или вошь искусства (по-видимому, это презрение к человеку, покупающему искусство, в конечном счете, является ни чем иным, как выражением презрения творческого человека к самому себе), а подобные определения мало кого могут вдохновить.
В свете настоящих обстоятельств правительство превратилось в единственную инстанцию, которая хоть как-то финансирует искусство, и правительство, вначале с сомнением и крайней бережливостью, а потом с меньшими колебаниями, но все еще очень бережливо, занялось финансированием путем субсидий. После того, как система финансирования, против которой в наше время уже ни один здравомыслящий человек не возражает, была разработана, оказалось, что индивидуальное, как я это называю, искусство пострадало больше, чем коллективное. Этому легко найти объяснение: в процессе субсидирования коллективного искусства правительству не нужно делать ничего, кроме как раз в году гасить убыточное сальдо театральной или балетной труппы, или оркестрового сообщества (все они относятся, кстати, к некоммерческим учреждениям). В результате различные музыкальные, танцевальные и театральные учреждения начисляют зарплату по достижениям, а публика может всего за несколько гульденов купить билет в театр, оперу или на концерт вместо того, чтобы платить шести- или восьмикратную сумму.
Против такого течения дел, насколько я знаю, в настоящее время никто уже не возражает. Так к чему весь этот скандал по поводу субсидирования литературы?
По моим предположениям, Комитет Протеста Писателей в 1962 совершил психологический просчет, попросив правительство «признать, что писательство представляет собой долговечную культурную деятельность». Они потеряли из виду тот аспект, что творческий человек ни в коем случае не должен требовать от правительства признания, потому что нельзя принудить к восхищению каким-либо предметом искусства. Процитированный отрывок показывает явное сомнение в собственных силах, даже их недооценку. Нам не нужно восхищение или почет, нам нужны Деньги. Министр может наплевать на мою работу — что он наверняка и делает, — если он только протянет мне руку помощи в виде субсидий, которые нужно требовать на гораздо более простых, как я вам далее разъясню, основаниях, чем те, что приводит Комитет.
Все это на самом деле очень просто: если власти откажутся финансировать искусство, то я не смогу найти ни одного убедительного аргумента, который все же подвигнет их к субсидированию, потому что, по-моему, искусство не имеет общественной пользы, учитывая, что на всей территории Нидерландов насчитывается самое большее две тысячи человек, которые действительно им интересуются. И если власти скажут мне, писателю, а также другим деятелям искусств: «Да пропади ты пропадом или сдохни с голоду, мое дело — сторона», то мне придется с этим смириться. Но по причинам, мне до сих пор неизвестным, власти этого не говорят. Власти, к счастью, продолжают настаивать и периодически кричат о том, что субсидирование искусства является их долгом, заверяя клятвенно устами носителей власти (или, как сказали бы во Всенидерландской Службе Печати, «устами членов правительства»), что искусство — это нечто святое, формирующее, творящее, освобождающее душу, превосходящего значения и так далее; в таком случае нам вовсе не нужно высовываться с собственными аргументами, а стоит заняться тем, чтобы заставить властей сдержать свое слово. Если власть хочет во что бы то ни стало субсидировать искусство, то и с литературой должны обходиться на равных с другими видами творчества — в этом, и ни в чем ином, заключается проблема. И все это этическое нытье о признании писательства чем-то долговечным — просто болтовня: равных прав, вот что мы должны требовать.
На это простое требование — действовать последовательно — власть может ответить только одним контраргументом, заключающимся в том, что субсидирование литературы гораздо сложнее осуществить на практике, чем финансирование других форм искусства. Этого никто не отрицает: власть не сможет, например, субсидировать издательства, потому что это коммерческие учреждения (а если издательство некоммерческое, то трудности не исчезают, потому что тогда получится, что власти поощряют определенные политические или религиозные направления); короче говоря, недостает какого-то корпуса, подобного тому, что действует в театральных труппах или музыкальных коллективах, который мог бы награждать писателей по их достижениям. Поэтому правительство, в случае возможного субсидирования литературы, не может просто так передать это право третьим лицам, но вынуждено заниматься этим напрямую. И эта задача, кажется, так трудна для властей, а они могли бы избавиться от всей суматохи, если бы, например, не делая различий в качестве, принимали во внимание каждую впервые появившуюся в печати страницу литературного текста (романа, рассказа, стихотворения) и отчисляли бы автору заранее утвержденную сумму субсидии. Подобная система, сколько я над этим ни размышляю, не создает никаких сложностей как раз потому, что освобождает власти от необходимости выносить приговоры о художественных достоинствах работ. В качестве общего возражения часто выдвигается рассуждение, что в этом случае будут публиковаться слишком много бездарностей. Это неверно, так как финансовый риск издателя остается прежним. (Более того, уже теперь власти выдвигают условия дополнительного гонорара для журналов, а именно: издатель выплачивает автору определенную минимальную сумму за каждую страницу.) Может случиться так, что большее количество людей будут пробовать писать — против этого возражений нет, но их шансы на публикацию остаются прежними. Единственным результатом станет то, что издатели и редакционные коллегии журналов будут применять более строгие параметры отбора. В лучшем случае, уровень литературы поднимется; наверняка уж не понизится.
