Чак Паланик - Обреченные
Я возмущенно осведомилась у компании:
– Мы знакомы?
– Нет, – ответила девушка. Глаза у нее были подведены синими тенями, белый лак на ногтях облупился, в каждом ухе – по непомерно большому кубическому цирконию. Она сказала: – Нас ты пока не знаешь, но это ненадолго. Я читала твое дело. – Ее взгляд остановился на моих часах. – Сколько времени?
Я повернула запястье, показывая, что уже двенадцатый час. Бабушкин кашель раздавался после каждого предложения, после каждого слова. Я огляделась – тут ли еще Папчик, но он исчез. Растворился. Никто из четверых подростков не взял поп-корн. Когда они развернулись и стали спускаться, я спросила:
– А вы не староваты выпрашивать угощение?
Египтянин, не оборачиваясь, крикнул:
– Разве только на пару тысяч лет.
Потрясая кулаком с выставленным в небо пальцем, откликнулся и панк:
– Помни, Мэдди. Земля – это Земля. А мертвый – значит мертвый. – Уходя в темноту, он крикнул: – Если будешь расстраиваться, делу это не поможет.
Четверка исчезала в сумраке, и мне показалось, что к ней присоединился кто-то пятый. В ситцевом переднике поверх балахонистого платья в клеточку. Женщина курила и не кашляла. Панк тронул ее за локоть, она достала из кармана передника пачку, протянула ему сигарету и чиркнула зажигалкой о ладонь. Огонек осветил ее изможденное лицо. Она помахала мне рукой, и компания, шагая по дороге, пропала в хэллоуинской ночи.
Позже, когда я вернулась в гостиную, на диване осталось лишь бабушкино тело. Лучшее, что в ней было – ее смех, ее истории, даже кашель, – исчезло.
21 декабря, 9:40 по горнопоясному времени
Мерзость набирает силу
Отправил Леонард-КлАДезь
( [email protected])
О конце времен великий Платон узнал от Солона. Платон поведал миф о Судном дне своему ученику Ксенократу, Ксенократ – своему ученику Крантору, тот – Проклу Диадоху. Так пришествие рукотворного младенца было предсказано, когда синтетических полимеров не было и в помине.
Тончайшие разводы человеческой слюны по-прежнему липнут к нему, к нашему надутому идолу. Он, в боевой раскраске из шоколада и скверны губной помады, собирает полистироловые и полипропиленовые войска в водах лос-анджелесской гавани. Как и было явлено в видениях древним пророкам, подкрепления беспрестанно прибывают с севера: с реки Юкон и из залива Принс-Уильям.
Горошины упаковочного пенопласта, прежде носимые по заливу Пьюджет-Саунд и притокам рек Скагит и Нуксак, ныне собрались поприветствовать рукотворного младенца в Тихом океане. Потоком более плотным и нескончаемым, чем поток лосося, пластиковые посланцы устремятся от средних широт Лонг-Бич и станут ожидать рождения рукотворного младенца. Их число превосходит число птиц во всякой стае и рыб в любом косяке; обжигаемые солнцем и разлагаемые водой, они обращаются в густой отвар из пластиковых крупиц. Эти гранулы, эти русалочьи слезы, эти фторполимеры и меламиноформальдегиды сливаются в кипящий бульон, что сродни сумраку, заключенному под кожей рукотворного младенца.
В таком виде, согласно Платону, пребывают неразложившиеся частицы прошлого; так они соединяются, чтобы стать будущим. И вот у берегов Лонг-Бич ничтожная крупица пластика соприкасается с рукотворным младенцем и остается на нем. За ней еще одна крупица прикрепляется к младенцу-идолу и еще, покуда тот не скрывается под их слоем. И первый слой принимает на себя второй, и дитя увеличивается слой за слоем, растет. И чем больше растет оно, тем больше притягивает крупиц, обретает более взрослую форму. Становится рукотворным ребенком.
Как предсказывал Платон, пластик питает пластик. Кожа нарастает кожей. На обильной диете из подгузников и коробок из-под сока заурядное увеличивается в размере и обращается мерзостным.
21 декабря, 9:41 по горнопоясному времени
Святая Камилла. Теория
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Милый твиттерянин!
СПИДЭмили-Канадка спрашивает, спят ли призраки. Мой опыт как сверхъестествоиспытателя показывает, что нет. Покуда пассажиры воздушного судна дремлют или старательно выбирают из огромного списка фильмов с Камиллой Спенсер – мать вездесуща, – мое призрачное «я» пишет в блог, просматривает свои тексты.
Чем дольше я размышляю о новой роли моих родителей, роли мировых религиозных лидеров, тем меньше удивляюсь кощунственному обороту, который приняли события. Десять лет мама то снималась в фильмах о китайском синдроме[18], где расследовала утечки на плавящихся атомных станциях, то играла организатора протеста ткачей на фабрике в американской глубинке (ей вставляли палки в колеса штрейкбрехеры и частные сыщики-головорезы), то кого-то вроде Эрин Брокович в кино про подземные источники, отравленные плутократами – республиканцами-христианами в сговоре с военными промышленниками. Даже теперь, в небе, пассажиры, грызя арахис, смотрят, как полицейские овчарки и куклуксклановцы сдирают одежду с ее безупречной груди.
Обойма катарсических фильмов о мученицах. Романтических фильмов. Она умирала тысячу раз, чтобы зрители потом жили долго и счастливо.
Несмотря на пронзавшие ее стрелы и волчьи клыки, она возвращается еще более восхитительной. Женщина, которая принимает страшную смерть на экране, возникает на красной дорожке Канн богиней в вечернем платье от Александра Маккуина. Возродившись «лицом» фирмы «Ланком», она пышет здоровьем и сияет бриллиантами.
Я имею в виду, что в нашем мире Камилла Спенсер больше других подходит на роль мирской мученицы. Она – святая наших дней (не что иное, как моральный ориентир), которую снова и снова приносят в жертву. Мои родители – совесть поколения, они спасают редкие виды животных, сражаются с пандемиями. Эпидемии голода не существует, пока они не поведают о ней миру и не запишут хит, прибыль от которого пойдет на продукты для голодающих. Эта женщина, которая на глазах у людей страдает от всевозможных злодеяний, – долгие годы она и мой отец определяли для человечества, что хорошо и что плохо. Ни у одного политика не было такого морального авторитета. И потому, когда Камилла и Антонио Спенсеры отказываются от внеконфессиональности и принимают единственно истинную веру, скотинизм, трем миллиардам агностиков, оставшихся без управления, остается только последовать за ними.
Я очень взволнована, что мир следит за мной, и надеюсь, так случилось не из-за моей опрометчивой лжи. Читатели моего блога сообщают, что условия жизни (жизни?) в Гадесе стремительно ухудшаются. Из-за моих призывов чаще материться, рыгать и грубить число прибывающих душ растет. По словам СПИДЭмили-Канадки, вновь умершие ждут, что окажутся в раю. Они не просто разочарованы – они в бешенстве! И обвиняют меня. Все попадут в ад и будут меня ненавидеть. Хуже того: ненавидеть и проклинать на всех языках станут и моих родителей. Папа, вероятно, переживет, но маме точно не понравится, что ее ненавидят. Она – худенькая красавица с идеальными волосами; она просто не создана для ненависти.
Я с ума схожу, как представлю, что родителей могут забить японскими гарпунами или у них вдруг взорвется кальян, а потом демоны сдерут с них кожу только потому, что я их одурачила.
За маленьким иллюминатором гаснет солнце, утопая в клочковатом матрасе облаков. Ангелов нет. По крайней мере я их не вижу.
21 декабря, 10:09 по тихоокеанскому времени
Подарок ко дню рождения
Отправила Мэдисон Спенсер ( [email protected])
Работа сверхъестествоиспытателя не заканчивается никогда. Пока самолет снижается над Калгари, Каиром или Константинополем, мое призрачное «я» вползает в разъем для наушников в кресле. Извиваясь, я влезаю в электронные внутренности самолета. Следую по проводам. Проскакиваю переключатели. Через спутник внедряюсь в различные серверы, которые контролируют камеры, пожирающие взглядом просторные обиталища моих родителей. Я пробираюсь туда не столько ради слежки, нет, мне нужны старые записи. По временному коду я отыскиваю съемку празднования моего десятого дня рождения. Это давнишняя детская вечеринка (форма одежды – свободная); родители тогда подвесили тяжеленную пиньяту, набитую рецептурными болеутоляющими и рекреационными галлюциногенами. Вот я, девочка препубертатного возраста: оцепенела, схватила салфетки пастельных цветов и прикрываю ими срам, пока обнаженные взрослые голыми руками потрошат моего ослика из папье-маше. Бывшие тусовщики – панки, гранжи и нью-вейверы – корчатся на замусоренном полу клубком потных, изголодавшихся по наркотикам угрей.
Я ищу записи самых унизительных моментов моих земных лет, чтобы утешиться сравнением с прошлым. Вы, досмертные, имейте это в виду. Если вам плохо от того, что вы умерли, просто вспомните: жизнь не всегда была сахаром. Вкус настоящему придает только одно: то, что прошлое временами было пыткой. Желая утешиться еще больше, нахожу видео, от которого делается неловко: мне шесть лет, и я голышом отплясываю народный танец под старой сосной. На другом мне четыре, и я, сверкая мягким местом в камеру, аккуратно подтираюсь общей туалетной палочкой из бамбука в экологическом лагере.
