Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.
Дэнни Палмер причесывался у раковины.
– Похоже, скоро отчаливаем, – предположил он.
– Видимо.
– Не заметно, что ты рад! – засмеялся Дэнни, убирая расческу.
Билл пожал плечами и улыбнулся:
– Ну, не сказать, что я в восторге.
– Да, наверное, в море порой скучно. В любом случае я буду читать и вести дневник. Всегда есть способ одолеть скуку.
– Скука, – сказал Билл, – это последняя из моих тревог. Я много лет назад понял, что тоска – мой смертельный враг, и с тех пор научился отчасти ее избегать. Я хитро ее обхожу…
– Вот и молодец! – усмехнулся Дэнни. Он аккуратно завел часы.
Билл, тревожно кривясь, выдыхал кольца дыма.
– Я все-таки подозреваю, что мы идем в Россию, – просиял Дэнни. – В Мурманск или в Архангельск… а если так, вряд ли у нас будет время скучать. Всем известно, что это чокнутый маршрут. Знаешь моряков, которые туда ходили?
– Конечно, и двое из них – Мид и Мартин.
– Кто такой Мид?
– Смазчик с усами кронпринца, – лукаво усмехнулся Билл.
– Я бы с ними познакомился. Хочу узнать о России из первых рук.
– Да?
– О да! Я настолько же левый, насколько мой отец – правый!
Билл оперся на локоть.
– Весело у вас, наверное, – сказал он, искоса глядя на Дэнни.
Тот изогнул светлую бровь:
– Еще как, – промурлыкал он. – Папа в стальной индустрии, мама в Дочерях американской революции, а вся родня в Национальной ассоциации промышленников.
– Тебе прямая дорога в анархисты, – рассудил Билл.
– Коммунисты, – поправил Дэнни.
Билл откинулся на подушку.
– Я умираю как хочу добраться до России и поговорить с товарищами, – продолжил Дэнни, глядя в иллюминатор. – Потому и вступил в торговый флот… Я должен увидеть Россию, – он развернулся к Биллу, – и, клянусь Богом, увижу!
– Я сам не откажусь.
– Это моя цель, – настаивал Дэнни, – моя единственная цель! Слышал о Джеке Риде?[33]
Билл взглянул на Дэнни:
– Джек Рид? Который участвовал в Революции?
– Да! Конечно! Он, между прочим, учился в Гарварде. Он был великим! – Дэнни взволнованно зажег сигарету. – Умер в России…
Билл кивнул.
– Я бы хотел… я бы хотел однажды сам стать Джеком Ридом, – признался Дэнни, и его искренние голубые глаза обратились на Билла.
– Достойная цель, – сказал тот.
– Достойная? Достойная? Верить в Братство Человечества, как он? – воскликнул Дэнни.
– Несомненно… Рид был, конечно, великим идеалистом, – добавил Билл, не желая показаться неотзывчивым и скучным. – Меня всегда вдохновляла его жизнь… Истинно трагическая фигура, и притом великолепная. Отдал все свое состояние на общее дело. Боже! Я бы хотел иметь такую убежденность!
– Не так сложно отдать состояние, – заверил Дэнни. – Сложнее жить ради движения и умереть, потерпев поражение, как он.
– Согласен.
– Поражение, – добавил Дэнни, – в глазах мира, но для России, для товарищей это не было поражением… это был величайший успех!
– Пожалуй, ты прав, – и думаю, что это был величайший, как ты сказал, успех по мнению самого Рида, – заметил Билл.
Дэнни восторженно улыбнулся:
– Да! Ты прав… скажи, ты тоже коммунист?
Билл усмехнулся с некоторым сарказмом.
– Ну, – сказал он, – в партии я не состою.
– Я имел в виду… ну, ты в принципе коммунист? – настаивал Дэнни.
– Я не называю себя коммунистом – не выпадало случая, разве что в семнадцать лет, – признался Билл. – Но если ты спрашиваешь, склоняюсь ли я к левым, то мой ответ – да, естественно. Я не слепой.
– Отлично! – воскликнул Дэнни. – Пожмем руки, товарищ!
Они засмеялись и пожали руки, хотя Билл ужасно растерялся. Его еще никогда не называли «товарищ».
– Мы, наверное, одни такие на борту, – быстро продолжил Дэнни. – Надо нам держаться вместе.
– О да.
– Наверняка у всех остальных либо нет идеалов, либо они реакционеры! – добавил Дэнни.
– Особенно, – скривился Билл, – этот смазчик, Ник Мид. Он ненавидит Россию…
– Ненавидит? Наверное, просто материалист.
– Да… собственно говоря, он мятежный неомакиавеллиевский материалист, – проворчал Билл.
Дэнни посмотрел недоверчиво:
– Я должен понимать, что это значит?
Билл вспыхнул.
– Конечно нет, это просто шутка, Палмер. Знаешь что – спустись-ка и найди его в машинном отделении. На самом деле он коммунист.
– Да ну!
– Да, – серьезно сказал Билл. – Он будет рад с тобой познакомиться… Я уверен.
– Машинное отделение? Мид? Хорошо, я спущусь прямо сейчас, – улыбнулся Дэнни. – Значит, нас трое. Боже, какое облегчение… Я надеялся, что найду товарищей, но особо не рассчитывал!
Билл не нашелся с ответом.
– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.
– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.
Юноша ушел.
Билл выбросил сигарету в иллюминатор.
– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!
Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»
Он сердито пялился в переборку.
«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.
«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки[34]. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».
Билл отбросил подушку и сел.
«Я помирюсь с Палмером… он и не заметил мой сарказм, бремя укора на мне, и только на мне. Клянусь своей душой!.. нельзя идти по жизни, насмехаясь над спутниками – куда это нас заведет?! – мы все должны научиться уважать и любить друг друга, и если мы не способны на это, тогда, ей-богу, мир должен быть терпимым! Терпимость! Если люди вроде Ника не терпят меня, я буду терпеть их».
Былл спрыгнул на палубу и высунулся в иллюминатор.
«Иначе, – мрачно рассудил он, – ничего никогда не изменится по-настоящему… а измениться мы должны».
Чайка, сидевшая на кромке причала, возмущенно спрятала клюв в перьях. Вдали, в бухте, виднелась корма эсминца.
Билл кивнул: «Самое время для терпимости! Или… самая война за терпимость? Пускай напишут все черным по белому – вот тогда я поверю…»
Он всунул голову внутрь и налил себе чашку воды. Взглянул на упакованный чемодан.
«Надо держаться до конца… просто из принципа. Теории и принципы претворяются в жизнь, только если их применять… теоретически я против фашизма, так что должен с ним бороться – Ник на борту, он ведь не сбегает. Что он подумает, если я смоюсь?»
Билл усмехнулся и открыл чемодан.
– Хорошо, мистер Мид, посмеемся над вами.
Он распаковался и лег вздремнуть. Едва он погрузился в дрему, вернулась беспечность.
– Знаешь Мартина? – спросили его.
Билл быстро проснулся.
– Который час? – спросил он. – Я спал…
– Почти полдень, – ответил матрос. – Слушай, блондин этот сказал, что ты знаешь парня по имени Мартин.
– Да, знаю.
– Уэсли Мартин?
– Да.
Матрос протянул Биллу записку:
– Не знаю, где его найти… передашь ему?
Билл осмотрел послание снаружи – на нем от руки было нацарапано: «Уэсли Мартину, матросу».
– Малышка на проходной сказала передать ему, – сказал матрос. – Я бы с ней и сам не прочь… та еще деваха.
– Девушка?
– Да, на проходной. Отдай Мартину. Увидимся! – Матрос уже уходил.
– Я не знаю, где он! – крикнул Билл.
– Ну, я тоже не знаю – увидимся.
Матрос удалился по коридору.
Билл сел на банку и задумчиво побарабанил пальцами по письму. Невредно и прочитать – Уэсли все равно никогда его не получит. Билл открыл и увидел:
Дорогой Уэс,
я знаю, что теперь ты передумаешь. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя.
Твоя жена
– Жена! – воскликнул Билл. – Я думал, он ее бросил…
Нахмурившись, он перечитал записку.
По коридору шел буфетчик. Билл поднял глаза.
