Рю Мураками - Война начинается за морем
Мать уже проснулась и теперь беспомощно моргает и крутит головой. Ее веки так сильно опухли, что почти не поднимаются. Неужели она заметила?
— Что такое?
— Проснулась?
— Кажется, что-то разбилось?
— Да-а… это я виноват.
— Да что такое?
— О, ничего особенного! Твое зеркальце… видишь ли, оно выскользнуло у меня из рук. Но я сейчас сбегаю куплю тебе новое!
— Ты неважно выглядишь.
— …Не специально же я раскокал его!
— Хоть не поранился?
— Нет, все нормально!
— Смотри, осторожнее со стеклом!.. Если устал, иди домой. Хватит сидеть со мной!
— Ну что ты! Мне удалось придавить пару часиков, так что пока терпимо.
В палату входит медсестра с веником.
— А, спасибо! Оставьте, я сам.
— Вы не порезались? — сестра осматривает его ладони и поворачивается к больной. — Ну а вы как? Кожа воспалена…
Улыбка медленно сползает с ее лица.
— Да, чуть-чуть. Мне уже гораздо лучше!
«Гораздо лучше»… Если бы так!
— Так. Я вам сейчас принесу кое-что.
Медсестра протягивает молодому человеку совок и веник.
— Всю палату, пожалуйста.
«М-да, неслабо я его трахнул… Одни крошки».
— Я сейчас видела такой странный сон! — начинает мать, пока молодой человек ходит кругами по палате и собирает осколки.
— Тебе нельзя много говорить, ты же знаешь.
— Ладно, я чувствую себя нормально… Чешется все только. А когда я говорю, это меня отвлекает!
— Сильно чешется-то?
— Как закончишь подметать, почешешь мне спину?
— Врач говорит, ее нельзя трогать.
— Ах да! Ну ладно, потерпим…
— Лучше я тебя смажу кремом.
— Хорошо-хорошо, дай мне наконец рассказать сон! Все малость полегче.
— Давай, только недолго.
— Значит, так… Нас было трое: я, твой отец и ты. Маленький еще… И темень, темень такая, а мы, значит, переправляемся через реку…
— Вплавь, что ли?
— Нет, на лодке. Сидим, отец за чемоданы держится, а ты мне в руку вцепился.
— А я совсем маленький?
— Да, вот такой!
— Это в войну, что ли?
— И вот мы плывем, дрожим от страха. Ты вот-вот реветь начнешь… А шуметь нельзя, ни-ни: заметят — убьют. Вот плывем, плывем, и вдруг ты шлеп в воду, и течением тебя уносит от лодки… Я не кричала во сне?
— Нет вроде.
— Вот так вот… А зеркало? Ты что, разбил его?
— Ну, разбил, разбил… Что уж теперь.
— Ладно, это не страшно. У нас в передней должно быть еще одно. Принесешь, хорошо?
— Без проблем.
— А вам оно не нужно?
— Да брось ты, мы им почти не пользуемся.
— Я даже во сне услыхала, как разбилось зеркало. И сон сразу сделался цветным… но это было отвратительно.
Медсестра приносит небольшую пластиковую баночку с серой мазью.
— Это от раздражения?
— Да, думаю, это поможет.
Медсестра внимательно оглядывает пол в поисках оставшихся осколков и, не найдя ничего, подходит ко второй пациентке. Она проверяет, хорошо ли закреплена игла, велит женщине укрыться поплотнее и выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Обнаженная спина матери представляет собой страшное зрелище. Под волдырями видны небольшие нарывчики и запекшаяся кровь.
Молодой человек зачерпывает из баночки немного мази и начинает осторожно втирать матери в спину. От одного только прикосновения к изрытой язвами коже его передергивает.
Мать блаженно вытягивается и закрывает глаза.
— Как ты думаешь, это аллергия?
— Ага. Врач назначил тебе уколы, и после них появилась эта сыпь.
— О-ох, хорошая мазь! Теперь почти не чешется… только вот баночка больно уж маленькая. Смотри много не втирай, а то быстро закончится.
— Ну и что? Закончится эта, выпишут другую.
— А на лице… они тоже есть?
— А?
— На лице, говорю, тоже эта дрянь?
— Да нет, ничего почти не видно.
— И зеркало разбилось как назло…
— Да успокойся ты. Я же сказал, на лице ничего нет.
«Боже мой, ну и спина! Где-то, кажется, я это уже видел…»
— Что в магазине?
— Да все в порядке.
— Много было заказов к празднику?
— Да, было кое-что.
— А молоденькая барышня приходила на примерку?
— Нет, в этом году, я думаю, вряд ли она придет.
— Учти, у нее слишком длинные руки.
— Да, ты говорила. Кажется, она занималась теннисом?
— В институте она была чемпионкой. Настоящая знаменитость. На правый рукав добавь-ка миллиметров двадцать.
Молодой человек приподнимает матери руки, чтобы намазать подмышки, и волосы у него вдруг становятся дыбом. Вместо кожи там зияют два огромных нарыва.
Помимо нарывов кожа буквально усыпана мелкими черными пятнышками. Язвочки не успевают зарубцеваться, как на их месте возникают новые. Издали кожа напоминает покров морской звезды.
— Представляешь, мне захотелось дыни. Как ты думаешь, это сейчас очень дорого?
— Дыни?
— Такой, знаешь… с пупырышками. Но, наверное, это дорого…
В прошлый раз ей захотелось карамелек в шоколаде, правда, их название она позабыла. «Как-то раз мой приятель угостил меня… Вот это были конфеты! Я до сих пор не могу забыть… Ты же купишь мне немного?» Он прибежал в больницу, увешанный кульками, как новогодняя елка, но мать забраковала все. «Нет, это не такие. Те были послаще… И светлее… Эти в бумажке, а те были в алюминиевой фольге, без ментола и совсем тонкие…»
Теперь, значит, дыня…
— Правда, я ни разу ее не ела… Ты не знаешь, они бывают круглый год или как?
— Да, круглый год.
— А ты пробовал?
— Не думаю. Вернее, один раз, еще до свадьбы.
— Вкуснятина, наверно.
— Я уж и не помню.
— Так, значит, они сейчас продаются?
— Ну да. Ладно, найду я тебе дыню.
— И ты заодно попробуешь!
Там, где кожа совсем нежная и волосяной покров редеет, язвы уплотняются и имеют поистине кошмарный вид. Особенно сильно поражены подмышки, затылок и внутренняя сторона бедер: то ли клетки кожи уже полностью разрушены, то ли под влиянием опухоли успели переродиться. Молодого человека бьет крупная дрожь. Обрабатывая плечи и шею, он замечает, что нарывы появились и в ушных раковинах. По своей форме, они напоминают маленьких гусениц, и от этого ему становится еще хуже. Нет, перед ним уже совсем другая женщина. «Это не мать. У нее была такая чистая белая кожа…»
С медицинской точки зрения, всему этому можно найти объяснение, но ему уже не до объяснений. Ну хорошо, цвет кожи мог измениться из-за застоя желчи. Это, конечно, ужасно, но… Пожелтевшее тело напоминает ему старую фотографию. Но вот нарывы и вздувшаяся кожа! От острого запаха мази начинает болеть голова. Шершавая, шелушащаяся кожа напоминает кожу какого-то пресмыкающегося, и молодой человек чувствует приступ тошноты. Усилием воли он подавляет минутную слабость и сглатывает слюну. От одного прикосновения к матери он весь покрывается мурашками.
— А-ах!..
— Что с тобой?
— Н-не знаю… Кажется, я описалась…
Молодой человек обходит кровать и приподнимает одеяло.
— Нет! Не надо. Пожалуйста, позови сестру!
— Но, мама…
— Нет, я сказала! Ступай и позови кого-нибудь.
— Кажется, сейчас не время для детских капризов.
— Прошу тебя, умоляю, позови сестру!
— Ну ладно. Тогда я пойду за дыней.
— И не покупай слишком дорогую!
Он запахивает на матери халат, завинчивает баночку с мазью и выходит в коридор.
В коридоре царит обычный больничный полумрак. Медсестры о чем-то шушукаются, проходя мимо поста, он слышит их смех. Громче всех смеется девушка с сигаретой в руке, которая делала его матери уколы. На мгновение она делается серьезной, и он слышит, как она произносит: «Сию секунду».
На лестнице он сталкивается с мужчиной в пижаме — руки и ноги у него ужасающе раздуты, и от него пахнет той же мазью, что и от матери. Навстречу поднимается группа детей: эти явно пришли сюда навестить больного товарища. Их ведет маленькая девочка: «Это, должно быть, там!.. Давайте не будем долго задерживаться, праздник начинается! Вот бедняжка, он не сможет пойти с нами!..» Молодой человек пробегает мимо чернокожей женщины, раненной в плечо: по одной руке струйкой течет кровь, в другой зажата сигарета, босые ноги бесшумно ступают по каменным плитам.
В холле сущий бедлам. Врач сказал ему правду: безумие праздника докатилось и сюда. Ему приходится буквально продираться сквозь толпу несчастных, укрытых окровавленными простынями и одеялами. Пахнет потом, кровью, повсюду раздается плач вперемежку с руганью. Какой-то верзила орет что есть мочи: «Мудак, я себе ногу чуть не отрезал!» Молодой человек замечает на своих брюках пятна крови, и его снова начинает тошнить. В холле очень душно, и через несколько мгновений он чувствует, что промок до нитки.
Портной залпом выпивает бутылку молока у стойки. Какой-то нетрезвый старичок затянул песню, и сестра кричит через весь зал, чтобы он заткнулся. После молока молодой человек немного успокаивается, и страшные нарывы на время перестают маячить у него перед глазами.
