Рю Мураками - Война начинается за морем
Пациентка, что лежит у входа, срывает с лица марлю и отворачивается лицом к стене. Голова ее совсем уходит в подушку, но молодому человеку все равно хорошо видно, что женщина до крови закусила свою руку.
Наконец распахивается дверь, и на пороге появляется запыхавшаяся медсестра. Мигом оценив обстановку, она что-то кричит в коридор и куда-то убегает. Коричневая жидкость вытекает уже крупными сгустками и забрызгивает грудь и живот больной. Кровотечение из носа тоже не унимается. В воздухе медленно распространяется тяжелый запах человеческих выделений, смешанный с запахом медикаментов.
В палату влетает врач. Женщина стонет последний раз и затихает. Из ее ушей на подушку выбегает желтоватая струйка. Доктор внимательно осматривает тело и качает головой.
— Это вы, простите?..
Доктор отходит от постели умершей и направляется прямо к молодому человеку.
— Что?
— Извините, это вы звонили только что?
— Да, я.
— О, благодарю вас. Вы, наверное, сильно испугались?
— А позвольте узнать, вы всегда так долго не являетесь на вызов?
— Как, простите?
— Я про звонок. Вам всегда требуется так много времени?
— Ах, это… Нет, просто сегодня у нас половина персонала выходная. Но вы, конечно, не подумайте, что мы тут баклуши бьем… Слышали, наверное, что сегодня привезли огромную рыбу?
— Да, что-то было такое…
— В порту произошла страшная давка. Бригады «скорой» с ног сбились. Ранения, переломы, знаете ли… Так что постарайтесь и нас понять, хорошо?
С этими словами врач поворачивается к медсестре, которая в это время перекладывает труп с постели на каталку. Сестра улыбается и, придерживая мертвую за ноги, просит помочь сменить на койке простыни.
— Но меня все же беспокоит время… Я полагаю, что к матери… вы придете быстрее?
— Да вы что, по часам засекали, что ли?
— Нет, но мне показалось… Точно не скажу, но…
— Да поймите же наконец, что мы не автоматы появляться в ту же секунду!
— Да нет, вы меня не так поняли. Просто мне показалось, что вы долго шли. Конечно, я могу и ошибаться.
— Сестра примчалась через десять секунд. Вам, разумеется, это могло показаться очень долгим, а этой несчастной — так целой вечностью. Эти десять секунд были самыми долгими за всю ее жизнь… Мы, увы, бессильны что-либо тут сделать. Как врач, я не имею права говорить вам такое, но все же…
— Ради бога, извините. Я был просто потрясен… Теперь-то я понимаю, что все длилась сущие мгновения.
— Я вас уверяю, медсестре нужно не более десяти секунд, чтобы быть здесь.
Закрыть умершей глаза так и не удалось. Когда ее вывозят в коридор, огромные выпученные глаза напоминают глаза какой-то диковинной птицы.
— Да, кстати! Скажите, доктор, а сколько еще, по-вашему, проспит моя мать?
— Она скоро должна проснуться.
— А нельзя ли ей что-нибудь сделать от этих гнойников?
— Конечно сделаем, как только проснется. Она не чесалась во сне?
— Да, и весьма сильно.
— Ясно. Когда она проснется, позовите меня, я принесу все необходимое. И, пожалуйста, следите, чтобы она не чесалась очень сильно. Сейчас только инфекции ей не хватает.
В палате остаются трое: молодой человек и две пациентки. «Мать скоро проснется…» — повторяет про себя портной. Слышно только жужжание вентилятора. Интересно, исчез ли этот мерзкий запах, или он просто привык к нему? Скорее всего, запах уже ушел через черный зев вытяжки. Значит, вентилятор можно выключить. Теперь в палате раздается лишь прерывистое посапывание его матери. Слышала ли она предсмертные стоны той старухи? Выпученные глаза, вздувшиеся, готовые вот-вот лопнуть вены, желтый язык, рот, исторгающий бурую жидкость; руки и ноги, напоминающие сухие и скрюченные сучья, запачканные рвотой и кровью простыни, запах… Нет, нет, надо подумать о чем-нибудь другом. Все эти запахи, звуки, цвета, все эти спутники смерти плохо сочетаются с девственно — белыми стенами и стерильным бельем.
Короче, надо срочно сменить пластинку. Молодой человек вспоминает своего школьного друга, который недавно приходил проведать его мать. (Кстати, отец у него умер от рака.) Друг, библиотекарь по профессии, рассказал такую историю.
«Вчера я просматривал новые поступления, и там оказалась книжка про насекомых… Причем написана она не ученым, а скорее поэтом… ну, одним словом, настоящим писателем. Знаешь, есть такие ма-аленькие мушки, летом их полно повсюду. Мелкие как пыль или сигаретный пепел. Они еще норовят сесть тебе на руку или облепляют чистый лист бумаги. Так вот, у этих мошек на башке имеются по две крохотные антенны, которые, согласно этой книжице, выполняют две независимые функции. Одна, значит, работает как детектор для распознавания чужих. Ты ж понимаешь, что у такой мелкой сволочи почти нету мозгов, поэтому она и пользуется такой антенной. Ее инстинкт самосохранения заложен в этом усике, и, если этой мошке грозит опасность, она сразу же взлетает и сматывается куда подальше. А вот второй усик — это совсем другая тема! Он ей служит чем-то вроде наркоты. Помнишь, я рассказывал тебе о новом наркотике. Да, который как примешь, так тебе становится столь хорошо, что ты не в состоянии этого вынести. Такого человека можно избить до смерти, а он будет подыхать и улыбаться… представляешь, все тело изорвано в клочья самым страшным образом! А этот препарат просто разрушает все твои страхи, снимает ощущение боли и все такое… Ну вот, этот усик для мошки почти как тот наркотик — стоит им коснуться чего бы то ни было, например другого насекомого, и все: чем страшнее и больше противник, тем легче эта мошка будет умирать. Будет ли это птичий клюв или человеческая рука, ну или что-нибудь уж совсем самое страшное и непонятное, мошка впадает в такое состояние, что с легкостью позволяет себя убить. И они такие мелкие и постоянно живут в такой зависимости от опасности… Да, Создатель все предусмотрел на этом свете! Короче, прочитал я эту книгу и понял, что с людьми получается то же самое. Когда отец умирал, у него словно выросли два таких же усика: то он проявлял необычайное мужество, то рыдал и корчился, словно ребенок малый. Эти два состояния чередовались у него все быстрее и быстрее, так что под конец он плакал и смеялся одновременно».
Вот так вот. Две антенны…
Его мать ведет себя точно так же. Она прекрасно знает, что умрет, но сохраняет поистине олимпийское спокойствие, когда рассказывает что-нибудь из своей жизни. А стоит ей хоть ненадолго заснуть, как она, мучимая жуткими кошмарами, мечется по постели.
«Мне спилось, что я лежу в ванне и вдруг начала подниматься вода. Она все поднимается и поднимается, а я кричу: „Закройте кран! Быстрее!“, но вода продолжает прибывать, и я благополучно захлебываюсь». Она часто рассказывала сыну подобные страсти, и он утирал пот с ее лба. «О нет, — думал молодой человек, — когда настанет ее последняя минута, пусть она отойдет наслаждаясь, как эти насекомые с усиками! Как будет несправедливо, если ей придется умереть так, как той женщине. Интересно, есть ли какое-нибудь средство, позволяющее превращать муку в наслаждение?»
Мать все еще спит. Но и во сне она не переставая расчесывает себе грудь и бедра. «Если она увидит, что стало с ее лицом, это убьет ее. Ей ничего не останется, как спокойно ожидать смерти. Я ее знаю — уговаривать и ободрять ее будет бесполезно. Что же делать с этим проклятым зеркалом?»
Молодой человек нерешительно тянется к кусочку покрытого амальгамой стекла. Нет, ни за что он не даст его матери!
Он осторожно берет зеркало, и на мгновение перед ним мелькает его собственная плохо выбритая физиономия. Вдруг мать испускает протяжный стон и поворачивается на бок. «Черт, она просыпается!» Молодой человек чувствует, как по телу бегут мурашки… Мать проводит рукой по своему лицу… потом по шее…
И молодой человек, решившись, что есть сил швыряет маленькое зеркальце об пол.
Звон вдребезги разбитого стекла разрывает тишину. Пациентка у дверей вскрикивает от неожиданности. Молодой человек в ярости набрасывается на осколки и растаптывает их ногами. В дверях появляется голова медсестры.
— В чем дело?
— Нет, ничего особенного! Прошу прощения, я уронил зеркало.
— А-а… Сейчас принесу вам веник.
От вида растоптанного зеркальца почему-то болезненно сжимается сердце и к горлу подступает комок. Женщина на дальней койке опасливо поднимает голову и с грустью смотрит на молодого человека. «По-моему, она все поняла…» Слышится тяжелый вздох, женщина вытягивается на постели и накрывает марлей глаза.
Мать уже проснулась и теперь беспомощно моргает и крутит головой. Ее веки так сильно опухли, что почти не поднимаются. Неужели она заметила?
— Что такое?
— Проснулась?
— Кажется, что-то разбилось?
— Да-а… это я виноват.
