Владимир Козлов - Рассказы
— Приходи знаешь когда — в воскресенье, часов в семь вечера. Пока.
— Пока.
Поцелуй. Дверь захлопывается.
* * *
Май, все цветет. Он приходит ко мне почти каждый день, и мы пьем вино и трахаемся и иногда курим траву — я беру ее у Ленкиного бойфренда. Я, конечно, сошла с ума, но мне уже все равно. Практика, кстати, кончается — осталось отработать в школе три дня. И все, больше меня там никогда не будет.
* * *
Надоела уже она. На хуя вяжется — ты мой, ты мне нужен? На уроках пялится, как дурная. Она что, хочет, чтобы все узнали? Ей же хуже, это ей наваляют пиздюлей, а мне ничего не будет. Я, если что, расскажу все как есть: она сама меня к себе позвала и коньяком поила и все прочее. А вообще — все надоело, ебаться тоже надоело. «А у тебя попа красивая, а прогладь мне спинку». На хуй, на хуй, на хуй! Пошла она в жопу, надо скорей от нее отвязаться. Ладно, скоро ведь сама уйдет, практика кончится — и все, гуляй Вася.
* * *
— Знакомьтесь: это Андрей, мой парень, он только что из Парижа, даже еще говорит с французским акцентом, да? А это — Игорь, мой ученик, вернее, уже бывший, но, можно сказать, не только ученик, но и друг. Я знаю, Андрей привез из Франции вкусного вина, так что, мы можем пойти сейчас куда-нибудь на природу. Да, ребята?..
Соседка
Стою на балконе. Двор почти не виден из-за зелени деревьев. У подъезда тормозит «форд», почти новый — лет пять максимум. Выходит Юля с пятого этажа — в коротком черном платье, с маленькой черной сумкой. Она кивает водителю, заходит в подъезд.
Я резко дергаю ручку, первая балконная дверь ударяется о вторую, дребезжит стекло. Я кричу:
— Мама, я выброшу мусор?
Мама отвечает из кухни:
— Поздно уже, двенадцатый час. Всякая шваль по улицам ходит…
— Никто там не ходит.
— Ну, как хочешь…
Щелкаю выключателем, открываю дверь в туалет, хватаю синее ведро с черной крышкой. Сую ноги в старые кеды, выскакиваю из квартиры.
Юля стоит на площадке между вторым и третьим этажом, у почтовых ящиков, курит. Я говорю:
— Привет.
— Привет.
— Сигареты есть?
— А не задрал ты уже меня, а?
— Я тебя не драл.
Она отводит ногу и бьет меня по колену. Больно. Я сжимаю зубы, морщусь, но не ору.
— Ты что — вообще?
— Что вообще?
— Ну на фига так делать?
— А на фига так говорить? Все твоей маме расскажу — и что куришь…
— А я — твоей расскажу.
— Рассказывай. Что ты ей расскажешь?
— То и расскажу. Что куришь, что это самое…
— Что «это самое»?
— Сама знаешь.
— Ничего я не знаю, ясно? Я — взрослый человек, мне в мае было восемнадцать, понятно? А ты еще пацан.
Я в шутку замахиваюсь на Юлю, она отступает.
Я спрашиваю:
— Оставишь добить?
— Держи.
Она передает мне сигарету. Фильтр — в темно-красной помаде. Я осторожно обрываю с него бумажку.
— Что, боишься заразиться? — Юля улыбается. — Не бойся, у меня триппера нет.
— Ничего я не боюсь, просто неприятно.
— Что неприятно?
— Помада.
— А-а. Ну ладно, я пошла. Пока.
— Пока.
Захожу в квартиру, захлопываю дверь. Мама кричит из кухни:
— Где ты так долго ходишь?
— Юльку встретил, поговорили.
— Что у вас с ней за общие интересы? Тебе четырнадцать, ей — восемнадцать. Шляется где-то допоздна, потом ее на машинах привозят…
— Не на машинах, а на машине — всегда на одной.
— А какая разница?
Я ставлю ведро в туалет, выхожу на балкон. Уже совсем стемнело. Смотрю на окна Юлиной квартиры — все светятся. Они живут в двухкомнатной квартире, почти такой, как у нас, вшестером — Юля, ее брат — в шестом классе, родоки и дед с бабкой. Приехали семь лет назад из Эстонии, ее папаша и дед были военными, а потом их оттуда поперли. Когда они только приехали, Юля ходила с длинной черной косой. Это сейчас она постриглась и сделала мелирование.
* * *
Стоим с Юлей в подъезде. Сигарет нет. Она говорит:
— Смотри, какое загаженное стекло. Ничего через него не видно.
— Типа их кто-то моет…
— Ну я не знаю… Должны мыть — уборщицы какие-нибудь.
— Какие уборщицы? Ты видела хоть раз, чтобы подъезд убирали?
— Не-а.
— Ну вот. Взяла бы и вымыла, если не нравится, что грязное.
— Вообще, мне все равно. А если бы и ты вымыл — сидишь днями дома на каникулах. Все б тебе спасибо сказали…
Я вынимаю из кармана ключ, ковыряю зеленую стену. На ней до ремонта была надпись «Семь лет прошло, немалый срок — вставай за хеви-метал рок. Мой друг, кончай вола доить, нам без металла не прожить». Это написали друзья Дэника из сороковой квартиры. Он уже год, как в армии.
— Что ты делаешь? — говорит Юля. — На фига стену портить? Только ремонт сделали.
— У тебя не спросил.
— А мог бы и спросить — у старшего товарища, — она смеется.
Я смотрю на полоску ее загорелого живота между юбкой и кофтой. В пупке — серебряная сережка.
— От тебя воняет, ты ебалась.
— Ты что — дурной?
— Говорю — воняет.
— Не, ты что — на самом деле дурачок?
— Ты пила и ебалась, ты пьяная и оттраханная дура, ясно, кто ты?
— А ты кто? На себя посмотри. Ты еще молодо выглядишь, мальчик, ясно?
— Неясно.
— Ну, неясно, так неясно. Меня это не волнует.
Юля начинает подниматься по лестнице. Я смотрю на ее ноги.
* * *
Захожу в троллейбус. Сзади кто-то трогает меня за плечо. Поворачиваюсь. Юля.
— Привет. Откуда ты?
— Так. Гулял.
— И я тоже гуляла. — Она смотрит на кабину водителя. — Надо билетики купить.
— Забей. Уже десять часов — никаких контролеров давно нет.
— Ну, смотри. Не дай бог контролер — будешь платить за меня штраф, хорошо?
— Хорошо.
— Давай сядем — вон два места.
— Давай.
Садимся на высокое сиденье над колесом. Людей немного. Троллейбус катится мимо забора хлебозавода.
— А почему ты сегодня на троллейбусе? Всегда на машине…
Она не отвечает.
— А как его зовут?
— Кого?
— Ну, твоего парня.
— А какая разница?
— Никакой. Так просто — интересно.
— Ну, Петя его зовут.
— Петя? — Я улыбаюсь. — Имя такое пидарастическое.
— У тебя, можно подумать, красивое. Вова — жизнь моя херова.
Я отворачиваюсь. Впереди, через проход, лицом к нам сидят две девчонки. Одну я знаю — она в нашей школе, на класс старше меня. Волосы разобраны в четыре тонкие косички, накрашена, как обезьяна, облегающие короткие шорты, ноги белые, в комариных укусах, вертит в руках зонтик — не знает, куда деть. Вторую я не знаю. Она в белой блузке с разрезом спереди — виден черный лифчик — и короткой юбке. Сидит, широко расставив ноги. Если б сидел напротив, мог бы заглянуть ей между ног.
Юля шепчет:
— Без мазы. По ним сразу видно, что малолетки. Даже если не ты, а взрослый чувак подойдет знакомиться — убегут. — Она смеется.
Девчонки смотрят на нее, фыркают.
Выходим из троллейбуса. Я говорю:
— Пошли, если хочешь, ко мне — пива попьем.
— А тебе уже можно пиво? На киосках везде написано — «с восемнадцати лет».
— Ты купишь — я деньги дам.
— Не надо деньги, у меня есть.
— Тогда купим — и пошли.
— А мама?
— Ее нет. В больнице.
— Что с ней такое?
— Гипертония. Она каждый год ложится на три недели.
Сидим на креслах, между креслами — журнальный столик. Телевизор работает без звука. Я кладу сигарету на тарелку, беру пластиковую бутылку. Разливаю остаток пива себе и Юле, швыряю бутылку под стол.
Беру стакан, делаю большой глоток. Юля смотрит в окно — там ничего не видно, одни листья и ветки.
Она говорит:
— Уже август, скоро лето кончится, да?
Я киваю, отпиваю еще пива. Юля тушит бычок о тарелку, берет свой стакан.
Я встаю, подхожу к ее креслу, сажусь рядом на пол. Она — в белых штанах из «мятой» ткани, и ноги кажутся толстыми, а когда в мини-юбке — наоборот. Я кладу руку ей на коленку.
Юля ставит стакан на стол, наклоняется мне к уху, шепчет:
— Того, что ты хочешь, не будет. Ни-ко-гда. Ты понял?
Она улыбается. Помада на верхней губе чуть-чуть размазана. Я резко встаю, заношу кулак, бью.
Мимо. Кулак ударяется в спинку кресла, пружинит, я падаю на Юлю, утыкаюсь головой в грудь.
Юля говорит:
— Ладно, хватит, успокойся. Все нормально.
Продавщица
Без десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел.
Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота.
