Мария Чепурина - Гечевара
Первой после гадкого охранника на входе, что не преминул спросить у Лёши, как живёт девчонка, та, к которой тот рвался как-то вечером, Двуколкин повстречал Снежану. Все обидные слова, услышанные в следующие пять минут, Алёша постарался навсегда забыть, а штраф в виде зарплаты за те три часа (а в пересчёте на еду – три бургера), что оставалось проработать, воспринять стоически.
– Теперь бери вот эту щётку, швабру, порошок и присоединяйся к тем, кто возле входа.
«Я легко отделался, – сказал себе Алёша. – Думал, что уволят с треском. А Снежана даже не орала».
По залу носилась Ирина, а Ксюша, кассирша, уже выбивалась из сил. Как ни странно, народу сбежалась такая толпа, каковой Алексей не видал здесь. И с чего вдруг? Взгляд Двуколкина внезапно привлекли влюблённые: вчерашний парень с бородой и пирсингом и смуглая особа, стриженая под ёжик. Они страстно целовались. «Вот мерзавец! – по дороге осудил Алёша. – Ведь вчера он был с другой!». В толпе Двуколкин кое-как пробился к выходу.
Почти весь личный состав был с самого утра занят тем, что отклеивал от окон и стен однотипные листовки с ликом Че Гевары.
– Что это такое? – удивлялся Лёша, уже стоя на стремянке и пытаясь с помощью воды и химии так отделить фотоработу Корды от стекла «Мак-Пинка», чтобы не было следов.
– Ты что, ещё не слышал? – удивилась Лиза на соседней лесенке. – И вообще… Пришёл, что ль, только что?
– Проспал я, – со стыдом сказал Алёша, в то же время ощущая радость, что его отсутствие – замечено.
– Ты пропустил важнейшее, – печально вставил кассир Вася.
Где-то рядом скромно захихикала девчоночка-киргизка, новая, наверно.
– За ночь кто-то залепил все стены и все окна Чегеварами. Представь! – сказала Лиза. – Мы приходим, а тут это…
– Ха, весь дом в бумагу завернули, – сообщил Василий поэтично.
– Блин, Снежана так орала!
– Надо думать…
– Нет, Алёша, ты не слышал! С прошлым разом это не сравнить! Она кричала полчаса…
– Да больше!
– Да, наверно, больше. Говорила, что дознается, кто это, что мы все скоты, что возомнили о себе тут невесть что, решили взбунтоваться…
– А на самом деле типа мы тут быдло, – продолжал Василий. – Зацени, так прямо и сказала! Офигеть! Мол, мы должны быть рады, что нам платят двадцать пять рублей в час, потому что, блин, Пинкову ничего не стоит заменить всех завтра.
– Представляешь?
– Да-а-а… – сказал Алёша, грустно продолжая отлеплять героя от окна эксплуататоров.
– Совсем она, в натуре, оборзела, – сообщил Василий. – Ненавижу. Ненавижу, натурально.
– Увольняйся, – предложила Лиза.
– И чего? Она же говорит – других найдут. Чего я могу сделать? Ничего! Чёрт… Буржуины…
– Я смотрю, что ты поддался агитации, – сказала Лиза, улыбнувшись.
– Что? Какой? А, типа пацана, который клеил эти рожи и вчера развесил всякие плакаты? Ну, не знаю… Чей вообще это портрет?
В ответ Алёша с Лизой рассмеялись. Радостно, по-доброму. Бригада красных блуз работала до самых трёх часов, под солнцем, при погоде, неожиданно хорошей, на приятном свежем воздухе, почти что не отравленном привычным смрадом пережаренного масла… и под дружеский рассказ о Че Геваре. Алексей и Лизавета говорили оба, иногда почти что хором, по-товарищески сменяя друг друга. И вокруг «Мак-Пинка» полились красивые испанские слова Пунта-дель-Эсте… Росарио… Ла-Плата… Эскамбрай… Алегрия-дель-Пио… Санта-Клара… Вместе с ними вдруг родился необычный и приятный дух живого братства. Общее несчастье, общая обида, общий труд – Алёша ощутил себя в той самой атмосфере, о которой он мечтал всегда. Его вторая «проповедь» была куда удачней, чем та, первая, с Ириной! Ведь теперь все ощутили, что за зверь – капитализм. Да, Двуколкину чертовски повезло! Что кто-то «разукрасил» здание. Что Снежана выслала весь штат на его чистку. Что внутри остались только Ксюша и Ирина – люди, наименее способные к идеям Алексея.
Маёвки, заводские лекции в эпоху мрачного царизма, отважные персоны, раздающие листовки в проходных, рабочие кружки самообразования… Сонм старинных, бесконечно сладких образов роился в голове Алёши. Он был ТАМ. Старался ради Революции, Грядущего, Свободы. Он нёс Правду. И с ним рядом была Лиза – вместе, заодно, напару.
Да, Двуколкин ощутил, что он ЖИВЁТ.
После смены в раздевалке Алексей ужасно торопился, даже путался в штанах. За дверью ждала Лиза. Они снова сговорились идти вместе. Рядом два кассира обсуждали отвратительность порядков в заведении. Алёша скинул красную фуфайку, натянул свою рубашку и рванулся к выходу. Тут вспомнил, что опять забыл снять бейдж. Вернулся. Отцепил «стюарта Машу», но покуда отцеплял, подумал: «Хуже-то уж некуда. Быть может, потерять эту нелепость было бы неплохо».
Алексей уже почти ушёл, когда из уст Василия вырвалось вдруг матерное слово. Слово прозвучало ярко, чётко, и все сразу поняли: случилось что-то классное.
Василий ошалело наблюдал изнанку униформы, только что им снятой. Там, в том самом месте, что недавно, семь часов подряд Василий проносил вплотную к своей трепетной груди, как будто бы наклюнулся портрет. Тот самый, что макпинковцы весь день сдирали с окон.
– У меня, что, глюки? – спросил Вася.
Он узнал майку, накинутую им собственноручно на голову Снежаны. Её просто постирали майку.
Алексей приблизился. Портрет майора, что казался лишь начавшим возникать (на самом деле почти полностью отстиранный) казался после трудового дня безумным и бессмысленным пятном. Так слово, повторённое раз сто, теряет содержание, превращается в нелепый набор звуков. Ошарашенный Василий тёр глаза. Немудрено! Алёше вдруг пришло на ум большое сходство Лика с необычными картинками из Перельмана – совершенно никчёмными на первый взгляд. На майку как будто просились слова: «А теперь погляди вверх ногами» или «Отойди на метр, закрой один глаз», «Посмотри минуты две, затем взгляни на белый потолок».
– Блин, я не понял… Он, что, сам тут появился? – спрашивал кассир.
Никто не мог ответить.
– Вероятно, это знак, – сказал Алёша. – До свиданья.
Он поспешно вышел вон из раздевалки, и, тряся башкой, чтоб разогнать тупые мысли о св. Веронике, пошёл искать девчонку.
– Ты какой-то странный, – заявила Лиза.
– Да нет… так… – ответил ей Двуколкин.
«Кто же эти майки фабрикует, если с одной стирки от портрета ничего не остаётся?» – рассуждал он удручённо.
Через полчаса Алёша с Лизаветой всё ещё шли вместе. Обсуждали тему, интересовавшую обоих.
– Ясно: это сделал тот же, кто вчера лепил агитки, – говорила Лиза.
– С этим я согласен.
– И почему-то, Алексей, мне кажется, что это всё же вы… – игриво продолжала дама.
– Да не я… – смущённо бормотал Двуколкин.
– Почему тогда ты опоздал?
– Проспал. Сказал же. Да при чём здесь…
– Ну и что ты делал ночью?
Оба вдруг остановились посреди дороги.
– Я не это, – выдавил Алёша.
Лиза рассмеялась.
– Ну, не знаю, ну, не знаю. У меня всё сходится. Твой сонный вид и опоздание. Твои речи. Кстати, это Тайбо, да? Что ты рассказывал?
– Да. Видишь, ты же тоже рассуждаешь так как я. Ты даже книги знаешь наизусть. Почём я знаю, что Гевар расклеила не ты?
– Ну, я-то это знаю точно!
– А я знаю про себя! Это не я!
– Ох, Лёша… – Лиза снова рассмеялась. – Ну и сыщики же мы!
– Да-а-а, – протянул Алёша. – А вообще, если серьёзно?
– Даже и представить не могу. Вторая смена?
– Ну, а может, кто-то не из штата?
– Ты считаешь? Как тогда они проникли внутрь помещения – разложить листовки? Да к тому же ночью?
– Я не знаю… Я понятия не имею… Нет, конечно, это может быть хоть кто. Любой из нас.
– Только не Ира! – Лизавета засмеялась.
– Ну, да. Ира это вряд ли… – Лёша ухмыльнулся. – Чёрт! Одни предположенья!
– Может быть, коллега, нам нужно детально проработать эту тему? – вдруг спросила Лиза.
– В каком смысле? – тупо отозвался Алексей.
– Ну, встретиться, к примеру, специально… Обсудить… Каков ваш взгляд на это предложение?
У Алёши покраснели уши. Потом щёки.
– Ну… – забормотал он. – Э-э… Да… Я не против… Ладно… Если ты…
«Блин! – думал он спустя час в институте. – Вот ведь счастье! Я всегда мечтал о вот таком свидании, с романтическим предлогом!».
16.
Они встретились под вечер и бродили, взявшись за руки. Смотрели на машины, иногда смешные и похожие на плоские сосиски. Наблюдали за людьми, на удивление типовыми. Удивлялись, как рекламные плакаты могут занимать 2/3 дома и что думает об этом тот несчастный, чья контора или комната попала туда, внутрь, под щит. Ребятам предлагали срочно купить новую машину, подключить мобильный до субботы, кушать чипсы и выигрывать призы. На красной полосе белыми буквами и стрелкой извещалось: «Ксерокс». Ниже Алексей прочёл: «С хрустящей корочкой». Там, дальше, началась уже реклама куриц-гриль. Единый щит – такая коммуналка для реклам попроще. Возле двери ресторана совещалась пара негров: первый – зазывала (в форме времён рабства, XVIII века) и второй, одетый как баскетболист. «Листовки, визитки, печати и штампы!» – кричал чей-то голос из радиоточки. «Купите брелок за пятёрку, – просил юный бомж. – Ну, пожа-а-алуйста!». Грустные тётки сулили коробку конфет за ответы на пару вопросов. Чуть ли не сбивая с ног прохожих, пронеслась бригада роллеров. Потом возник ещё один, в спецовке «Орбит», предложил Алёше обменяться жвачкой.
