Ирвин Уэлш - Дерьмо
— Я не обязана ничего вам говорить…
Какая сладкая куколка. И эти очаровательные веснушки.
— Успокойся, цыпочка, и не осложняй себе жизнь, — советую я и уже с большей настойчивостью спрашиваю: — Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Вранье.
— Есть удостоверение личности?
Я перевожу взгляд на сумочку, которая лежит на тумбочке.
От всего ее хладнокровия не остается и следа. Глаза — как спутниковые «тарелки» на стене дома Тома Стронака.
— Пятнадцать… в сентябре будет шестнадцать, — поспешно добавляет она.
Слишком поспешно. Слишком быстро, чтобы принять это в качестве ответа. Интересно, почему она не хочет, чтобы я заглянул в сумочку?
— Твой дружок нарушил закон, если вступил с тобой в сексуальные отношения. Было? — спрашиваю я и подхожу ближе, чтобы рассмотреть груди под тенниской.
Небольшие, но определенно достаточно твердые. Йо-хо-хо и бочонок кайфа!
Девчонка отодвигается к самой спинке и натягивает на грудь покрывало. Лицо у нее вдруг становится почти белым, когда я протягиваю руку, хватаю сумочку и высыпаю содержимое на кровать. Среди прочего обнаруживается и маленький пластиковый пакетик с таблетками, по-видимому, «экстази».
— Я… я не… — запинаясь, бормочет она.
Всё, приплыли.
— Детектив-сержант Леннокс! — кричу я, и в комнату входит Рэй. Протягиваю ему пакетик. — По-моему, здесь таблетки МДМА[8]. Обратите внимание, что они были обнаружены у этой вот девушки. По меньшей мере шестьсот миллиграммов. Обратите также внимание на то, что девушка несовершеннолетняя.
— Проверим, — возбужденно откликается Рэй.
— Оставайтесь здесь, — говорю я, убирая пакетик в карман. — У вас очень серьезные неприятности. Как, вы сказали, вас зовут?
— Стефани… — застенчиво шепчет девчонка, подтягивая колени к груди и утыкаясь в них подбородком.
Волосы падают на лицо. Она отводит одну прядь и убирает ее за ухо.
— Стефани… а дальше?
— Стефани Доналдсон…
— Так вот, Стефани Доналдсон, я выйду, а вы подумайте, как глупо себя вели. Придется вам оказать нам небольшое содействие.
Небольшое? Как бы не так. Ты у меня поработаешь, Стефани Доналдсон. Хм-м-м.
Девчонка застывает в напряженной позе, а я выхожу посмотреть, как дела у Рэя. Он уже перетащил Окки в гостиную.
— Судьи не дают снисхождения совратителям несовершеннолетних, — говорит Рэй.
— Я думал, что ей шестнадцать. Она сама так сказала, — протестует Окки и улыбается мне — мол, мы все понимаем.
Я отвечаю ему улыбкой палача. Потом пробегаю пальцами по горлу и издаю хриплый стон.
— Извини, приятель, но, как говорит Рэй, сейчас не самое лучшее время для любителей малолеток. В газетах только и пишут о педофилии. Судьи вышли на тропу войны. Тебе повезло, что за это много не дают. Получишь год или около того, отсидишь шесть месяцев. Так что волноваться не из-за чего. Да, забыл про «колеса». Накинь еще годик. В общем, год за решеткой.
Вид у Окки не слишком счастливый.
— Да ладно, — вставляет Рэй, — для Окки двенадцать месяцев — ерунда. В конце концов, в тюрьме таких любят. Немного припудриться, подкраситься, и все горячие парни Соутона выстроятся к тебе в очередь. — Рэй ухмыляется. Ухмылка у него холодная, мерзкая. — Их там всё интересует, особенно эти малолетние шлюшки. Какая она была из себя? Большие ли у нее сиськи? Носила ли школьную форму? — Леннокс смеется, получается что-то вроде сухого кашля. Потом вытягивает из клюва длинную соплю и внимательно смотрит, не попал ли в слизь порошок. Убедившись, что все в порядке, раскатывает соплю между пальцами и стряхивает комочек на ковер. — Шесть месяцев за какую-то мокрощелку… — Рэй смотрит на Окки и качает головой. — Приятного мало. Надеюсь, она хоть того стоила, а, приятель? Следующая будет не так скоро.
— Не обязательно, — встреваю я. — Конечно, совратителей там все любят, но многое зависит от возраста девчонки.
— Дело в том, — говорит Рэй, — что если кто-то из полиции шепнет такому начальнику тюрьмы, как Ронни Макартур, твердому масону и верному семьянину, что девчонке было одиннадцать… или десять… или даже восемь…
— Я понимаю, что ты хочешь сказать: Макартур сделает так, что засранцу и жить не захочется. В Соутоне есть такое крыло, крыло Чудовища… Но я не знаю ни одного полицейского, ни одного профессионала, который был бы способен на такую низость, — говорю я, разводя руками и оглядываясь по сторонам.
— Однако давай предположим, — продолжает Рэй, — что наш совратитель несовершеннолетних имеет доступ к определенной информации и может оказать помощь полиции в важном расследовании, но отказывается это сделать… вы ведь с Ронни в хороших отношениях, а, Роббо?
— По службе — да, — киваю я, бросая взгляд на Окки.
Мудак только что не дрищет со страху. Ладно, пусть еще попотеет, он не знает, что у меня для него припасено.
— Ну перестаньте, ребята, — жалобно просит он.
— Видишь ли, Окки, в Соутоне есть один парень. В том самом крыле. Скотов там хватает, но во всей тюремной системе Шотландии лишь его одного называют Чудовищем. Сечешь?
Пробрало. Вид у Окки такой, словно ему прокрутили всю его жизнь, оставив в ней только самые дерьмовые куски. Это примерно то же самое, что смотреть на видео «Историю Тома Стронака», если бы нашелся придурок, который совершил бы коммерческое и эстетическое самоубийство, создав такой фильм.
— Да, старик, Чудовище не тот парень, с которым хочется разделить камеру. Но Ронни придется это сделать, если пойдет слух, что твоей крошке было восемь или около того.
— Вроде как ради твоей же собственной безопасности, — говорит Рэй.
— Да уж, хороша безопасность, — смеюсь я. — Этот придурок, он же псих. Больные в тюрьме сидеть не должны. Но уж такова наша гребаная система. Его поместили в Карстерс, так он оттуда сбежал.
— Вот смеху-то было, а?
Рэй снова смеется, а может, просто отхаркивается и сплевывает на ковер. Принял он неслабо, видно, не одну дозу. Ну да ладно, лишь бы не петушился здесь перед стариной Брюсом, своим наставником.
— И не говори. Хорошо еще, что между ним и городом оказалось несколько полей. Так что всю свою злость этот зверь выместил на тамошних буренках. Так отделал бедняг, что четырех пришлось зарезать. Хватило ветеринарам работы. Питер Сэвидж из Стрэтклайда рассказывал, что ничего подобного за все годы службы не видел. Так что им ничего не оставалось, как вернуть Чудовище в тюрягу. А чтобы не бушевал, ему каждые несколько недель подкидывают в камеру свежую модель.
Смотрю на нашего придурка Окки. Из горла у него вырывается какой-то невнятный звук. Тужится что-то сказать. Рэй откашливается.
— Модели…
Дальнейшие слова теряются в кашле.
— Что, Рэй?
— Ты говорил о каких-то моделях. Это что еще за хрень?
— Так называют ребят, которых отправляют ему в камеру. Обычно молодых, красавчиков лет двадцати с небольшим… ну, вроде того. — Я поворачиваюсь и показываю на Окки. Прежний умник превратился в дрожащего червяка. — Ты ему подойдешь. Видишь ли, парни, которых сажают в крыло Чудовища, чаще всего не развратники, а насильники. Они немножко упертые и не терпят, когда девушка говорит «нет». Так вот с Чудовищем у них появляется прекрасная возможность попрактиковаться в этом слове, постичь все его формы и оттенки, потренироваться в произношении. А тот скот? Он как будто и не слышит. Бывает такая избирательная глухота.
Рэй улыбается нашему юному другу.
— Бьюсь об заклад, ему нравится, когда сопротивляются. Нравится видеть, как эти ребята пытаются бороться.
— Шесть футов четыре дюйма сплошных мышц. Жеребец. О нем ходят легенды. Первый раз мало кто выдерживает. Даже парни из Кэлтон-Хилла, а уж они-то ко всему привычные.
— Фу! Даже подумать страшно! — ахает Рэй.
— А уж как надзиратели стараются ему угодить. У них там целая коллекция париков, платьев и макияжа, так что он может одевать моделей на свой вкус. Он и имена им дает другие, обычно на французский манер: Джульетта, Жюстина, Селестина, Моника и все такое. — Я смотрю на Окки и задумчиво шевелю губами. — Этого, думаю, назовет Кристиной.
— Почему?
Рэй смотрит на меня, по-идиотски разинув рот, и я ловлю себя на том, что тоже получаю удовольствие от извращенной, но неоспоримой сексуальности, которая является неотъемлемой частью полного господства одного человеческого существа над другим. Это один из тех моментов, благодаря которым работа в полиции может приносить удовлетворение.
— Блондин, — медленно и негромко говорю я.
— А, да, — подхватывает Рэй, — я тоже об этом слышал. Когда к нему помещают блондина, он всегда называет его Кристиной. Говорят, так звали его жену. И еще говорят, что к блондинам у него особая страсть.
— Непорядок, конечно, но такова система.
