Ирвин Уэлш - Дерьмо
— Непорядок, конечно, но такова система.
— А у системы свои проблемы, Роббо. Это же помойная яма общества, куда сваливают все, с чем система не может или не хочет справиться. С другой стороны, в такой ситуации человек многое узнает о себе самом. Провести ночку с Чудовищем. Фу!
— Да, худшую участь и представить себе трудно.
— Но ты можешь узнать о себе такое, чего никогда бы не узнал, — мрачно замечает Рэй.
Окки готов, мы сломали его. Осталось только немного закрепить урок, повозить объект мордой по столу, а уже потом собрать его заново с некоторыми модификациями в психических параметрах, чтобы он делал то, что нужно нам.
— Одно можно сказать точно: ты выйдешь оттуда совсем другим человеком, — улыбаюсь я.
— Только в том случае, если вообще выйдешь. Говорят, у них за последние годы зарегистрировано несколько самоубийств.
— Верно, а еще один парень взял и повесился через несколько месяцев после того, как вышел. Опыт меняет людей, — бросаю я затерроризированному недоделку, который вздрагивает и переносится из кошмара будущего в кошмар нынешний.
— А может, парень и так покончил бы с собой; срань, обычный уголовник. Кто знает?
— Мы же не ведаем, что там происходит у них в голове, сразу или не сразу сбиваются колесики. Может, на это требуется какое-то время. Как думаешь, Окки? «Помогите! Помогите!» — кричат они надзирателям, но кто им поможет? Никто.
— Я слышал об этом, Роббо, — ухмыляется Рэй.
Гаденыш весь дрожит. Он наш. Он всегда был наш.
— Говорят, у него СПИД. И почему только ублюдка не изолируют? — риторически вопрошаю я.
— Им это на хер не нужно, — отвечает Рэй.
— Да, метод эффективный. Для любого, кто попадает к Чудовищу, это смертный приговор.
— Эффективный, верно. На то все и рассчитано, — пожимает плечами Рэй.
— Знаю, звучит мрачновато, но другого выхода у тебя нет, верно, Окки? Такие вот у нас инструменты, мой милый, милый друг, — нежно говорю я, глядя на перепуганную физиономию нашего придурка. — Знаю, перед тобой промелькнула сейчас вся жизнь, но это худший вариант сценария. — Я поворачиваю голову ублюдка так, чтобы он видел улыбающегося, будто магазинный Санта Клаус, Рэя Леннокса. — Дядя Рэй скажет, что тебе делать, чтобы не попасть в жадные лапы Чудовища. Считай его своим рыцарем в сияющих доспехах.
Рэй подмигивает, щелкает пальцами и начинает напевать:
— Чувствую песню, она уже близко…
Я же чувствую другое; меня влечет зов рога. Стефани Доналдсон. Сте-фа-ни До-налд-сон.
— А мне еще нужно проверить эту торговку наркотиками, шлюху и твою подружку, Окки. Ну и компанию ты себе выбрал. Имей в виду, не ты первый, кто клюнул на ее приманку. Ушлая стерва. Будь повнимательнее и не суй хуй куда попало. Всегда во что-нибудь вляпаешься.
Я подмигиваю и возвращаюсь в спальню.
Девчонка уже встала, оделась и сидит на кровати.
— Ну-ну, мисс, мы подумали о том, в каком положении оказались? — интересуюсь я.
Сейчас покажу этой сучке несколько позиций. Начнем с положения по-собачьи.
— Пожалуйста, никому не говорите… Я не хочу, чтобы об этом узнал мой отец. Он не должен знать, — умоляет она.
— Я вынужден предъявить вам обвинение в хранении с целью сбыта. Конечно, как несовершеннолетняя в тюрьму вы вряд ли попадете, но дать показания в суде придется. В какую школу вы ходите?
— Джона Гилзена, — жалобно блеет она.
— Что ж, уверен, столь почтенное учебное заведение примет дисциплинарные меры. Я, конечно, должен проинформировать их о случившемся, а также поставить в известность ваших родителей. «Экстази» — очень опасный наркотик.
— Пожалуйста, не говорите папе… пожалуйста… Он адвокат. Для нас это будет ужасный удар.
Доналдсон. Ну конечно!
— Ваш отец случайно не Конрад Доналдсон?
Мой дух устремляется к небесам, а в штанах ворочается прямо-таки Большой Змей.
— Да, — говорит девчонка, и в ее глазах вспыхивает надежда.
Ни хрена себе! Сам Мистер Гребаный Нос Кверху! Есть! Его дочурка прямо здесь, на тарелочке перед Брюсом Робертсоном! Мир тесен и город тоже невелик. Господь да благословит Эдину! Я откашливаюсь; горло пересохло от желания и жажды мщения.
— Послушай, куколка, я должен рассказать ему. Расскажу или нет, зависит, в конце концов, уже от тебя, но сейчас я настроен рассказать.
— Пожалуйста, я сделаю для вас, что хотите… только не говорите ему! — пищит девчонка.
— Ладно, я объясню, как у нас с тобой будет. Ты меня слушаешь? Повторять не буду. О’кей?
Она поднимает голову и медленно кивает. От Доналдсона в ней почти ничего. Не знаю, плохо это или хорошо.
— Отсосешь мне, и мы квиты. Но отсосешь как надо. Поняла?
Она опускает глаза и смотрит на пол. Плечи у нее дрожат.
— Ладно, сделка не состоялась. Стефани Доналдсон, вы обвиняетесь в хранении наркотического вещества с целью его сбыта. У вас есть право…
— Нет! Нет! Пожалуйста…
Я улыбаюсь ей сверху вниз.
— Ну все, крошка. Покончим с этим кошмаром. Покончим с ним по-доброму, хорошей работой язычком. Твой гребаный приятель сказал мне, что ты уже проделывала это с ним. Сосала один, пососешь и другой. Всего несколько минут, и кошмар закончится. Ты уйдешь отсюда. Мы в расчете. Подумай хорошенько. Что будет, если обо всем узнает папочка? А в школе?
Шахтерская семья. Ха! Я пришел из куда более грязных и мерзких мест, чем хренов забой, и эта маленькая блядь скоро узнает откуда.
— Хорошо, — говорит она, скрепляя контракт.
Устного согласия вполне достаточно. Оно может не стоить бумаги, на которой все расписано, а вот что сделано, того уже не воротишь.
— Хорошая девочка. Честный обмен — это не грабеж. Зачем нам втягивать государство? К чему бумажки? — Я улыбаюсь и расстегиваю зиппер. Мой зверь выпрыгивает из ширинки, как чертик из шкатулки. — Отсоси мне, малышка… — шепчу я. — Отсоси Роббо и сделай это по-настоящему хорошо.
Она смотрит на мой хуй, потом поднимает на меня большие, умоляющие глаза, но я держу в руке пакетик с таблетками.
— Соси. Или мне придется прийти с ними в твою школу. Уверен, папочке Конраду захочется услышать всю историю. Соси.
Яйца у меня как будто покрыты чешуей, даже коркой. От них отшелушиваются частички кожи. Чертова экзема. Слишком много грязных мыслей. Слишком много темных мест. Но не сейчас. Какой у нее миленький ротик.
Она медленно дотрагивается до хуя губами и моргает.
— Так, малышка, так. Отсоси мне, как отсасывала своему дружку… поработай язычком… ты такая красивая девочка, тебе об этом говорили? Потрогай мои яйца. Возьми мои гребаные яйца! Руками!
Папочкина дочка.
— Сожми их… сильнее… ну же, крошка… сожми мои, блядь, яйца!
Девчонка задыхается, выворачивается, крутит головой, но я уже крепко держу ее за волосы. Она моя. Папочкина сучка. Каннибализм, говоришь, урод? Что ж, теперь твоя дочурка попробует его на вкус, ей понравится это мясо, она примет его во все свое гребаное горло…
— Соси, блядь, не то твой старик узнает, что ты трахаешься с ебаным наркодилером!
Да да да да.
Сосет, сосет как надо… старается… ангелочек… а… ааа… ааааааааа…
— Да… глотай!
Из меня прет газ, даже в глазах першит. Вот это мощь!
Она сосет и глотает, не сплевывает. Я вот-вот вырублюсь, но продолжаю накачивать. Где-то в районе затылка нарастает напряжение, кровь тяжело стучит, как будто кто-то бьет в основание черепа лопатой, но конец уже близко, и мой хуй упирается в стенку ее горла. Она хрипит, но я крепко держу ее голову, пока не выплескиваю все. Вынимаю, убираю инструмент в штаны, застегиваю ширинку и отступаю, оставляя ее наедине со слезами.
— Вот теперь мы в расчете, цыпочка, до следующего раза. Держись подальше от этой дряни. — Я улыбаюсь, помахиваю перед ней пакетиком с «экстази» и убираю его в карман. — И передай папаше привет от Брюса Робертсона.
Я подмигиваю и стряхиваю с ее плеч чешуйки омертвелой кожи.
Мне был нужен он, а поимел я тебя, куколка.
Выхожу в коридор — пусть девочка как следует пропитается запахом карри, «гиннеса» и спермы. Рэй Леннокс предупреждает Окки, что тот должен сообщать нам о маневрах паршивцев вроде Алекса Сеттерингтона и Упыря Гормана. Бедняга Окки. Такой громадный молот упал на такой маленький орешек, но спорт есть спорт, в удовольствии себе не откажешь, да и время скоротали.
Мы уже собираемся уходить, когда Рэй поворачивается к Окки.
— И оставь себе эти таблетки. Мне они ни к чему. Попробовал разок, но эффекта никакого. Слишком расслабляют, хочется всем улыбаться. В моей игре такие не годятся. Хотя тоже наркотик.
Он смеется.
Окки испуганно кивает.
— Тебе надо поучить ее работать языком, — смеюсь я и киваю в сторону спальни.
Качая головами и хохоча, мы уходим. За дверью бьем друг друга по рукам.
