Герард Реве - Тихий друг
Кристина, видимо, уже слепо мне доверяя и, несомненно надеясь услышать спасительный диагноз, протянула мне и фотографию, и письмо. Почерку него был твердый, хотя и несколько угловатый, но рука точно не тряслась. Просмотрев письмо, я положил его на столик рядом с диваном, чтобы не возникло подозрений, что я незаметно, не спросясь, хочу прочитать, и стал вновь рассматривать снимок. Боже, воззри же с неба: …что за мальчик, что за мужчина, что за неприрученный, страстный зверь…
— Я сказал бы, что в нем бурлит желание, — произнес я тоном ценителя, не исключающим, однако, заботливости по отношению к Кристине. — Он такой… такой?..
— Он… такой дикий, — призналась Кристина.
— Он… ведь не бьет тебя? — в моем голосе прорезалось беспокойство.
Я крепко обнял ее.
— Никто не имеет права бить тебя, золотце мое.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь делал больно моему зайчонку.
Нет, никто не имел права бить ее, причинять ей боль, никто, кроме… него… Германа… «моего» Германа… Сердце молотом стучало у меня в груди.
Я поглаживал и ласкал Кристину всюду, где, казалось, он мог притронуться или ударить, мой милый немыслимый немецкий — потому что он немец — обожаемый дикий зверь…
Кристина заметила мое возбуждение.
— Мне… мне очень приятно, что ты так заботишься обо мне, — пролепетала она.
Она чувствовала ко мне безоговорочное доверие и теперь, казалось, не утаит даже самые интимные подробности того, что между ними происходит.
Он хочет, чтобы она закрыла парикмахерскую, вышла за него замуж и переехала в Дюссельдорф. Она расхваливала его на все лады, она знала его «о, так давно»… в общем, ничего, кроме положительных и любвеобильных отзывов, но я чувствовал, что мы приближаемся к настоящему предмету разговора, который еще был под замком ее мнительности и сдержанности. Как мне показалось, она не была влюблена — ей не хватало речевой виртуозности, чтобы выразить свои чувства в абстрактных терминах — и не была им покорена. Я, становясь постепенно все более нескромным, но, все еще скрывая лихорадочное любопытство под маской заботливости, спросил: как он ласкает ее, нежен ли он, нравится ли ей его тело и все, что они делают в постели…
— Ты сказала, он дикий? Необузданный мужчина — разве это не возбуждает?
Да, действительно необузданный, да, но с ним, с Германом, все случалось «на раз-два», как только они оказывались в постели, сообщила Кристина с сожалением.
— Да, конечно, — кивнул я понимающе, — мальчик просто сходит по тебе с ума.
И в этом вся проблема, в первом скором любовном залпе? Разве он не мог «потом еще раз» и «протянуть это дело»? Нет, он засыпал сразу же, после первого раза… Бедная, вожделеющая Кристина: я думал о том, что в давние времена дамы частенько посещали евнухов, поклонников мужской любви — которым, кстати, с женщинами требовалось приличное время для разгона, в течение которого они прокручивали в голове собственное кино, — те явно были полезны, что касается самого спаривания…
А он никогда не нежничал с ней по-другому… может, гладил руками… или лизал где-нибудь… там? Нет, он вообще довольно старомоден и не особенно сообразителен…
И при всем этом он мог быть невыносимо трудным человеком… когда напивался, например… Она его временами даже боялась… Он вообще-то хотел приехать на выходные сюда, а не ее приглашать к себе… Между прочим, он взял неделю отпуска вдобавок к этим выходным и собирался провести все это время с ней… Но он так часто и так много пил, а потом запросто вваливался в салон… Он производил очень плохое впечатление, Герард… Потому она устроила все так, чтобы поехать к нему… А там уже посмотрит, что делать дальше…
Она, стало быть, собралась ехать к нему, потому что не хотела, чтобы он был здесь… Хреново… Как я тогда с ним встречусь?
— Дай-ка мне фотографию.
Кристина протянула мне снимок. Я мог бы взять и сам, но решил, что подать фотографию должна она. Точно так же она отдаст мне и его самого, а не только изображение…
Нет, на фотографии я не видел и следа всех тех проблем, о которых рассказывала Кристина. Если хотите знать мое мнение, то это просто чемпион, главный приз в любовной лотерее… Нет, даже больше: сейчас вновь, так же сильно, как и в первый раз — когда я подглядывал за его изображением, лежащим на столике — меня охватило чувство неизбежности, уверенности, что этот мальчик был моей судьбой… как бы пафосно и романтично это ни звучало… что моя жизнь в его руках, не меньше… Я должен его увидеть, должен с ним встретиться… Но это возможно только при условии, что Кристина отдастся ему телом и душою… и привезет его сюда, да, если она… почему бы и нет… послезавтра привезет его сюда, возьмет его с собой, для меня… через нее к нему…
— Видишь что-нибудь? — спросила Кристина, видимо, надеясь на очередной оккультный подвиг.
— Я не удивился бы, если бы оказалось, что он… ревнует тебя… — осторожно произнес я.
Если так, сыграет ли это мне на руку или, скорее, напротив? Нужно ли будет скрывать нашу близость с Кристиной или как раз нет?..
Прежде чем я смог додумать эту мысль, вновь произошло нечто совершенно неконтролируемое, как в тот раз, когда я ощупывал конверт, во время комедии — так называемого транса. Из фотографии поднялся и встал перед моими глазами непрошеный, но и нерушимый образ, совсем другой, ни к чему не примыкающий и необъяснимый, зловещий и почти угрожающий: он стоял в полумраке, но тем четче выделялся в охряном сиянии; в той же позе, но иначе одет, он стоял на набережной, на самом краю берега и, будто перерезая его пополам, — нос корабля, и опять — прищурившись… Может, это были последствия того, о чем я так интенсивно, но бессознательно мечтал — уплыть с ним куда-нибудь, как в тех разговорах, которыми я задаром обольщал Кристину, когда она притормозила в ночной гавани?
— Ревнует… Ну, ты даешь, Герард, — сказала Кристина голосом, полным восхищения к моим способностям. — Да таких ревнивых я вообще не встречала!
Звук ее голоса испугал меня, я вздрогнул, и непонятный образ растворился.
Наша задушевная беседа постепенно превращалась в чудесный, нежный заговор. Я должен помочь ей, дать хороший совет, и все уладится… Пусть она не думает обо мне, пусть следует голосу сердца, да-да… Единственное, что от нее требуется, если она действительно хочет моей помощи, — устроить так, чтобы я мог увидеть этого мальчика, например, для того, чтобы «психометрически» подсчитать его «кривую счастья»… Она просто должна подарить ему те несколько дней, которые он так хотел провести у нее… В крайнем случае, пусть она привезет его послезавтра вечером, почему бы и нет?.. И у нас с ней ничего не было, совершенно ничего: вот как нужно будет сыграть… Я просто приехал сюда, чтобы насладиться тишиной, немного поработать, погулять по пустому пляжу, если повезет с погодой… И одновременно присмотреть за домом… Кристина стала слегка возбуждаться от всех этих планов…
Мы еще немного посидели, выпили, болтая при этом «без умолку». Время от времени, когда в салон заходил какой-нибудь поздний клиент, Кристина оставляла меня одного, но тут же возвращалась, как воркующий голубок в гнездышко. Она приготовила поесть, «ничего особенного», «никаких проблем», «просто перекусить»… Мы даже сходили в кино и посмотрели Dial М for Murder[6] Хичкока.
В промежутке между рекламным роликом и фильмом на Кристину снизошло лирическое настроение.
— С ума сойти, — сообщила она, — у меня такое впечатление, что мы знакомы с детства. Удивительно, правда?
Да уж…
В самые напряженные моменты фильма я ласкал ее, а она находила меня озорником и очаровашкой. Она осталась довольна вечером, хотя, мне показалось, упустила самую существенную деталь фильма. Но этот мужчина, муж — она сразу поняла, что он плохой… Нет, признался я сам себе, человек не может уследить за всем на свете… А Хичкок частенько играл как раз на каком-нибудь маленьком факте, как тот ключ, что не подходил к замку…
Мы с Кристиной стали Братиком и Сестричкой, но, несмотря на это, Братик был вовсе не прочь «заняться кое-чем» с Сестричкой… ради высокой цели, как вы понимаете…
В полумраке, в ленивой роскоши постели, лицо Кристины иногда казалось невыносимо похожим на лицо «моего» Германа, если бы тот чуть отрастил волосы, ведь они у него такие же светлые… И ее рот, да, посмотрите, рот тоже… И как она будет принадлежать ему, так он будет принадлежать мне, через нее… Я протолкнул, дрожа от вожделения, свою штуковину в любовную пещерку, которая приняла в себя и услужила его жалу, его клинку страсти… Да, от нее и через нее к нему… «От Марии к Иисусу…», подумал я в полном восхищении.
— В первую очередь думай о счастье, хорошо?.. — прошептал я в заячье ушко Кристины.
Она удовлетворенно улыбнулась. Разве не так? Она привезет его для меня… его… мою судьбу, мою жизнь, мою…
