Чарльз Буковски - Музыка горячей воды
— Я вам не плачу, — сказала она.
— Это ничего.
— Не похожи вы на писателя.
— И за это я благодарен.
— Вообще-то вы не похожи на человека, который хоть что-то умеет…
— Я многого не умею.
— Но трепаться по телефону вы мастак. Я даже себя ласкала. А вы себя?
— Нет.
После этого мы ехали в молчании. У меня оставалось две сигареты, и я их обе скурил. Потом включил ее радио, послушал музыку. У ее дома была длинная изогнутая дорожка, а двери гаража открылись автоматически, когда мы подъехали. Она отстегнула ремень — и вдруг обхватила меня руками. Рот у нее выглядел как открытый пузырек красной туши. Высунулся язык. Мы завалились на сиденье, вот так вот сцепившись. Потом все вдруг закончилось, и мы вышли из машины.
— Пойдемте, — сказала она; я двинулся за ней по дорожке, обсаженной розовыми кустами. — Я вам ничего платить не буду, — сказала она, — ни, блядь, чего.
— Нормально, — сказал я.
Она вытащила из сумочки ключ, отперла дверь, и я зашел за нею в дом.
Удары в никуда
Мег и Тони довезли его жену до аэропорта. Едва Долли поднялась в воздух, они зашли в аэропортовый бар выпить. Мег взяла себе виски с содовой. Тони — скотч с водой.
— Жена тебе доверяет, — сказала Мег.
— Ну, — ответил Тони.
— А я, интересно, могу тебе доверять?
— Тебе не нравится, когда тебя ебут?
— Дело не в этом.
— А в чем?
— В том, что мы с Долли подруги.
— Мы тоже можем быть подругами.
— Но не так.
— Будь современной. Это новое время. Люди свингуют. Их ничего не сдерживает. Они ебутся на потолке. Они трахают собак, младенцев, кур, рыбу…
— Мне нравится выбирать. Мне должно быть не все равно.
— Это, блядь, так сусально. Небезразличие встроено. А если его культивируешь, не успеешь опомниться — уже думаешь, что это любовь.
— Ладно, Тони, а чем тебе любовь не нравится?
— Любовь — форма предвзятости. Любишь то, в чем нуждаешься, любишь то, от чего тебе хорошо, любишь то, что удобно. Как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома.
— Хорошо, тогда мы стараемся, как можем.
— Готов допустить. Но все равно мы должны понимать, что любовь — просто результат случайной встречи. Большинство на ней слишком залипает. А поэтому хорошую поебку не стоит недооценивать.
— Но и она — результат случайной встречи.
— Ты чертовски права. Допивай. Возьмем еще.
— Хорошо забрасываешь, Тони, но ничего не выйдет.
— Что ж, — сказал Тони, кивком подзывая бармена, — я и по этому поводу не стану переживать…
Был вечер субботы, и они вернулись к Тони, включили телевизор. Показывали до обидного мало что. Они попили «Туборга», поговорили, перекрывая звуки с экрана.
— Слыхала, — спросил Тони, — что лошади слишком умные, поэтому на людей не ставят?
— Нет.
— Ну, это, в общем, поговорка такая. Ты не поверишь, но мне тут на днях сон приснился. Я в конюшне, заходит лошадь и ведет меня на выездку. На меня сажают мартышку, она руками и ногами меня за шею — а от самой дешевым пойлом разит. Времени шесть утра, с гор Сан-Гейбриэл холодный ветер. Больше того — везде туман. Меня прогнали три фарлонга за пятьдесят два, проворно. Потом еще полчаса выгуливали, а после отвели в стойло. Пришла лошадь, принесла мне два крутых яйца, грейпфрут, тост и молоко. Потом я вышел на скачки. На трибунах — одни лошади битком. Ну, как по субботам. Я был в пятом заезде. Пришел первым, это оплачивалось тридцатью двумя долларами сорока центами. Приснится же, да?
— Да уж, — сказала Мег. Одну ногу она закинула на другую. На ней была мини-юбка, но без колготок. Сапоги закрывали ей икры. Бедра голые, полные. — Ничего себе сон.
Ей было тридцать. На губах слабенько поблескивала помада. Брюнетка — волосы очень черные, длинные. Ни пудры, ни духов. Отпечатки пальцев никогда не снимали. Родилась на севере Мэна. Сто двадцать фунтов.
Тони встал и принес еще две бутылки пива. Когда вернулся, Мег сказала:
— Сон странный, но таких много. Вот если в жизни странное происходит — тогда поневоле задумаешься…
— Например?
— Например, мой брат Дэмион. Он вечно книжки читал… мистицизм, йога — такая вот ерунда. Заходишь в комнату, а он, скорее всего, стоит на голове, в одних трусах. Даже на восток пару раз съездил… в Индию, еще куда-то. Вернулся тощий, полубезумный, весу в нем фунтов семьдесят шесть осталось. Но не бросал. Знакомится он с этим мужиком — Рам Да Жук его зовут или еще как-то похоже. У этого Жука большой шатер стоит под Сан-Диего, и он с лохов дерет по сто семьдесят пять долларов за пятидневный семинар. Шатер стоит на утесе над морем. А хозяйка земли — эта старушка, с которой Рам Да спит, она его к себе на участок пустила. Дэмион утверждает, что Рам Да Жук подарил ему окончательное откровение, которого ему только и не хватало. И Дэмиона оно потрясло. Я живу в квартирке одной в Детройте, а Дэмион вдруг объявляется и меня потрясает…
Тони провел взглядом выше по ноге Мег и спросил:
— Дэмион потрясает? Чем потрясает?
— Ну, понимаешь, — просто объявляется… — Мег взяла бутылку «Туборга».
— В гости приехал?
— Можно сказать. А если объяснять: Дэмион умеет дематериализовываться.
— Правда? И что бывает? Где-то появляется.
— Вот так вот просто?
— Вот так просто.
— И дальнобойно?
— В Детройт ко мне в эту квартирку — он явился из Индии.
— И сколько добирался?
— Не знаю. Секунд десять.
— Десять секунд… хмммм.
Они сидели и смотрели друг на друга. Мег — на тахте, Тони — напротив.
— Слушай, Мег, у меня от тебя аж все чешется. Моя жена никогда не узнает.
— Нет, Тони.
— А сейчас твой брат где?
— Поселился у меня в Детройте. Работает на обувной фабрике.
— Слушай, объявился бы он в хранилище банка, забрал бы деньги и смылся, а? Его талант можно пустить на пользу. Зачем ему работать на обувной фабрике?
— Он говорит, что такой талант нельзя использовать во зло.
— Понятно. Слушай, давай про брата больше не будем?
Тони подошел и сел рядом с Мег на тахту.
— Знаешь, Мег, зло само по себе и то, что нас учат считать злом, — разные вещи. Общество нам рассказывает про зло, чтобы мы не рыпались.
— Например, грабить банки — зло?
— Например, ебаться вне подобающих инстанций.
Тони схватил Мег и поцеловал. Она не сопротивлялась. Он еще раз ее поцеловал. Ее язык скользнул к нему в рот.
— Мне все равно кажется, что мы не должны, Тони.
— Ты целуешься так, будто тебе хочется.
— У меня уже много месяцев не было мужчины, Тони. Устоять трудно, но мы с Долли подруги. Я очень не хочу с ней так поступать.
— Ты не с ней так поступаешь, а со мной.
— Ты меня понял. — Тони поцеловал ее опять — теперь долго, по-настоящему. Тела их прижались друг к дружке.
— Пойдем в спальню, Мег.
Она пошла за ним. Тони начал раздеваться, кидать одежду на стул. Мег ушла в ванную, примыкавшую к спальне. Села и пописала, не закрыв дверь.
— Я не хочу забеременеть, а пилюли не принимаю.
— Не беспокойся.
— Почему не беспокоиться?
— У меня протоки перерезаны.
— Вы все так говорите.
— Это правда, перерезаны. Мег встала и смыла.
— А если тебе когда-нибудь захочется ребенка?
— Мне не захочется когда-нибудь ребенка.
— По-моему, ужас, когда мужчине протоки режут.
— Ох, елки-палки, Мег, хватит мне мораль читать, ложись давай.
Мег голая вошла в комнату.
— То есть я как-то вот думаю, Тони, что это преступление против природы.
— А аборт? Тоже преступление против природы?
— Конечно. Это убийство.
— А резинка? А мастурбация?
— Ой, Тони, это не одно и то же.
— Ложись, а то помрем от старости.
Мег опустилась на кровать, и Тони ее схватил.
— Ах-х, хорошо. Как резиновая, воздухом надутая…
— Тони, откуда у тебя столько? Долли мне ни разу не говорила, что у тебя… он же огромный!
— А с чего ей тебе рассказывать?
— Ну да. Только засунь его в меня поскорее!
— Погоди, ты только погоди чуть-чуть!
— Давай же, хочу!
— А Долли? Думаешь, так поступать правильно?
— Она скорбит над умирающей матерью! Ей он ни к чему! А мне — к чему!
— Хорошо! Хорошо!
Тони взгромоздился на нее и засадил.
— Вот так, Тони! Теперь двигай, двигай! Тони задвигал. Медленно и постоянно, будто рукоятью масляного насоса. Чваг, чваг, чваг, чваг.
— Ах же, сукин ты сын! Господи, какой же ты сукин сын!
— Хватит, Мег! Слезай с кровати! Ты совершаешь преступление против врожденной порядочности и доверия!
Тони почувствовал у себя на плече руку, затем понял, что его стаскивают. Он перекатился и посмотрел наверх. Над ним стоял человек в зеленой футболке и джинсах.
