Чарльз Буковски - Музыка горячей воды
— И в полицию не заявил? — спросил бармен.
— Ну, понимаешь, Карл, это трудно… они меня как бы в семью приняли. И ничего же от меня не скрывали.
— А я так смотрю, что ты теперь — соучастник убийства.
— Но я вот о чем подумал, Карл, — они же вроде не плохие люди. Я видал людей и похуже, хоть они и не убивали никого. Не знаю, запутался я как-то. Даже тот паренек в морозилке — будто какой-то мороженый кролик…
Бармен вытащил из-под стойки «люгер» и направил на Мела.
— Так, — сказал он. — Ты только не дергайся, а я звоню в полицию.
— Слышь, Карл, — это не тебе решать.
— Черта с два не мне! Я сознательный гражданин! Не положено таким засранцам ходить и людей в морозилки заталкивать. Я могу следующим оказаться!
— Ты посмотри, Карл, посмотри на меня! Я тебе что-то сказать хочу…
— Ладно, валяй.
— Это все было трепотня.
— Все, что ты мне рассказал?
— Да, это я просто трепался. Шутка. Я тебя облапошил. Убери теперь пистолет да начисли нам скотча с водой.
— Ничего не трепотня.
— Я ж тебе сказал, что трепотня.
— Не трепотня — слишком много подробностей. Анекдоты так не рассказывают. Это не шутка. Никто так не шутит.
— Говорю тебе, Карл, это треп.
— И я тебе поверю?
Карл потянулся налево за телефоном. Аппарат стоял на стойке. Когда Карл вытянул руку, Мел схватил бутылку с пивом и двинул ею Карлу в лицо. Бармен выронил пистолет и схватился за физиономию, а Мел перепрыгнул стойку, ударил его еще раз — за ухо, — и Карл рухнул. Мел подобрал «люгер», тщательно прицелился, один раз нажал на спуск, затем сунул пистолет в бумажный кулек, опять перепрыгнул через стойку и вышел из бара на бульвар. На парковочном счетчике перед его машиной стояло «истекло», но квитанции не было. Он сел в машину и уехал.
Вы читали Пиранделло
Подруга предложила мне выметаться из ее дома — очень большого, приятного и удобного: задний двор на весь квартал, подтекают трубы, в доме водятся лягушки, сверчки и кошки. В общем, я оказался свободен — такие ситуации вообще освобождают с честью, мужеством и надеждами. В одной самиздатской газетке разместил объявление:
«Писателю требуется жилье, где треск пишмашинки желаннее закадрового смеха в „Я люблю Люси“[16]. 100 долларов в месяц — ОК. Уединение обязательно».
На выезд мне выделили месяц, пока подруга навещает родню в Колорадо — у них это каждый год. Я валялся в постели и ждал, когда зазвонит телефон. Наконец он зазвонил. Какому-то парню хотелось, чтобы я нянчился с тремя его детьми всякий раз, когда им либо его женой овладеет «творческий позыв». Бесплатная комната и стол, а писать я могу, когда у них нет творческих позывов. Я ответил, что подумаю. Через два часа телефон зазвонил опять.
— Ну? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
— Ладно, — сказал он. — А у тебя знакомые беременные в безвыходном есть?
Я сказал, что попробую ему кого-нибудь подыскать, и повесил трубку.
На следующий день телефон зазвонил опять.
— Я прочла ваше объявление, — сказала она. — Я преподаю йогу.
— О как?
— Да, учу упражнениям и медитации.
— О как?
— Вы писатель?
— Да.
— О чем пишете?
— Ох господи, не знаю. Как бы скверно ни звучало — о Жизни… наверное.
— Неплохо. А секс там есть?
— А в жизни есть?
— Иногда. Иногда нет.
— Понимаю.
— Как вас зовут?
— Генри Чинаски.
— Вас печатали уже?
— Да.
— В общем, у меня есть хозяйская спальня, могу вам уступить за сто долларов. С отдельным входом.
— Неплохо.
— Пиранделло читали?
— Да.
— Суинбёрна читали?
— Его все читали.
— Германа Гессе?
— Да, но я не гомосексуалист.
— Ненавидите гомосексуалистов?
— Нет, но я их и не люблю.
— А чернокожие?
— Что чернокожие?
— Что вы о них думаете?
— Нормальные чернокожие.
— У вас предубеждения?
— У всех предубеждения.
— Как, по-вашему, выглядит Бог?
— Седой, жидкая бороденка, пиписьки нет.
— Что вы думаете о любви?
— Я о ней не думаю.
— Остряк. Ладно, вот вам адрес. Приезжайте в гости.
Я записал и еще пару дней повалялся в постели-по утрам смотрел сериалы, по вечерам — про шпионов и бокс. Опять зазвонил телефон. Та же дама.
— Вы не приехали.
— Я был увлечен.
— Вы влюблены?
— Да, пишу новый роман.
— Много секса?
— Иногда.
— Вы хороший любовник?
— Большинство мужчин считает, что они — да. Возможно, я тоже хороший, но не великий.
— Пизду едите?
— Да.
— Хорошо.
— У вас комната еще свободна?
— Да, хозяйская спальня. Вы женщину по-настоящему вылизываете?
— Еще бы. Но теперь все так делают. У нас тысяча девятьсот восемьдесят второй год, а мне шестьдесят два. Обзаведитесь мужиком на тридцать лет моложе — и он тоже будет. Может, и лучше.
— Вы удивитесь.
Я сходил к холодильнику, вытащил пива и покурить. Когда я снова взял трубку, она еще не повесила.
— Как вас зовут? — спросил я.
Она сказала мне что-то причудливое, я тут же забыл.
— Я вас читала, — сказала она. — Вы действительно мощный писатель. Говна в вас тоже порядочно, но воздействовать на человеческие чувства вы умеете.
— Вы правы. Я не великий, но другой.
— А как вы женщину вылизываете?
— Погодите-ка…
— Нет, скажите.
— Ну, это искусство.
— Да, искусство. Как начинаете?
— Мазком кисти, слегка.
— Конечно, конечно. А потом, когда уже начнете?
— Да, ну, есть методы…
— Какие методы?
— Первое касание обычно притупляет чувствительность в этой области, поэтому нельзя вернуться туда с той же самой эффективностью.
— Что вы мелете?
— Сами знаете что.
— Меня от вас в жар бросает.
— Это клиника.
— Это сексуально. Меня от вас бросает в жар.
— Я не знаю, что еще сказать.
— А что потом мужчина делает?
— Отпускает свое наслаждение на волю — пускай оно исследует. Всякий раз — по-разному.
— В каком смысле?
— В том смысле, что иногда выходит грубо, иногда нежно — в зависимости от того, каково тебе.
— Расскажите.
— Ну, все заканчивается на секеле.
— Еще раз это слово скажите.
— Какое?
— Секель.
— Секель, секель, секель…
— Вы его сосете? Покусываете?
— Еще бы.
— Меня от вас бросает в жар.
— Извините.
— Занимайте хозяйскую спальню. Вам нравится уединение?
— Я ж вам сказал.
— Расскажите про мой секель.
— Они все разные.
— Тут пока не очень уединенно. Строят подпорную стену. Но через пару дней закончат. Вам понравится.
Я опять записал ее адрес, повесил трубку и лег в постель. Зазвонил телефон. Я подошел, снял трубку и отнес телефон к кровати.
— В каком смысле все секели разные?
— Ну, по размеру, по реакции на раздражители.
— А вам попадался такой, который не удавалось возбудить?
— Пока нет.
— Слушайте, приезжайте-ка прямо сейчас?
— У меня старая машина. Она по каньону не взберется.
— Езжайте по трассе, машину оставите на стоянке у съезда в Хидден-Хиллз. Я вас там встречу.
— Ладно.
Я повесил трубку, оделся и сел в машину. По трассе доехал до съезда в Хидден-Хиллз, нашел стоянку и остался там сидеть ждать. Прошло двадцать минут — подъехала толстая дама в зеленом платье. В белом «кэдди» 1982 года. На всех передних зубах — коронки.
— Это вы? — спросила она.
— Это я.
— Господи ты боже мой. Ну и видок у вас.
— Да и вы не фонтан.
— Ладно. Залезайте.
Я вылез из своей машины и пересел к ней. Платье у нее было очень короткое. На жирной ляжке поближе ко мне маленькая татуировка: похоже на мальчишку-посыльного, который стоит на собаке.
— Я вам не плачу, — сказала она.
— Это ничего.
— Не похожи вы на писателя.
— И за это я благодарен.
— Вообще-то вы не похожи на человека, который хоть что-то умеет…
— Я многого не умею.
— Но трепаться по телефону вы мастак. Я даже себя ласкала. А вы себя?
— Нет.
После этого мы ехали в молчании. У меня оставалось две сигареты, и я их обе скурил. Потом включил ее радио, послушал музыку. У ее дома была длинная изогнутая дорожка, а двери гаража открылись автоматически, когда мы подъехали. Она отстегнула ремень — и вдруг обхватила меня руками. Рот у нее выглядел как открытый пузырек красной туши. Высунулся язык. Мы завалились на сиденье, вот так вот сцепившись. Потом все вдруг закончилось, и мы вышли из машины.
— Пойдемте, — сказала она; я двинулся за ней по дорожке, обсаженной розовыми кустами. — Я вам ничего платить не буду, — сказала она, — ни, блядь, чего.
— Нормально, — сказал я.
