Уильям Моэм - Собрание сочинений в пяти томах. Том четвертый. Рассказы.
Я не стал торопиться с ответом. Она была какая-то странная, и я почел за благо не спорить.
«Что ж, не могу же я тащить вас силком к алтарю»,— сказал я.
Я протянул ей руку, она вложила в нее свою. Я обнял ее за плечи — она не отстранилась и позволила, как было заведено, поцеловать себя в щеку
Утром я встречал поезд. В кои веки раз он пришел вовремя. Тим помахал мне из окна, когда его вагон проплывал мимо. Поезд остановился, я подошел; он уже слез и помогал спуститься жене. Он тепло потряс мне руку.
«Где Оливия? — спросил он, скользнув взглядом по перрону.— Познакомьтесь, это Салли».
Я пожал ей руку, одновременно объясняя, почему не приехала Оливия.
«Ей пришлось бы вставать в такую рань, правда?»— сказала миссис Харди.
Я сообщил, что порядок действий таков: они едут ко мне перекусить, а потом отправляются домой.
«Мечтаю о ванне»,— сказала миссис Харди.
«Будет вам ванна»,— пообещал я.
Она и в самом деле была весьма хорошенькая малышка, очень светлая, с огромными голубыми глазами и прямым очаровательным носиком. У нее была удивительно нежная кожа — розы с молоком. Она, конечно, чуть смахивала по типу на хористку, и ее красота могла бы кое-кому показаться довольно слащавой, но в своем стиле она была обаятельна. Мы поехали ко мне; и он и она приняли ванну, а Тим еще и побрился. Я побыл с ним наедине всего несколько минут. Он спросил, как Оливия отнеслась к его женитьбе. Я ответил, что очень расстроилась.
«Этого я и боялся,— заметил он, нахмурившись, и вздохнул: — Я не мог поступить по-другому».
Я не понял, что он хотел сказать. В эту минуту появилась миссис Харди и взяла мужа под руку. Он взял ее руку в свою, нежно пожал и посмотрел на нее довольным и каким-то насмешливо-любящим взглядом, словно не принимал ее совсем уж всерьез, но получал удовольствие от сознания, что она ему принадлежит, и гордился ее красотой. Она и вправду была миловидной. К тому же отнюдь не робкого десятка и быстро соображала; мы не были знакомы и десяти минут, как она предложила мне звать ее просто Салли. Понятно, они только что приехали, и в ней еще не улеглось возбуждение. Ей не доводилось бывать на Востоке, тут у нее от всего дух захватывало. Было ясно как день, что она по уши влюблена в Тима. Она с него глаз не сводила, ловила каждое его слово. Мы весело позавтракали и распрощались. Они сели в свою машину, чтобы ехать домой, я — в свою, чтобы ехать в Лахад. Оттуда я обещал отправиться прямиком на плантацию, да мне и в самом деле пришлось бы дать большого крюка, чтобы заглянуть к себе. Смену белья я прихватил в машину. Я не видел, почему бы Салли не прийтись Оливии по душе: искренняя, веселая, остроумная, совсем молоденькая — ей было никак не больше девятнадцати,— а ее чудесная миловидность не могла не тронуть Оливию. Я был рад, что подвернулась уважительная причина на целый день предоставить эту троицу самим себе, однако из Лахада я выехал с мыслью о том, что они обрадуются моему приезду. Я подкатил к бунгало и посигналил, ожидая, что кто-нибудь выйдет навстречу. Ни души. Дом был погружен во мрак. Я удивился. Стояла мертвая тишина. Я ничего не понимал. Они же должны быть у себя. Очень странно, подумал я. Я еще чуточку подождал, вылез из машины и поднялся по ступенькам. На верхней я обо что-то споткнулся, похоже, о тело. Выругавшись, я наклонился и пригляделся. Человек вскрикнул. Я увидел, что это ама. Когда я к ней прикоснулся, она отпрянула, скорчившись от ужаса, и разразилась стенаниями.
«Что случилось, черт побери?» — заорал я. Тут я почувствовал, что кто-то трогает меня за плечо, и услышал: «Туан, туан»[*65]. Я обернулся и различил в темноте старшего слугу Тима. Он заговорил придушенным голосом. Я слушал с нарастающим ужасом. То, что он рассказал, было чудовищно. Я оттолкнул его и бросился в дом. В гостиной царил мрак. Я включил свет. Первое, что я увидел,— это съежившуюся в кресле Салли. Мое внезапное появление испугало ее, она вскрикнула. Я едва мог вымолвить пару слов. Я спросил ее, правда ли это. Она сказала, что да, и комната поплыла у меня перед глазами. Мне пришлось сесть. Когда машина с Тимом и Салли свернула на подъездную дорожку и Тим просигналил, объявляя об их прибытии, а слуги и ама выбежали их встретить, раздался выстрел. Они кинулись в спальню Оливии и увидели ее лежащей перед зеркалом в луже крови. Она застрелилась из револьвера Тима.
«Она умерла?» — спросил я.
«Нет, послали за врачом, он отвез ее в больницу».
Я не соображал, что делаю. Даже не удосужился сообщить Салли, куда еду. Я поднялся и вышел, шатаясь. Усевшись в машину, я велел саису что есть мочи гнать в больницу. Я ворвался в приемный покой и спросил, где она. Меня пытались не пустить, но я всех растолкал. Я знал, где палаты для частных пациентов. Кто-то вцепился мне в руку, я вырвался. До меня смутно дошло, что врач приказал никого к ней не пускать. Мне было не до запретов. У двери дежурил санитар; он загородил вход рукой. Я выругался и велел ему убираться. Вероятно, я устроил скандал, но я уже сам себя не помнил. Дверь отворилась, и появился врач.
«Это кто тут шумит? — спросил он.— А, это вы. Что вы хотели?»
«Она умерла?»
«Нет. Но без сознания. Она так и не приходила в себя. Через час-два все будет кончено».
«Я хочу ее видеть».
«Это невозможно».
«Мы с ней помолвлены».
«Помолвлены?! — воскликнул он и так странно на меня посмотрел, что я заметил это даже в тогдашнем моем состоянии.— Тогда тем более».
Я не понял, что он имел в виду, я отупел от этих страшных событий.
«Вы ведь можете как-то ее спасти»,— сказал я умоляюще.
Он покачал головой.
«Видели бы вы ее, так не стали бы об этом просить»,— произнес он.
Я в ужасе на него уставился. В наступившей тишине я услышал судорожные всхлипывания какого-то мужчины.
«Кто это?» — спросил я.
«Ее брат».
Тут меня тронули за руку. Я обернулся. Это была миссис Серджисон.
«Бедный вы мой,— сказала она,— как я вам сочувствую».
«Почему, почему она это сделала?» — простонал я.
«Уйдемте, голубчик,— сказала миссис Серджисон.— Здесь вы уже ничем не поможете».
«Нет, я должен остаться»,— возразил я.
«Что ж, ступайте посидите у меня»,— предложил врач.
Я был совсем оглушен и позволил миссис Серджисон отвести меня за руку в личный кабинет врача. Она заставила меня сесть. Я все никак не мог поверить, что это правда. Я внушал себе, что это какой-то чудовищный кошмар, от которого я должен очнуться. Не знаю, сколько мы там просидели. Три часа. Может быть, четыре. Наконец пришел врач.
«Все кончено»,— сообщил он.
Тут я не выдержал и разревелся. Меня мало заботило, что́ они обо мне подумают. Я был в таком горе.
Мы похоронили ее на другой день.
Миссис Серджисон проводила меня до дома и посидела со мной какое-то время. Она хотела, чтобы я пошел с нею в клуб. У меня не хватило духа. Она была само участие, но я вздохнул с облегчением, когда она ушла. Я попробовал читать, однако не понимал ни слова. Внутри у меня все умерло. Вошел слуга, включил свет. Голова у меня раскалывалась от боли. Снова появился слуга и сказал, что меня хочет видеть дама. Я спросил, кто это. Он ответил, что не уверен, но думает, что это новая жена туана с плантации в Путатане. Я не представлял себе, что ей могло от меня понадобиться. Я встал и вышел. Слуга не ошибся. Это была Салли. Я пригласил ее в дом. Я заметил, что она смертельно бледна. Мне ее было жалко. Для девушки ее лет это было скверное испытание, а для новобрачной — жуткий приезд в дом мужа. Она присела. Она была вся на нервах. Чтобы ее успокоить, я принялся говорить банальности. Я чувствовал себя очень неловко, потому что она уставилась на меня своими огромными голубыми глазами, которые просто омертвели от ужаса. Вдруг она меня перебила.
«Кроме вас, я никого тут не знаю,— заявила она.— Больше мне не к кому было идти. Я хочу, чтобы вы меня увезли отсюда».
Я опешил.
«В каком это смысле — увез?»— спросил я.
«Я не хочу, чтобы вы меня расспрашивали. Я хочу одного — чтобы вы меня увезли. Немедленно. Я хочу вернуться в Англию!»
«Но вы не можете сейчас так вот взять да и бросить Тима,— возразил я.— Милая моя, нельзя давать волю нервам. Понимаю, каково вам, но подумайте и о Тиме. То есть для него ваш отъезд будет такое несчастье. Если вы его любите, самое меньшее, что вы можете сделать,— это постараться хоть чуточку облегчить его горе».
«Ох, ничего вы не понимаете,— воскликнула она,— а я не могу объяснить. Это так мерзко. Умоляю — помогите мне. Если есть ночной поезд, посадите меня на поезд. Мне бы только до Пенанга добраться, а там уж я сяду на корабль. Мне не хватит сил провести здесь еще одну ночь. Я сойду с ума».
Я был в полном недоумении.
«Тим знает?» — спросил я.
«Я не видела Тима со вчерашнего вечера. И больше никогда не увижу. Лучше смерть».
Я попытался выиграть время.
«Как вы поедете без вещей? Вы собрали багаж?»
«Какое это имеет значение?! — нетерпеливо возразила она.— Все, что понадобится в дороге, у меня с собой».
