Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие
— Слушайте! — взревел лорд Тилбери. — Мой брат ел именно так. Свидетельствует ли это о невменяемости?
— Могут это подтвердить?
Газетный магнат размеренно и ясно изложил всю историю. Мистер Бантинг, перешедший от шпината к теплой воде, выслушал ее и ответил:
— Дорогой мой Тилбери, я не думаю, что суд признает невменяемость. Хороший адвокат, на мой взгляд — вполне резонно, представит это милым чудачеством. Присяжные, вероятней всего, с ним согласятся.
— Мне кажется, и меньшего хватало…
— На экране — конечно. В реальной жизни… Что с вами, Тилбери?
Дело в том, что при слове «экран» виконт громко вскрикнул, словно под него наконец решились подложить взрывчатку. Мистер Льюэллин! За всей этой беготней он совсем забыл, что обидчивый киномагнат приезжает сегодня.
Лорд вскочил, словно вспугнутый фазан, и кинулся к телефону. Глядя ему вслед, Бантинг надеялся, что он успеет вызвать доктора, пока не поздно.
— Мисс Гиббз! — вскричал тем временем лорд, набрав дрожащими пальцами свой номер.
— Да, лорд Тилбери.
— Ми… мистер Льюэллин не звонил?
— Звонил, лорд Тилбери. Точно вовремя.
— Вы… вы не объяснили, почему меня нету?
— Объяснила, лорд Тилбери. Вы заболели и лежите там, в Уимблдоне.
— Спасибо, мисс Гиббз, спасибо!
— Не за что, лорд Тилбери.
— Так что он не обиделся?
— Что вы, лорд Тилбери! Он вас очень жалел. Он сказал: «Поем и поеду туда».
— Что!!!
— «Поем и поеду».
— О, Господи!
— Езжайте и вы, лорд Тилбери.
Волна восхищения и любви снова окатила виконта. Ладно, дядя — лакей, кузен побуждает усомниться в том, что человек — венец природы, но сама она достойна лучшего жениха в Англии, то есть его самого.
— Конечно, конечно, — ответил он. — Скажите Уотсону, чтобы подвел машину к отелю.
— Сейчас, лорд Тилбери. Ключи у вас?
— Какие ключи? От дома? Естественно… Нет! Я их дал вашему кузену. Посмотрите в моем столе.
— Сию минуту, лорд Тилбери. Да, вот они. Дать их Уотсону?
— Пожалуйста, мисс Гиббз. Спасибо вам большое. Когда, обуреваемый любовью к Гвендолен и досадой на Льюэллина, виконт поспешал к столику, его посетила тревожная мысль. Кто откроет дверь киношному магнату? Шофер Уотсон? Нет. Как многие шоферы, он — тугодум, и скажет, что только что привез хозяина в полном здравии.
Тут взгляд его упал на юриста, все еще прихлебывавшего свою воду, которой он всегда завершал трапезы.
— Бантинг! — воскликнул он в озарении.
— А, Тилбери! Что сказал доктор?
— Мне надо лечь в постель.
— Так я и думал. Помилуйте — пиво, бифштекс, картофель! Обопритесь на меня, я отведу вас в номер.
— Отвезите меня домой. Объясню по дороге.
— Отвезти? Я вам нужен?
— Непременно. Ко мне придет один человек, я один не справлюсь. Знаете что, сыграйте-ка дворецкого!
Бантинг по-стариковски захихикал.
— Ну конечно, с удовольствием! Вы просто возвращаете мне молодость. Я часто играл в любительских спектаклях, как ни странно — именно дворецких. Помню, помню, в местной газете писали: «Неплох и Сирил Бантинг в роли дворецкого». Ложитесь, дорогой, ложитесь, предоставьте все мне.
Глава X
Частный сыщик, если он серьезен, привыкает к долгим ожиданиям. Когда Перси еще не расцвел и не обзавелся умелыми помощниками, ему доводилось часами стоять под дождем, ожидая, пока из ресторана не выйдет виновная пара. Иногда он простужался, зато обрел терпение, а потому отнюдь не метался, оставшись без штанов. Рано или поздно, думал он, кто-нибудь да явится, а до тех пор — что ж, отдохнем. Он взял номер «Сплетен», привлекший и бывшего босса, но тут же покачал головой. Ну. что это! Старая добрая газетка просто на себя не похожа. Где соль, где перец? Если нынешний читатель удовольствуется тем, что мы видим на газетной полосе, можно ему посочувствовать. Тоже мне, сплетня — частные клубы для азартных игр! Брюква тем временем уснул, и, честное слово. Перси Пилбем охотно бы последовал его примеру.
Мешала ему неуловимая и тревожная мысль, порхающая по краешку разума, словно близорукий голубь, который никак не попадет в голубятню.
Сыщик знал, что мысль — не из приятных, но долго не мог уловить ее; и вдруг она, сама собой, обрела вид и величие. Вот, вот! Бывший босс слишком легко подписал этот чек. Как-то подозрительно… Кого-кого, а босса он знал и прекрасно усвоил, что единственное место, где тот не любит выводить свой титул, — это именно чеки. Теперь же он был весел, что там — резвился. Тут что-то не так.
Перси быстро понял, что именно. Его никогда не занимало сверхчувственное постижение, но тут он просто читал в мозгу зловещего лорда. Старый гад знал, что запретит выплачивать по чеку. Обогнать его трудно, если сидишь практически взаперти. Оставалось надеяться, что в ресторан он пойдет прежде, чем в банк. Банк этот — рядом, успеть — можно, но — штаны, штаны!
Он издал не совсем потребное восклицание, и чуткий Брюква приподнял голову. Конечно, эта мерзкая парочка забрала отсюда все брюки! Надежды нет. Перси откинулся в кресле, с горя схватил газетку — и тут раздался звонок.
Когда он открыл дверь, там стоял молодой человек исключительной элегантности.
— День добрый, — сказал он тем неприятным голосом, который более опытным людям подсказал бы, что перед ними — дипломат с большим будущим. Но Перси заметил не это; Перси заметил брюки и смотрел на них, как смотрит турист на Тадж-Махал.
Генри Блейк-Сомерсет не выказывал ни досады, ни гнева, ибо дипломатов первым делом учат походить в любой ситуации на чучело лягушки. На самом же деле он просто пылал. Когда он сообщил матери, что Кэй внезапно отбыла в Лондон, та рекомендовала поставить на место эту девицу; но он до таких высот не дошел. Любовь, а точнее — тепловатая симпатия, еще не испарилась из-под идеальной жилетки, и он намеревался просто и строго указать невесте на недопустимость ее поведения. Что-то такое вроде беседы между Артуром и Гиневрой.
Гнев он приберег для этого змия, для этого мерзавца, который желает жену ближнего, когда она еще и женой не стала. Вот с ним он поговорит. Ему он покажет. Об этом он думал, когда открывалась дверь, — и несколько растерялся. Разинуть рот не позволила выручка; но бровь он поднял.
— Дома мистер Шусмит? — спросил он все тем же голосом. Перси не отвечал, он глядел на брюки.
— Он дал мне этот адрес, — продолжал Генри. Голос немного изменился. — Живет он здесь?
Перси очнулся.
— Э? Живет, как не жить. Он вышел. Заходите, подождите.
Генри вошел, поглядывая на Брюкву. Он с детства недолюбливал собак, а эта ему совсем не понравилась. Боксеры вообще трогают нас не красотой, а добродушием; и данный их представитель, исключительно приветливый, был двойником Бориса Карлова.[64] Торчащие клыки, массивная челюсть, круги под глазами наводили на мысль, что он сжует вас и не почешется. Именно, думал Генри; зачем ему, собственно, чесаться?
— Он меня не укусит? — осведомился дипломат.
Перси мигом сообразил, как использовать такой интерес.
— Еще как! — заверил он. — Бульдоги в неволе просто звереют.
— Вы его крепко держите?
— Сейчас — да, — ответил Перси. — А дальше… Это зависит от того, дадите ли вы мне брюки.
Генри поднял обе брови.
— Pardon?
— Брюки. Мне надо выйти. А вы… Чего там, сидите, ждите Шусмита, я быстро обернусь. Ясно? Тогда — живей, живей! Шевелите мозгами.
Генри было ясно. Он никогда еще не шевелил так мозгами. Ситуацию он принял, но не поступился честностью.
— Хорошо, — сказал он, — брюки я дам…
— Вот это разговор!
— …но выражу протест.
— …Выражайте на здоровье, — согласился сыщик; и через несколько минут вышел на легких ногах, в сопровождении бульдога. Всякий назвал бы их веселой парочкой.
Бессловесный друг сохранил веселье, сыщик — утратил, когда ему сообщили, что чек опротестован, вежливо заметив к тому же: «Уберите собачку». Собачку он забрал и повел в «Аргус», где передал Марлен и Лане, а юного Спенсера послал купить брюки и отнести по такому-то адресу. После всего этого он уселся и набрал номер босса.
Ответила кузина.
— Гвен? — сказал он ей. — Это я, Перси.
— Привет.
— Соедини-ка с шефом.
— Его нету.
— А где он?
— Уехал в Уимблдон. Передать, что ты звонил?
— Нет, — грозно отвечал сыщик. — Увидимся там, у него.
2Привычка, по мнению Берка,[65] примиряет нас с чем хочешь; но это не всегда так. Возьмем, к примеру, Генри. Казалось бы, что ему разлука со штанами, если его дважды обезбрючивали в Оксфорде? По той, по иной ли причине он раздражал коллег-студентов, особенно — после гонок, во время пира, и, повторим, мог бы привыкнуть к подобным лишениям.
