Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
Лорд Холбтон вышел погулять, чтобы обдумать будущее. Ему представлялось, что пища для мыслей есть.
Певцы — нервный народ, рулады подмывают душу, и он исключением не был. Только нужда в деньгах давала ему силы вообще смотреть в будущее. Чем больше он смотрел, тем меньше видел. Подходя к воротам, он прикидывал, что будет, если миссис Стиптоу застанет его на месте преступления.
Услышав топот погони именно в такую минуту, он обернулся и понял, что за ним бежит усатое чудище, орущее «Эй!»
Люди по-разному реагируют на орущих и усатых чудищ. Джос Уэзерби и Наполеон стояли бы твердо, обдумывая при этом расположение сил. Вероятно, так поступил бы и Атилла — но не лорд Холбтон. Бросив на преследователя затравленный взгляд, он понесся вперед со скоростью кролика. Что там, какой кролик — гораздо быстрее!
Дж. Б. остановился, тяжело дыша, и несколько слов, недостойных крупного торговца, сорвалось с его уст. Как многие усачи, он недооценивал действия, которое усы оказывают на людей, тем более — тонких; мы же припомним Бирнамский лес, испугавший Макбета. Ветчинный король думал теперь о том, что такое ничтожество, как его быстроногий подопечный, ни за что не справится с серьезной, ответственной задачей. К кому же воззвать?
Он сам не знал, когда некий голос прошептал ему: «Надейся на одного себя». Вот — этой мысли не было, вот — она есть, мало того — она стала исключительно ценной.
Возможно, он бы и дрогнул, если бы мимо не пронесся небольшой автомобиль, в котором сидели давешняя посетительница, китайский мопс и леди Чевендер. Мопсу (звали его Патрицией) с утра нездоровилось, и Салли возила его к врачу.
Леди Чевендер скользнула по мистеру Даффу равнодушным взглядом, явно принимая его за представителя местной фауны, он же сам — покачнулся и охнул, словно исследователь Африки, увидевший носорога, который, со своей стороны, его не заметил. Счастье Даффов не подвело.
Через десять минут он стоял у огромного окна той столовой, в которой завтракали обитатели усадьбы, и смотрел на портрет. Освежевать Джоса Уэзерби ему все еще хотелось, но он поневоле признавал, что молодой гад хорошо поработал. Портрет был даже лучше, чем он думал, и влек его, словно магнит.
Тихо открыв окно, доходившее до полу, он вошел в комнату и с кошачьей мягкостью направился к камину, когда на его плечо легла тяжелая рука.
Обернувшись, он увидел огромного человека с перебитым носом и ушами, расположенными под прямым углом к голове.
— Вы чего? — спросил незнакомец.
Сердце мистера Даффа, уподобившееся плененному кролику, медленно вернулось на свое место. Усы еще трепетали, как нарциссы под мартовским ветром.
— Да ничего, — сказал он, пытаясь вложить в эти слова все посильное очарование; но тут же увидел, что это ему не удалось.
— Как так ничего? — возразил человек с ушами. — Дом-то мой!
— Вы мистер Стиптоу?
— Ну!
Положение усложнилось, но Дж. Б. не сдался.
— Рад вас видеть, — сказал он.
— Скоро расстанемся, — пообещал хозяин.
— Занятно, что мы так встретились.
— Да уж, смешней некуда! Хо-хо!
— Я могу все объяснить.
— Валяйте.
— Расскажу вам одну историю…
— Это можно.
— Моя фамилия Дафф.
Хозяин просто вылупился. Фамилия явно задела какую-то струну.
— Дафф? Это вы звонили насчет портрета?
История, видимо, не понадобилась. Мистер Стиптоу был туповат, но не настолько.
— Ясное дело. Она вам дала поворот, а вы решили сами стибрить.
— Ну что вы! Я хотел… э… взглянуть.
— Да?
— Да, да, да.
— Ладно. Вы вот что скажите, он вам очень нужен?
— Поймите меня! — дрожа от чувств, сказал мистер Дафф. — Когда человек любит женщину, хотя они давно расстались, он должен смотреть на нее и думать об утраченном счастье.
— А то как же! — охотно согласился хозяин. — Я еще в кино видел — сидит себе, смотрит. Не помню, Адольф Менжу или Лайонел Барримор.[46] Я сразу так и подумал. Ладно. Вы правда отвалите денег?
— Сколько угодно!
— Да?
— Да, да, да, да, — заверил Дж. Б. — В разумных пределах.
— Ладно. Вам — портрет, мне — деньги. Ножик есть?
— Нет.
— И у меня нету. Пойду возьму, — сказал хозяин и столкнулся в дверях с хозяйкой.
Удержав равновесие — ноги всегда его подводили, из-за них он и не стал чемпионом, — он произнес, робко хихикнув:
— Лапочка, это мистер Дафф.
Мистер Дафф перебирал усы. Миссис Стиптоу его оглядывала. Она не была туповатой и без труда догадалась о причинах его визита. Естественно, думала она, пришел просить и молить. Губы ее сжались. Она любила, чтобы ее решения принимали без разговоров.
— Я вам вчера звонил…
— Помню. Мне прибавить нечего. Портрет не продается. Говард, проводи мистера Даффа.
— Хорошо, лапочка.
Если бы Наполеон увидел, как хозяин и гость выходят на лужайку, он бы непременно вспомнил о своих московских невзгодах. Оба молчали, пока не вышли за пределы слышимости. Тогда мистер Стиптоу вынул платок, вытер лоб и сказал:
— Все к черту!
— Что? Как?
— Ничего не выйдет.
— Не хотите?
— Не могу.
— Подумайте, какие деньги!
О деньгах мистер Стиптоу думал и невыразимо страдал. Лицо его буквально искривилось.
Вдруг оно просветлело. Мистер Дафф удивился. Маловероятно, чтобы хозяина осенила мысль, но чего не бывает!
— Слушайте! — сказал мистер Стиптоу.
— А?Э?
— Что это такое? Ну, трусишь, и тебе нужно…
— Мужество?
— Нет, раньше. А, моральная поддержка! Вот. Значит, мне нужна поддержка! Есть у меня лакей. Скажем ему.
— Лакею?
— Да. У нас с ним как раз урок. Заждался, надо полагать. Джос действительно заждался и хотел уже уйти, когда с удивлением увидел, что, кроме хозяина, к нему направляется давешнее чудище. Однако теперь, вблизи, он его узнал.
— Дж. Б! — воскликнул он.
— Уэзерби!
— Вот это да! — сказал мистер Стиптоу. — Вы что, знакомы?
— Знакомы ли мы? — откликнулся Джос. — Это мягко сказано! Дж. Б. Дафф мне дороже деда. Кто ребенка утешает, приголубит, приласкает?[47] Не кто иной, как Дж. Б.
— Вот здорово! — восхитился хозяин. — Ну, вы тут потолкуйте, а я пойду выпью.
Ухода его они почти не заметили, воззрившись друг на друга. Наконец мистер Дафф выговорил:
— Какого черта вы здесь делаете?
— Не виляйте, Дж. Б., — сурово сказал Джос. — Что — это — такое? Более мерзкой поросли…
— Неважно. Лучше вы объясните…
— Есть какие-то правила, в конце концов! Или ты человек, или ты морж. Человек не имеет права носить такие…
— Черт с ними. Что вы тут делаете? Джос поднял брови.
— Дорогой мой, неужели вы думали, что я засижусь без работы? При моих-то дарованиях! Меня немедленно подхватили. Я, как бы попроще объяснить, здешний фюрер.
— Стиптоу сказал, лакей.
— Можно назвать и так.
— Странно.
— Да. От вас не скроешься! Честно говоря, я стал лакеем, чтобы крутиться неподалеку от мисс Фэрмайл. Если помните, я говорил о ней с известной теплотой. Теперь чувства мои еще сильнее. Одним словом, я влюблен.
— Да?
— Да. Перейдем к усам. Объяснитесь.
Мистер Дафф ощутил, что все — к лучшему.
— Хотите ко мне вернуться? — спросил он.
— Смотря зачем.
— Ну, слушайте.
В этот миг появился хозяин.
— Сказали ему? — спросил он.
— Вот, собираюсь. Значит, слушайте.
— Слушайте! — поддержал мистер Стиптоу.
— А, ясно! — заметил Джос. — Вы оба хотите, чтобы я слушал. Что ж раньше не сказали?
Пока мистер Дафф излагал факты, он задумчиво молчал.
— Ну? — спросил мистер Стиптоу по окончании рассказа.
— Да, что?
— Будете?
— Что именно? А, красть портрет! Конечно, конечно. Простите, отвлекся. Я все думаю, как Дж. Б. теперь ест. Просто живая изгородь. А портрет — пожалуйста, со всем моим удовольствием.
Глава XI
Ночь опустилась на усадьбу, сменяя день, весьма занимательный для тех, кто в ней жил. Далеко не все они спали. Лорд Холбтон страдал. Чибнел страдал. Мистер Стиптоу и Джос более или менее радовались. Даже леди Чевендер бодрствовала по разным причинам, хотя обычно спала не меньше восьми часов.
Как и Наполеон, она засыпала, едва коснувшись подушки. Другие считают овец; другие — но не она. Умастит кремом лицо, положит в корзинку мопса, ляжет, выключит свет, и пожалуйста!
Однако сегодня, повторим, она не заснула.
Вернувшись из Брайтона, она вела себя странно, как-то беспокойно. В Клейнс-холле не так уж много веселья, но прекрасная леди его ничуть не умножила. Теперь же, глядя во тьму, она была совсем печальной.
Глубоко вздохнув, она прикинула, не пойти ли ей за книгой, которую она оставила в зале, — может быть, та вгонит ее в сон, — но вдруг легкое поскребывание подсказало ей, что мопс Патриция тоже не спит и тоже хочет выйти.
