Кальман Миксат - Том 2. Повести
— Итак, у вас были цыгане. А где находилось ваше оружие в это время?
— В моей охотничьей сумке.
— А сумка?
— Висела на вешалке.
— Никто не притрагивался к ней?
— Никто.
— Вы все время оставались в комнате?
— Все время.
— Не может быть!
— Если я говорю, значит, так и есть…
— Когда же ушли от вас цыгане?
— Поздно вечером.
— Что вы делали после их ухода?
— Спал до рассвета.
— Один?
— Один.
— Никто не входил к вам в комнату, пока вы спали?
— Не думаю…
— Значит, вы не уверены в этом?
— Спящий человек не может знать наверное. Однако погодите-ка! — Балашша задумался. — Действительно я, по-видимому, не все время один был в комнате. Когда я проснулся, то увидел, что кто-то подложил мне под голову подушку.
— Кто мог это сделать?
— В замке есть одна девушка. Только она одна могла это сделать.
— Девушка? Гм. Ищи женщину! И на каких же ролях она там в замке?
— Не понимаю, — слегка смутившись, пробормотал Балашша.
— В качестве кого она служит у вас?
Капи-Капивари покачал головой:
— Эх, Спевак, Спевак, какая дьявольская бестактность.
— Девица эта прежде была, так сказать, артисткой… А теперь стала вполне светская дама. Она присматривает за замком, составляет мне компанию, беседует со мной, когда я наведываюсь туда.
— Одним словом, компаньонка, — с непоколебимой серьезностью продолжал расспрашивать следователь. — Фамилия, имя?
— Мария Шрамм.
— Какого она поведения?
Капи снова заскрежетал зубами:
— Право, Спевак, это уж слишком!
— Простите, ваше превосходительство, но нужно же мне знать хоть что-нибудь об этой женщине, прежде чем я отдам приказ об ее аресте.
Балашша даже пошатнулся от неожиданности и заметно изменился в лице.
— Как, вы хотите арестовать ее? — вскричал он взволнованно. — За что же?
— За соучастие в ограблении.
— Полегче, Спевак! — нахмурив мохнатые брови, предупредил следователя губернатор.
Тут уж и Спевак вышел из себя:
— Ну, что там «полегче»? Причастность ее бесспорна.
— И следователь с торжествующей улыбкой протянул Балашше пистолет. — Вот, полюбуйтесь! В оба пороховые канальца вставлены и обломлены кончики булавки, так, чтобы пистолет не мог выстрелить. Так-то, господин барон! Эта самая дамочка и лишила вас возможности защищаться. Следовательно, надо полагать, она загодя знала о готовящемся на вас нападении!
Повелитель Кеккё вскрикнул, как ужаленный в сердце:
— Ах, змея!
Вся кровь бросилась ему в голову, он зашатался, будто раненый тигр; пистолет выпал из нервно задрожавших рук и с грохотом полетел на пол.
Капи очень удивился волнению приятеля и принялся утешать его, как только мог:
— Вижу, любил ты девчонку! Aber mach kein Spektakel, liber Freund.[71] Сукины дети эти бабенки! Все они — на одну колодку. Но будь спокоен, мы ее изловим. Ты только не горюй! Bleib ruig, Toni![72] Не велика утрата. Em Knopf ist nur em Knopf![73] А на свете пуговиц сколько твоей душеньке угодно! Изловим и соучастника ее, этого самого Круди. В четверг, в полночь, он уже будет у нас в руках. И документы твои, и пять тысяч форинтов! Десять жандармов отрядим туда, от них ему не уйти. Стефанович распорядится. Стефанович, сделай, пожалуйста, так, чтобы командовать жандармами поручили поручику Шершинскому. Он — малый ловкий, хитрый жандарм. Еr hat Nase![74] Он-то уж проведет твоего Круди. Только я попрошу вас, господа, хранить все это в глубочайшей тайне. А вы, Спевак, можете выписать ордер на арест девицы! Сегодня же нужно доставить ее сюда! И к четвергу все будет в порядке. В половине двенадцатого ночи жандармы будут уже в твоем распоряжении. Где ты хочешь с ними встретиться?
— Не знаю, — нехотя отвечал Балашша, словно теперь его ничто уже не интересовало.
— Лучше всего, — предложил Стефанович, — если жандармы сразу же с наступлением темноты спрячутся в кукурузе. Я знаю Склабоню и местность вокруг часовни святого Венделина.
— Хорошо, — согласился губернатор. — Я не буду заниматься деталями. А теперь с богом, господа. Приступайте к выполнению своих обязанностей. И ты уже идешь, Тони? Ах, у тебя много дел? Ну что ж, займись ими и bleibruig![75] Tutto in ordine.[76] Правительство его императорского величества хранит вас, подобно провидению. Все вернут тебе, кроме разумеется, девицы. Ну, да что она такое? Em Knopf! Kriegst du eine andere.[77]
Балашша, хоть и в дурном расположении духа, занялся устройством своих дел в городе. Хорошо еще, что в такую печальную минуту у него нашлось много дел. Прежде всего нужно было уговорить барона из Белы подождать с покупкой процесса до пятницы. Впрочем, собирателю процессов даже понравилось, что документы находились теперь в руках Круди: от этого процесс делался, черт побери, даже интереснее!
— Хорошо, — согласился он, — я подожду до пятницы, если вам и в самом деле удастся вырвать бумаги из когтей этого разбойника.
Затем Балашша пустился на поиски денег. Прежде всего ему необходимо было переговорить с директором комитатского банка, которому для того, чтобы выдать барону пять тысяч форинтов, пришлось срочно собрать совещание дирекции и посоветоваться со множеством других людей. В этой беготне прошла первая половина дня. В полдень в город вернулись жандармы, посланные арестовать Мими, и доложили, что птичка еще утром выпорхнула из своей клетки. Исчезла, не сказав никому ни слова. Только ее и видели.
При таких обстоятельствах убитому горем барону ничего не оставалось, как сидеть в номере своей гостиницы и раздумывать: куда могла исчезнуть девица?
Вдруг в дверь постучали, и в комнату вошел его управляющий Хорвати с пакетом, обернутым бумагой.
— Что это?
— Принес я, ваше сиятельство, башмачок. Пришлось подпоить этого безбожника Фильчика, чтобы заполучить башмак. В пять штофов вина обошлось мне это дельце.
— Не стоило тратиться.
— Но ведь вы, ваше сиятельство, приказали…
— Да, да. Вы поступили правильно. Дело только в том, что обстоятельства изменились. Вчера я еще ниточку искал, а нынче на целую веревку наткнулся. Спасибо. До свиданья!
Ох, эта веревка! Как душила она барона, как сжимала ему горло! Бедняга даже думать был не в состоянии.
Взяв в руки сверток, барон вытащил из него маленький башмачок, а затем из своей охотничьей сумки — другой. Говорят, «два башмачка — пара», и они в самом деле походили друг на друга, как два листа одного и того же дерева!
Балашша долгим и печальным взором смотрел на них. А в это время какой-то шмелек, возвращаясь с рынка от лотков с черешней, залетел в комнату через распахнутое окно и, покружив над башмачками и заглянув в каждый, кажется, нашел в одном из них что-то сладкое, так как принялся жужжать еще более настойчиво. Сигара барона направила туда свой дымок; и вот из клубящегося дымка над башмачками уже стал возникать какой-то образ: сначала голубовато-дымчатая юбочка (такую юбку как раз и носила Мими), затем стройный стан, красивая девичья головка. Вдруг, под воздействием блеснувшей в мозгу горестной мысли, барон гневно схватил со стола башмачки и вышвырнул их за окно, под ноги базарной толпе. Напрасными были труды сигарного дымка!
На площади башмачки быстро подобрали: один — торговка черешней, у которой только что пообедал шмелишка, к другому же успел подскочить проворный пекаренок, который проходил мимо, насвистывая какую-то песенку. И началась между ними ссора: кому должна принадлежать пара башмачков, поскольку порознь они не стоят и ломаного гроша. Торговка уверяла, что у нее есть дочка, которой башмачки будут в самую пору. А хлебопека ждала дома маленькая сестренка.
На шум перебранки пришел наконец полицейский и, разобравшись, первым делом отнял у обеих спорящих сторон corpus delicti, а затем объявил соломоново решение: башмачки достанутся той девице, у которой обе ноги — левые! (Обе туфельки оказались с левой ножки Мими.)
Поскольку, однако, ни пекаренок, ни тетушка Гареник не смогли доказать наличия у их протеже двух левых ног, полицейский попросту конфисковал обувь и отдал ее торчавшему у церкви босоногому мальчишке-нищему, который тотчас же натянул башмачки на свои худенькие ножонки и с сияющим от счастья лицом затопал в них по булыжнику мостовой.
* * *В четверг выдалась дивная, теплая ночь. Я сам, правда, не помню ее, так как был в ту пору еще малышом, и знаю о событиях этой ночи только понаслышке, так что о погоде своего суждения сказать не могу. Однако все сходятся на том, что ночь была темная. Балашша уже в одиннадцать часов прибыл к условленному месту — к часовне святого Венделина, стоявшей довольно далеко от села. Только лай наиболее горластых псов долетал сюда от Склабони.
