Чарльз Паллисер - Квинканкс. Том 1
— Дорогая, если это не разбередит ваши раны, я очень хотела бы послушать вашу историю. Но что же я, как можно так забыть о приличиях! Вы ведь не знаете даже моего имени. Я старинная знакомая мисс Квиллиам. Миссис Первиенс.
— Да-да. Хелен о вас рассказывала.
— В самом деле?
— Не далее как этой ночью она рассказывала, как плохо с ней обошлись прежние наниматели.
— Да уж, — довольно неопределенно подтвердила миссис Первиенс. — Ей не хватает сил для той работы, которую она на себя взяла. Я указывала ей, что при ее одаренности она могла бы найти себе более подходящее занятие, и уговаривала перебраться под мою крышу.
— Вы очень добры. Очень. Я крайне обеспокоена ее здоровьем.
— Видите ли, дорогая, мне повезло в жизни: я вдова с независимыми средствами. У меня есть дом — Гаф-Сквер, пять, адрес весьма респектабельный. Это площадь, где жил сам Великий Хан Литературы! У меня бывает множество прекрасных людей. Исключительно из лучших слоев. Вы меня понимаете.
— Да-да.
— Моя жизнь — постоянное qui-vive:[11] я ищу воспитанных молодых женщин, у которых не сложилась судьба. Кроме того, у них должен быть определенный savoir-faire.[12] Так вот, вы, моя дорогая, на редкость очаровательны. — Она коснулась локонов матушки. — Светлые волосы — как ноготки, глаза — как незабудки.
На лице матушки появилась довольная улыбка:
— Вы очень добры.
— Самое большое для меня удовольствие — найти сестру по несчастью. Но мисс Квиллиам — Хелен — чересчур горда. Надеюсь, вы не будете чересчур гордой. — Матушка покачала головой. — Потому что, — продолжала миссис Первиенс, — я была бы очень рада предложить вам в любое время перебраться под мою крышу.
— В самом деле?
— Несомненно. — Она скосила глаза на меня. — Только, боюсь, ребенка я принять не смогу.
Разочарование матушки было столь явным, что оно резануло меня как ножом.
— О, мы не собираемся разлучаться.
— Но, конечно, это можно будет как-то уладить. Поместить его, к примеру, в школу на пансион?
— Нам обоим страшно об этом и подумать! Да и, так или иначе, я не могу себе этого позволить.
— Дорогая, — миссис Первиенс одарила ее покровительственной улыбкой, — я не объяснила вам суть дела. Вижу, нам еще многое нужно обсудить. — Она взглянула на меня. — Если этот юный джентльмен отправится в кондитерскую, он найдет там, наверное, на что потратить шесть пенсов?
Она открыла сумочку и стала извлекать оттуда кошелек, но тут отворилась дверь и вошла мисс Квиллиам.
При виде нашей гостьи на ее лице появилось незнакомое мне выражение. Румянец ее поблек, глаза сузились и сделались холодными.
— Удивлена, миссис Первиенс, что снова вас здесь встречаю.
— Дорогая, как я рада, что сейчас вы выглядите намного лучше, чем в прошлый раз.
— Что вам угодно? — неприветливо спросила мисс Квиллиам.
— Дорогая Хелен — можно вас так называть? — я пришла вас проведать и повторить свое предложение, но поскольку вы отсутствовали, я познакомилась с этой прелестной юной леди. — Заколебавшись, она обратилась к матушке: — Мисс?…
— Миссис Мелламфи, — отозвалась матушка. И мягко добавила: — Джонни — мой сын.
— А, ну конечно. Какая же я глупая. — Миссис Первиенс быстро преодолела неловкость: — Вы ведь об этом уже говорили, да?
Она дала понять, что очень рада с нами познакомиться, и обменялась рукопожатием с матушкой и со мной.
— Мой ответ остается прежним, — сказала мисс Квиллиам. — Я не желаю от вас помощи.
Миссис Первиенс встала и отряхнула свое роскошное шелковое платье, словно к нему могла пристать от стула какая-то зараза.
— Что ж, дорогая, быть может, со временем вы преисполнитесь ко мне более добрых чувств. — Она очень приветливо улыбнулась моей матушке: — Боюсь, сегодня у меня не получится послушать вашу историю. Но я с удовольствием ее послушаю, если вы придете как-нибудь утром ко мне домой. Приходите до полудня.
— Спасибо, миссис Первиенс. Приду непременно.
— Запомните адрес? — начала та. — Это…
— Уверяю вас, миссис Первиенс, — вмешалась мисс Квиллиам, — миссис Мелламфи так же мало нуждается в вашей помощи, как и я.
Матушка растерянно переводила взгляд то на миссис Первиенс, то на мисс Квиллиам.
— Дражайшая мисс Квиллиам, — сказала миссис Первиенс, — думаю, лучше пусть эта леди сама за себя решит.
В дверях она обернулась и достала что-то из ридикюля. А теперь, знаю, вы обе на меня обидитесь, но моя совесть не будет чиста, если я покину эту обитель нищеты с полным кошельком.
Она вынула монету, но не сделала попытки вручить ее мисс Квиллиам. Вместо этого она положила деньги на столик, за которым мы работали и ели.
— Это подарок, — сказала она, — можете делать с ним все, что хотите. Пожалуйста, тратьте деньги, хотя бы ради ребенка. — В дверях она сказала: — Больше я вас не побеспокою, мисс Квиллиам. Прощайте.
Мы с матушкой отозвались, но мисс Квиллиам ограничилась легким кивком; пока за гостьей не закрылась дверь, на ее лице оставалось холодное, враждебное выражение.
Матушка робко произнесла:
— Сколько она оставила? Посмотри, Джонни.
Я подошел и взглянул на блестящую золотую монету, не беря ее в руки.
— Соверен.
На эти деньги мы могли бы прекрасно прожить три недели, меж тем как у нас оставалось всего один-два шиллинга и дальнейших заработков не предвиделось.
— Деньги этой женщины ничего, кроме несчастья, не принесут, — проговорила мисс Квиллиам.
— Как так? — спросила матушка.
— В событиях, о которых я рассказывала, ее роль была, по меньшей мере, сомнительной. А с тех пор я узнала о ней еще кое-что и расскажу тебе, но только в том случае, если получу повод усомниться, что она здесь больше не появится, или узнаю, что она все-таки дала тебе свой адрес.
Матушка бросила на меня виноватый взгляд, но все же не призналась подруге в том, что наша гостья еще раньше упомянула, где расположен ее дом.
— Раз встреча с нею нам больше не грозит, — сказала матушка, — то, верно, не будет никакой беды, если мы воспользуемся деньгами?
— Я к ним не прикоснусь. Делай с ними что хочешь. Только не предлагай мне ничего из того, что на них купишь.
Мисс Квиллиам взяла глиняный кувшин и налила стакан остававшейся там жидкости.
Матушка схватила монету и шепнула мне:
— Джонни, мы купим хлеба и чего-нибудь из кондитерской.
— И свечей, — предложил я.
Мисс Квиллиам, видимо, услышала меня:
— Только не свечей, иначе получится, что я тоже воспользуюсь этими деньгами, а я из суеверия страшусь даже такой малости.
— Джонни, — начала матушка тоном, каким говорила обычно, ожидая от меня возражений, — тогда часть денег пойдет на то, чтобы заплатить проценты за медальон. Сегодня последний срок, иначе я потеряю право выкупа; нужно-то всего шиллинг и шесть пенсов.
— Глупости, — воскликнул я. — Мы не можем бросать деньги на ветер.
— Но, Джонни, это будет вложение денег: медальон стоит много дороже, чем нам за него дали.
— Ты прекрасно знаешь, мы никогда не сможем его выкупить!
— Не говори так! — вскричала она. — Сможем. Все будет хорошо, как в прежние дни. Увидишь.
В ответ на мой удивленный взгляд она добавила:
— Кодицилл. Мы продадим его и получим кучу денег.
Я скосил глаза на мисс Квиллиам: она как будто не слышала.
— Не будем решать наспех, — шепнул я, так как благодаря юридическим знаниям, полученным от двух джентльменов, понял, что кодицилл может стоить гораздо больше, чем кто-либо предлагал или предложит.
Видя, однако, как ей не хочется расставаться с медальоном, я против воли согласился на уплату процентов. К тому времени, как мы сделали покупки в кондитерской и съели их (с некоторым стыдом, потому что в другом конце комнаты сидела мисс Квиллиам), наступил вечер. Лавка ростовщика была открыта до десяти, так что мы заблаговременно пустились в путь по теплой погоде и прибыли в лавку за час до ее закрытия.
Когда мы вошли, приемщик поднял глаза; мне показалось, что он обратил на нас особое внимание, поскольку он улыбнулся и, получив от матушки квитанцию и деньги, произнес: «Я должен попросить, чтобы вы минуту подождали — и скрылся в задней комнате. Его не было несколько минут; мне показалось, что там кто-то перешептывается. Потом приемщик вернулся и выполнил то, что требовалось: расписался на нашей квитанции за очередной месяц.
Когда мы были на улице, я обернулся и заметил двух человек, вышедших из лавки вслед за нами (один был необычно высокого роста). Это меня удивило: я думал, что в лавке не было других посетителей. Заподозрив неладное, я по дороге домой то и дело оглядывался, и всякий раз мне чудились две фигуры, которые останавливались и прятались в тени. Сумерки уже сгустились; на освещенных, полных народа улицах я чувствовал себя уверенно, но, свернув на Беннет-стрит, подумал о том, что впереди Спред-Игл-Ярд, а дальше придется идти до Тотхилл-стрит по длинному темному переулку, и мне захотелось предложить матушке, чтобы мы отправились в обход. Тем не менее я не решился волновать ее из-за пустых, быть может, подозрений.
