Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление
Дагни помнила то мгновение, когда она поставила свою подпись под длинным официальным документом, покончив с существованием компании «Линия Джона Голта». Теперь она снова стала линией Рио-Норте компании «Таггерт Трансконтинентал», хотя поездные бригады не желали отказываться от прежнего названия. Отказ нелегко давался и ей; Дагни с трудом заставляла себя не называть линию прежним именем, и все удивлялась тому, почему это дается ей так непросто, и почему она ощущает при этом легкую печаль.
Однажды вечером, повинуясь внезапному порыву, она свернула в переулок за углом здания «Таггерт», чтобы в последний раз взглянуть на офис фирмы «Линия Джона Голта, Инк.», не зная, чего, собственно, хочет… «Просто посмотреть», — решила Дагни в конце концов.
Вдоль тротуара поставили дощатый забор, старое здание начинали сносить: оно, все-таки, не выдержало напора времени. Проникнув за забор в свете уличного фонаря, бросившего однажды тень незнакомца на мостовую, она заглянула в окно своего бывшего кабинета. От первого этажа ничего не осталось; перегородки были сорваны, с потолка свисали сломанные трубы, на полу лежали груды мусора. Смотреть было не на что.
Она спросила у Риардена, не приходил ли он к этому зданию весенней ночью и не стоял ли у двери, борясь с желанием войти. Однако еще до того как он ответил, она поняла, что его здесь не было. Дагни не знала, почему задала ему этот вопрос. Не знала она и того, почему это воспоминание до сих пор тревожит ее.
За окном ее комнаты в черном небе висел освещенный листок календаря — словно маленький ярлык на чемодане. На нем значилось: 2 сентября. Дагни вызывающе улыбнулась, вспоминая ту гонку, которую задала его страницам; теперь перед ней не стояло сроков, подумала она — ни сроков, ни преград, ни пределов.
В замке входной двери повернулся ключ; она ждала, хотела услышать этот звук.
Риарден вошел, как делал это уже много раз, ознаменовав свое появление лишь поворотом полученного от нее ключа. Сводным, уже ставшим для нее привычным жестом, он бросил на кресло пальто и шляпу; на нем был официальный вечерний костюм.
— Привет, — сказала она.
— Все жду того вечера, когда тебя не окажется дома, — отозвался он.
— Тогда тебе придется звонить в контору «Таггерт Трансконтинентал».
— Всегда? И никуда более?
— Ревнуешь, Хэнк?
— Нет. Просто интересно, что я тогда почувствую.
Он смотрел на нее с другого конца комнаты, не торопясь приближаться к ней, намеренно откладывая это удовольствие. На Дагни была серая офисная юбка и блузка из полупрозрачной белой ткани, пошитая под мужскую рубашку; над талией она расширялась, подчеркивая линию бедер; свет лампы за спиной Дагни обрисовывал перед Риарденом весь конур ее изящного тела.
— Как прошел банкет? — спросила она.
— Отлично. Я удрал при первой возможности. Почему ты не пришла? Тебя приглашали.
— Не хотела, чтобы нас видели вместе.
Риарден посмотрел на нее, дав взглядом понять, что причина ему ясна. Затем черты его лица дрогнули, складываясь в веселую улыбку.
— Ты много потеряла. Национальный совет металлургов более не станет подвергать себя такому испытанию, как общение со мной в качестве почетного гостя. Если только, конечно, этого можно будет избежать.
— А что произошло?
— Ничего. Просто была уйма речей.
— И ты прошел через столь тяжкое испытание?
— Нет… вернее, да, но, в известной мере… я намеревался получить удовольствие.
— Принести тебе чего-нибудь выпить?
— Да, если тебе не трудно.
Дагни повернулась, чтобы выйти. Риарден остановил ее, встал за спиной и взял за плечи; повернув голову Дагни к себе, он поцеловал ее в губы. Когда он оторвался от нее, Дагни вновь притянула его к себе жестом властной собственницы, как бы подчеркивая свое право на это. И только потом сделала шаг в сторону.
— Бог с ней, с выпивкой, — проговорил Риарден. — В общем, я не очень-то и хочу, просто приятно, что ты обо мне заботишься.
— Хорошо, вот и позволь мне позаботиться о тебе.
— Не надо.
Риарден улыбнулся, растянулся на кушетке и лег затылком на скрещенные запястья. Он чувствовал себя дома; другого дома у него, похоже, никогда и не было.
— Видишь ли, худшей частью банкета явилось то, что всех присутствующих объединяло одно желание — поскорее с ним покончить, — проговорил он. — Но одного я не могу понять, зачем в таком случае его вообще нужно было устраивать. Чего ради так стараться — ради меня?
Взяв пачку сигарет, Дагни протянула ее Риардену, а потом услужливо поднесла зажигалку. Улыбнувшись в ответ на смешок Риардена, она присела на подлокотник кресла, стоявшего в противоположном конце комнаты.
— Почему ты принял их приглашение, Хэнк? — спросила она. — Ты же всегда отказывал им в своем обществе.
— Не хотелось отвечать отказом на предложение мира — тем более после того, как я победил их, о чем они превосходно знают. В организацию эту я никогда не вступлю, но в ответ на приглашение быть почетным гостем… ну, мне думалось, они умеют проигрывать, сохраняя лицо. Я считал, что это благородно с их стороны.
— С их стороны?
— Ты хочешь сказать, с моей?
— Хэнк! После всего того, что они сделали, пытаясь остановить тебя…
— Я победил, разве не так? Вот я и подумал… Знаешь, я вовсе не держал на них обиды за то, что они не сумели сразу разглядеть достоинства металла… Ведь в конце концов они это сделали. Каждый человек учится, как умеет, и когда приходит его время. Да, я знал, там были и трусость, и зависть, и ханжество, но подумал, что все это лишь на поверхности — теперь, когда я доказал свою правоту, причем доказал ее столь очевидно!.. Вот я и решил: меня приглашают, дабы выразить одобрение металлу, а…
За короткое мгновение паузы Дагни улыбнулась; она поняла, что Риарден хотел сказать: «…а за это я простил бы кому угодно и что угодно».
— Но все было не так, — продолжил он. — И я не знаю, в чем состоял их мотив. Дагни, не думаю, чтобы у них такового вообще не было, я просто не знаю… Они устроили этот банкет не с целью порадовать меня, не с целью что-то от меня получить или хотя бы спасти свое лицо перед публикой. Банкет этот, похоже, не имел никакой цели, никакого смысла. Раньше, осуждая металл, они совершенно не были заинтересованы в том, чтобы не дать ему хода — и сейчас его судьба была им столь же безразлична. Они даже не боятся, что я прогоню их с рынка — даже это их не волнует! Знаешь, на что был похож этот банкет? Будто им кто-то подсказал, что некоторые ценности следует чтить, причем именно таким образом… вот они и принялись совершать все необходимые телодвижения, как призраки, бездумно повторяющие далекие отзвуки лучших времен. Я… я просто не мог вытерпеть этого.
Она сказала нарочито бесстрастным тоном:
— И ты еще не считаешь себя щедрым!
Риарден посмотрел на нее; глаза его в удивлении просветлели:
— Почему ты так на них сердита?
Дагни покачала головой и, стараясь скрыть нежность, ответила:
— А ты-то хотел порадоваться…
— Наверно, и поделом мне. Я не должен был ничего ожидать. Сам не знаю, чего я хотел.
— А я знаю.
— Я никогда не любил подобных мероприятий. Не знаю, почему я решил, что на этот раз все будет иначе… Знаешь, когда я отправлялся туда, мне казалось, что металл преобразил все вокруг, даже людей.
— О, да, Хэнк, знаю!
— Словом, я шел не туда, где можно искать чего-то такого… Помнишь? Ты сказала однажды, что праздники должны быть только у тех, кому есть что праздновать.
Яркий кончик ее сигареты застыл в воздухе; Дагни замерла. Она никогда не рассказывала ему о той вечеринке, не говорила ни о чем, связанном с его домом. И через мгновение негромко произнесла:
— Помню.
— Я знаю, что ты хотела этим сказать… И знал это еще тогда.
Он глядел прямо в глаза Дагни. Она потупилась.
Риарден умолк; а когда заговорил снова, голос его прозвучал уже весело:
— Худшее в людях, это когда они расточают не оскорбления, а комплименты. Терпеть не могу ту их разновидность, которой меня сегодня потчевали — как все, если послушать, во мне нуждаются: город, страна, весь мир… Очевидно, с их точки зрения, высшей славы достигает тот, кто имеет дело с нуждающимися в нем людьми. А я терпеть не могу людей, которые во мне нуждаются.
Он посмотрел на Дагни:
— Вот ты, скажем, нуждаешься во мне?
— Отчаянно нуждаюсь, — совершенно искренне ответила она.
Риарден расхохотался.
— Нет. Я совсем о другом. Потом, ты говоришь это не так, как они.
— И как же я это говорю?
— Как торговец, как человек, который платит за то, чего хочет. А они лопочут, подобно попрошайкам, протягивающим к тебе жестяные миски.
— Я… плачу за это, Хэнк?
