Андрей Упит - Поездка Вилнита на восток
Тем не менее голову он не потерял — она работала быстро, глаза — тоже. За перилами борта было еще с полфута палубы. Вилнит просунул в прогал сначала голову и осмотрелся, а затем, крепко вцепившись обеими руками в верхнюю перекладину, перекинул сперва одну, а затем и другую ногу. Край палубы был довольно скользкий, но, если крепко вцепиться в перила и осторожно переставлять ноги, удержаться можно. Несколько мешала свободно действовать левой рукой узорчатая палка, но бросить ее он не мог. До конца осталось уже немного, шагов через пять гора вещей кончалась. Прислонившись к борту, там стояли люди.
Вдруг испуганно вскрикнула стоявшая у борта женщина. Ее что-то толкнуло в спину, а у самых ног скользнула какая-то фигурка. Стремительно обернувшись, женщина ахнула, увидев перед собою паренька в синей рубашонке и с непокрытой головой. В руках у него была белая палочка. Она стала ему что-то сердито выговаривать, но мальчик указал палкой на готовую упасть в реку корзину, и женщина бросилась спасать ее.
А Вилнит тем временем нырнул в гущу палубных пассажиров и предусмотрительно перебрался на другую сторону. «Это у меня неплохо получилось, — подумал он. — Если у человека голова на плечах, ему нечего бояться. Хорошо, что я сказал женщине, а то бы ее корзина плыла теперь по реке. Вряд ли остановили бы из-за нее пароход и стали вылавливать».
Как странно: посреди реки стоит пристань — на баржах несколько построек с окнами и высокой жестяной трубой. Пароходишко прилип к ней, как мокрый лист к коряге, опустил в люк толстый гофрированный шланг, по которому с шумом полилась нефть. На пристани орудовали четыре женщины в темных засаленных спецовках, но все они были ловкие и сильные, как мужчины. Вилниту эта работа очень понравилась, и он дал себе слово, что, когда немного подрастет, непременно поступит на такую же пристань и будет перекачивать нефть в пароходы.
Ехали еще долго-долго. Вдоль ближнего берега тянулись покрытые лесом горы, кое-где их пересекали глубокие овраги. Солнце уже коснулось вершин кудрявых деревьев, когда пассажиры опять заговорили о Винновке, и снова все узлы и корзины пришли в движение. Пароход медленно повернул к пристани, которая после куйбышевской казалась совсем маленькой. Вилнит сошел на берег одним из первых.
Возле мостков высились три огромных, покрытых брезентами штабеля мешков с зерном. У четвертого только что остановились передние подводы обоза. «Хлеб везут», — подумал Вилнит. Пахло совершенно так же, как в латышском деревенском амбаре. Еле обозначенная в твердом плитняке дорога, обогнув овраг, поднималась в гору. С горы спускались другие подводы. «Много хлеба», — решил Вилнит и почувствовал, что очень голоден.
Но долго раздумывать было некогда: налетели большие желтые комары и набросились на людей, как бешеные. Часть пассажиров — женщины и дети — побежали к кустам на склоне горы, чтобы наломать веток, а то совсем нечем было от них обороняться. Вилнит тоже взобрался на пригорок. Там рос невиданный в Латвии кустарниковый дуб с толстыми блестящими листьями. Попадались и большие дубы, только не очень высокие, но зато корявые. А в воздухе плыл знакомый грустно-сладостный запах: верно, где-то рядом росли и липы. В Виестурском парке в Риге они как раз начинали цвести… А может быть, так сладко пахли незнакомые красные мохнатые цветы над выветрившимся плитняковым обрывом? Откуда ему знать, все кругом незнакомое.
Когда он, обмахиваясь веткой, спустился с горы, верхом на коне прискакал какой-то бородач, въехал в самую гущу толпы. Тщетно старался понять Вилнит, о чем он говорит: его познания в русском языке были еще слишком слабы. Он запомнил только одно часто повторявшееся слово: «Осиновка». Видимо, это было название нового места, куда им предстоит направиться. Все дальше и дальше… По телу пробежала легкая дрожь, хотя ветра не было и река казалась неподвижной.
Вилнит присел на бревнышко и подпер голову руками. Он так устал, словно всю дорогу прошел пешком. Тут было не меньше сотни человек, все они перебирали свои узлы и складывали вещи в одно место. Несколько женщин забрели в воду и умывали грязных ребятишек. Вилнит взглянул на свои руки — они тоже были грязные и липкие, но было прохладно, и потом он ни разу еще не умывался без бабушкиных напоминаний. У этих детей были мамы и бабушки, они тащили их в воду и заставляли мыться… Бабушка… Из оврага вышли мужчина и женщина. Вилнит видел, что это чужие, но ему так хотелось, чтобы это были его бабушка и дед… Но они свернули в сторону, к подножью горы, где работала веялка и останавливались подводы. Нет, сидеть одному было слишком тяжело. Вилнит встал и пошел к толпе.
Солнце почти скрылось за горизонтом, когда прибыла вереница порожних подвод. В одну минуту их нагрузили вещами, поверх которых уселись люди. Бородатый разъезжал взад и вперед и старался навести в этой суматохе какой-то порядок. Вилнит подбежал к одной подводе, затем к другой, но взобраться на них не мог. Около третьей тоже ничего не вышло. Передние уже тронулись. Вилнита охватил ужас. Вдруг придется остаться здесь одному? Но тут, откуда ни возьмись, появилась девушка с двумя длинными черными косами, в красивой цветастой кофточке с широкими рукавами. Она подхватила его под мышки и легко посадила на воз. Там уже сидели мужчина, женщина и трое ребят, но на заднем мешке вполне можно было устроиться. Большой мальчишка обернулся, подвинулся ближе, так что Вилниту осталось местечко в ладонь шириной. Он изо всех сил уперся ногами в веревку, которой были увязаны вещи. До оврага дорога была довольно ровная, но дальше пошли выбоины и ухабы, подвода тряслась, а мальчишка-возница, не оглядываясь, гнал и гнал коня. Вилниту показалось, что его вот-вот подбросит в воздух и он грохнется на дорогу. Он вцепился обеими руками в мешок, чтобы удержаться на месте.
На горе еще светило солнце, ветер улегся, было жарко и пыльно. Сидя спиной к лошади, Вилнит мог видеть только те места, которые они уже проехали. Справа по склону горы — ржаное поле, слева — ровное, как стол, огромное рыжевато-зеленое поле пшеницы с тяжелыми колосьями. Оно тянулось далеко-далеко, до самого оврага, о котором можно было судить по кудрявым верхушкам обрамляющих поле деревьев. По ту сторону оврага возвышалась крутая, поросшая лесом гора, изрезанная ярко-белыми полосами, похожими на выбеленные солнцем кости. На юго-востоке гора эта примыкала к утопавшей в синей дымке необозримой возвышенности.
Так они ехали километра четыре. Но вот наконец дорога стала ровнее, и с обеих сторон потянулись ряды домиков. Из разговоров своих соседей Вилнит понял, что это и есть Осиновка. Они миновали все село и остановились на большой, поросшей травой поляне. Там уже собрались все, кто приехал раньше. Больше всего было детей разного возраста, и они подняли ужасный шум.
Вилнит уже привык ко всякой толпе, к любому шуму. Он бродил, как неприкаянный, не зная, куда приткнуться. Люди говорили между собой на непонятном языке, у всех были свои заботы, и никто не обратил внимания на затерявшегося в толпе, как песчинка в реке, мальчика.
Надвигались сумерки. Но тут снова прискакал тот же верховой — видно, он был здесь хозяином и распорядителем. За ним шли шесть женщин, на плечах у них были коромысла с жестяными ведрами, а в ведрах молоко. Хозяин с первого же взгляда понравился Вилниту — он чем-то напоминал председателя в пристанционной деревне. Только этот был помоложе и повеселее. И деревенские и эвакуированные слушались его беспрекословно. Сначала отделили ребят от взрослых. Детям стали давать молоко и хлеб. Вилнит пошел вместе с другими, но мальчишки постарше оттеснили его, а потом и вовсе прогнали. Это было так несправедливо и горько, что Вилнит никак не мог удержаться от слез. Малышей поили матери, а большие управлялись сами. Некоторым приходили на помощь отцы, только Вилнит стоял один в стороне.
Но хозяин деревни это заметил. Он подошел к нему, погладил его по голове и что-то сказал, потом отошел и тут же вернулся с большой кружкой без ручки и ломтем душистого ржаного хлеба. Такого сладкого молока Вилнит никогда еще не пил. В два приема осушил он кружку и, возвращая ее, от всего сердца сказал спасибо. Вероятно, в глазах его было что-то такое, от чего хозяину стало грустно. Он покачал головой и обвел задумчивым взглядом переполненную народом поляну.
— Бедные дети, разбрелись все в разные стороны… — сказал он тихо.
Но вдруг лицо его исказилось, он обернулся и погрозил кулаком на запад — совсем как дедушка Вилнита, когда они садились на станции Югла, под Ригой, в товарный вагон. Теперь Вилнит знал, почему им пришлось бежать из дому, почему он очутился один в далеких огромных горах. Ему тоже захотелось погрозить кулаком. Но руки были заняты огромным ломтем ржаного хлеба, и он не смог этого сделать.
Такого вкусного хлеба он тоже еще не едал. Расхаживая по поляне и наблюдая, как люди устраивались на ночь, Вилнит съел все до крошки. Почти в каждой группе говорили о Сосново — по-видимому, это было место, куда их завтра отвезут. Западная половина неба была еще совсем светлой, но над Волгой взошла луна и заливала мягким светом поляну и устраивающихся на ночь людей. Вилниту снова стало бесконечно тяжело и грустно.
