Оливия Уэдсли - Ты и я
— Терпеть не могу воскресений, — пояснила она, — проводить их в дороге куда приятнее!
— Разумеется, — согласился Карди. Что бы ни сказала, что бы ни сделала в те дни Верона, у него не был другого ответа. В этом словечке "разумеется" был ключ его душевного состояния, весь смысл жизни.
Он послал Тото кучу распоряжений относительно комнат, цветов, обеда, и Тото добросовестно старалась выполнить его приказания.
"Две больших комнаты окнами на море и кровать-диван…"
— Что это такое? — с недоумением спросила Тото Чарльза и получила в ответ, что так, вероятно, называется кровать без ножек.
— А в Дании они водятся? — осведомилась Тото. Чарльз доказал, что датчане достаточно передовой народ, раздобыв требуемую кровать.
Он делал Тото покупки и тратил много времени, да и денег, — о чем Тото не подозревала, — выполняя все поручения, которые Карди возлагал на Тото своими телеграммами.
О предполагавшемся вторичном браке Карди с его женой Чарльз услыхал впервые в посольстве, где завтракал вместе с Бобби, Темпестом и двумя французами, заявил, что это нелепая идея, и тотчас с болью в сердце и желанием защитить подумал о Тото.
— Думаю, что это правда, Треверс, — и Чарльз понял тогда, что слух имеет под собой основание; вскоре пришло подтверждение.
В тот же вечер он отправился повидать Тото и когда, войдя в комнату, увидел, что она улыбается ему одними губами, угадал, что теперь уже она знает наверное.
Наблюдая за Тото изо дня в день и все больше убеждаясь, насколько она удручена, он чувствовал, что в нем накипает неистовое раздражение против Карди, и от прежнего дружеского расположения не остается и следа.
Он давно уже не заговаривал с Тото о браке, но накануне приезда Карди и Вероны вечером снова просил ее обручиться с ним.
Они стояли у окна одной из комнат того роскошного помещения, которое Тото сняла по распоряжению Карди, и к ним доносилось, как бы ободряя, биение пульса города в летний вечер; улицы кишели людьми, которые радостно расходились по домам или спешили развлечься. Чарльз вспомнил, что как: то, еще до отъезда Карди в Лондон, они также стояли с Тото у окна, и она, обернувшись, заглянула ему в глаза и сказала: "Как хорошо! Солнце и море, и толпы людей, смех и шум движения, — чувствуешь, что живешь! Как я люблю это!"
На этот раз она молчала, и Чарльзу, глядя на нее, вдруг бросилось в глаза, что она стала совсем худенькая и не излучает больше счастья и радости, которыми раньше была пронизана насквозь.
Прилив нежности снес все преграды, и он импульсивно, хотя и неуверенным тоном, сказал:
— Тото, голубка, может быть, вы все-таки согласитесь. Обручитесь со мной… хотя бы чисто формально. Лишь бы я имел право немножко заботиться о вас… присматривать за вами…
Тото взяла его под руку:
— Вы слишком дороги мне, чтобы я могла пойти на это. И… не надо настаивать сегодня, Чарльз, милый! Видите ли, я могла бы, пожалуй, оттого что… да, я, кажется, боюсь немножко. Если когда-нибудь я… мы… если я увижу, что люблю вас… или что вы любите меня… я приду. Но пусть это будет только по любви, а не по другим основаниям…
— Я научил бы вас… — пробормотал Чарльз. Тото крепче сжала ему руку.
— Нет, научить нельзя. В этом-то вся беда. Уж я знаю это. Нельзя научить любить, по крайней мере, такую, как я, нельзя; мы либо любим, либо нет.
У нее задрожали губы, и, заметив это, Чарльз поспешил на помощь и сказал:
— Ну, хорошо, хорошо… Но, может быть, "такую, как вы" можно пригласить пообедать и потанцевать?
Танцуя с ней, он держал ее в своих объятиях, и кровь стучала в висках, захлестывало душу бесконечной нежностью, и томил запах жасмина; хотелось грубо, изо всех сил, прижать Тото к себе и хотелось в то же время устранить с ее пути все, что могло причинить ей хотя бы малейшую боль.
В последнюю минуту он сказал, стоя у дверей отеля и крепко сжимая руки Тото в своих:
— Если позволите, я зайду засвидетельствовать свое почтение в понедельник.
К несчастью, в день приезда Вероны шел дождь. Тото не поехала на вокзал, так как Карди телеграфировал, чтобы она этого не делала: "Мама не любит вокзальных встреч, дорогая", и Тото стояла одна, без Скуик, в большой гостиной и волновалась.
Снаружи монотонно струился дождь; в гостиной было сыро и душно, как всегда бывает летом в комнатах отеля, стоит лишь закрыть окна. "И даже у цветов вид принужденный", — подумала вдруг Тото.
Она принялась поправлять их, слегка раздвигая, но в эту минуту в комнату вошла Верона; Тото вздрогнула, перевернула вазу, и вода полилась на ее бледно-зеленое платье.
Верона негромко засмеялась.
— Сыро на улице, сыро и здесь! — проговорила она своим очаровательным голосом. Смех заглушил поцелуи — по одному на каждую щеку Тото. — Так вот она — Тото!
Гибкая рука в очень длинной белой перчатке отодвинула Тото, чтобы удобнее было ее разглядеть.
— И какая высокая! Когда мы расставались, ты была ростом в два фута, но волосы вились уже тогда. Говорят, это выходит из моды. Нам придется съездить в Париж, чтобы привести себя в должный вид. Карди, где Риверс?
— Я здесь, леди… мадам, — раздался спокойный голос, и из-за горы картонок, саквояжей, подушек появилась очень маленькая женщина. Она отозвалась на зов своей госпожи, но смотрела она на Тото и тотчас обратилась к ней, то сжимая, то разжимая руки:
— Вы не помните меня, мисс… разумеется, можно ли предполагать…
— Ну, конечно, мисс Гревилль не помнит вас, Риверс! — легко бросила Верона. — Вот глупая! С чего бы…
— Да, конечно, ле… мадам, — покорно зашептала Риверс.
— Вовсе нет, я помню! — воскликнула внезапно Тото. — Вы носили маленькие черные шелковые передники и. подсаживали меня к дэдди на кровать и…
— Полный семейный ансамбль, в таком случае, — колко сказала Верона. — Однако я до смерти хочу поскорее принять ванну с растиранием. Карди, распорядись, Бога ради, чтобы подали коктейля. Я словно насквозь прошла дождем! В сырой летний вечер хорошо только дома или… в ресторане. А все эти отели я не выношу. Настроение у меня падает с каждой минутой. Пусть здесь сейчас же разведут огонь; если мы и сжаримся, зато станет повеселей!..
— Разумеется, разумеется, голубка, — с энтузиазмом согласился Карди. — Сию минуту. Но ты не простудилась, нет?
Он заботливо обнял рукой гибкую фигуру в белом манто с соболиным воротником и, охваченный тревогой, торопливо бросил через плечо:
— Позвоните кто-нибудь, чтоб пришел кельнер, пожалуйста.
Тото позвонила. Риверс успела уже исчезнуть в соседней комнате, а Скуик решила до обеда не появляться.
Вошел кельнер, и Карди приказал подать коктейли.
— Мартини с капелькой абсента.
Оказалось, что в отеле мартини с абсентом не имеется.
— Какие глупости, конечно, все это есть, — крикнула Верона. — Ты спустись, присмотри сам, Карди!
Карди вышел, и Верона медленно проследовала в соседнюю комнату, где Риверс, стоя на коленях, терпеливо раздувала огонь.
Тото остановилась на пороге, не зная — идти ли ей за матерью, оставаться ли в гостиной или бежать к Скуик.
Верона обернулась и увидела ее.
— Зайди, милочка, если хочешь, но я сейчас буду принимать ванну, так что, пожалуй…
— Я вернусь… к обеду… позже… — поспешила сказать Тото, — В дверях она столкнулась с Карди.
— Алло! — воскликнул он, улыбнулся и прошел мимо. Секунду спустя к Тото донесся его и Вероны смех, тот низкий, грудной смех, который говорит о любви и о близости и исключает весь остальной мир. Дверь резко захлопнулась.
Вся жизнь вскоре свелась к захлопывающимся дверям; захлопывались они всегда очень учтиво, но Тото неизменно оставалась по ту сторону их.
В первый вечер Карди зашел к ней в комнату, посидел у нее на кровати, и Тото сказала то, что — она была в этом уверена — ему так хотелось слышать от нее:
— Как мама хороша!
— Хороша, клянусь Юпитером! — оживленно воскликнул Карди, покрывая рукой ручку Тото. — Мы славно заживем теперь втроем.
Славное житье началось с того, что Верона возненавидела отель и пожелала снять виллу в окрестностях города, пониже, вблизи итальянского ресторана. Карди уже несколько дней метался, разыскивая подходящий дом, когда Верона, проезжая, увидала Strandnaes — виллу с садом, спускавшимся к самому берегу, и с верандой, которую Верона признала "сносной" после того, как ее притенили маркизами в белых и оранжевых полосах и расставили по углам вазы с цветами.
Чарльз Треверс и Бобби явились засвидетельствовать свое почтение, и — увы, молодость непостоянна! — Бобби, который был шокирован браком Карди, Бобби, который уверял Тото, что лишь бессердечная женщина может так быстро снова выйти замуж, Бобби чуть ли не с первой минуты стал рабом и поклонником Вероны.
И тотчас проявилась та беспечная жестокость, то раздражение, с каким юноша относится к предмету своей прежней любви после того, как любовь миновала.