Александ Казбеги - Пастырь
– Обнимает чужой?! – воскликнул он и вскочил.
Щеки его пылали, спокойное лицо стало грозным, метало молнии.
– Нет, богом клянусь, Маквала! Если не мне, так и другим ты не достанешься!.. Я люблю тебя, и ты моя навеки!..
«Лучше слов, что я придумал,
Не придумал человек!
Лучше умереть однажды,
Чем терзаться целый век!..»
– Да, лучше, лучше умереть однажды, так лучше! – воскликнул он и стал спускаться с горы.
Онисе шел твердой, стремительной поступью, пот катился градом по его лицу.
Огибая выступ скалы, он вдруг столкнулся с быстро шедшим человеком.
– Здорово, Онисе! – воскликнул встречный. Онисе смешался.
– Бежиа, ты? – остановился он, в душе проклиная эту встречу.
– Куда путь держишь? – спросил с любопытством Бежиа.
– Никуда. Соскучился, решил на охоту пойти.
– О-о! – удивился Бежиа. – Турья голова тебе, турья голова! – приветствовал он Онисе обычным приветствием охотников. – Дай бог тебе удачи!
Онисе смущал его испытующий, недоверчивый взгляд.
– А зачем ты вниз идешь? – не выдержав, спросил пастух.
– Хочу поохотиться по ту сторону гор.
– А почему? Разве здесь не лучше?
– Нет, здесь пастухов много и зверь напуган.
– Ну, дай тебе… Задержал я тебя!..
– Нет, что ты?… Ты парень удачливый, у тебя счастливый глаз, ты не сглазишь.
– Дай тебе бог удачи! А скажи, пожалуйста, талисман – железное кольцо, выкованное в безмолвии, – у тебя есть?
– А зачем мне оно?
– Как зачем? Ты, значит, не знаешь ничего? Вот я тебе сейчас расскажу, как это бывает… Встанет кузнец в страстную пятницу, не вымолвит ни слова, ни куска в рот не возьмет, ни глотка не выпьет, и так, натощак, не произнеся ни звука, раздует горн и скует кольцо железное и всякого, кто будет носить то кольцо, оградит оно от зла и от глаза дурного.
Онисе нетерпеливо ждал окончания рассказа, слышанного им тысячи раз.
– До свидания, Бежиа! – стал он торопливо прощаться.
– Ты что, друг, разве спешишь? Посидим, отдохнем немного.
– Некогда, опаздываю.
– Ну, давай отдохнем!
– Где ты был, что так устал?
– А вот присядем, тогда расскажу. Они сели на камень у края дороги.
– Еще до рассвета пришлось мне гонять коз проклятых, разбрелись они… Как только вернулся, меня послали в деревню за хлебом, мы без куска хлеба остались; когда спустился вниз, оказалось, что лошадь отправили пастись в горы. Теперь иду за лошадью.
Онисе насторожился. Ведь Бежиа работает пастухом у Гелы, значит, он был у Маквалы, видел ее. О, теперь Онисе готов был до полуночи не расставаться с ним! Бежиа видел Маквалу, стоял рядом с нею, теперь эта нежданная беседа с пастухом показалась ему бесценным подарком.
«Только, что за проклятье! – думал Онисе. – Ни разу не упомянет о ней!»
Бежиа, как нарочно, ни словом не обмолвился о Маквале. Он тарахтел без умолку, как неисправный мельничный жернов, вертел языком безостановочно, но ни одного зернышка для жадного слуха Онисе!
– Бедняга, как намучили тебя! – сказал наконец Онисе.
– Да уж, где нам, крестьянам, отдыхать, да еще батракам! Пришел я домой уставший, хотел отдохнуть, а тут Маквала за конем послала, не смог я ей отказать, сразу же и пошел.
– Маквала? – наконец-то губы Онисе произнесли вслух священное имя. Кровь прилила к его лицу, он принялся кашлять, чтобы скрыть свое волнение.
– Да, Маквала… Что ни говори, а такой женщины нет в наших горах. Богом клянусь, ей отказать невозможно ни в чем.
– Ишь, как ты о ней говоришь! – неловко попытался пошутить Онисе, изо всех сил стараясь, чтобы голос его не дрожал.
– А отчего не говорить? Добрая она… Не спросит человека, почему он брови насупил, развеселит его, утешит… А сердце какое? А нрав? Нет, не иначе, как сам владыка был ее восприемником!..
– А сердце у нее доброе? – спросил мохевец.
– Доброе, да еще какое! Слов не найдешь, чтоб ее восхвалить достойно!.. Только жаль ее, одна дома, много забот у нее по дому.
– Разве так уж много? – участливо спросил Онисе.
– А как же? Большое хозяйство, двор, скота много… Все надо в исправности держать… Ты что дрожишь-то весь? – прервал свои разглагольствования Бежиа, пристально вглядываясь в Онисе.
Онисе насторожился. Как бы не опорочить недоброй молвой дорогое имя!
– Это ничего… Просто зябну.
– Уж не лихорадит ли тебя?
– Нет, откуда в горах лихорадка? Просто холодно стало.
– В низине можно схватить!
– Можно… – согласился Онисе.
– Так ты ее, к тому же, и красивой считаешь? – осторожно спросил он.
– Кого? Маквалу? Звезда, с неба сорвавшаяся, – вот кто она!
При этих словах Онисе потерял всякую власть над своим сердцем, стон вырвался из его груди.
Бежиа снова испытующе глянул на него.
– Что с тобой?
– Должно быть, и вправду в низине схватил лихорадку! – сдался на этот раз Онисе. – А мне что-то не очень нравится ваша хваленая Маквала! – небрежно бросил он.
– Что? – удивился Бежиа, – нездоров ты, потому и болтаешь глупости. Ее красота всех с ума сводит, а ты говоришь, – не нравится?
– Нет, не нравится! Муж ее вернулся, что ли?
– Нет… его зимнее пастбище зноем повыжгло, он спустился пониже, нового ищет.
– И жену оставил одну?
– Совсем.
– Как он решается ее одну оставлять?
– Отчего же?… Она – женщина надежная: кого избрала, тому и верна.
– Возможно, да только женщине всегда трудно одной.
– Уж не сидеть ли мужу весь век с женой! Когда же дело делать? Не годится так. А за Маквалой нет надобности присматривать, никто не собьет ее с пути, – убежденно заключил Бежиа. – Вот и сейчас она одна на мельнице, – дожидается помола.
Онисе вздрогнул. Глаза его засверкали.
– Как ты сказал? – он схватил Бежиа за плечо.
– А что такое я сказал? – растерялся Бежиа.
– Ты правду говоришь, что Маквала одна, совсем одна осталась на мельнице… Говори скорей! – Онисе охрип от волнения. Испуганный насмерть Бежиа извивался у него в руках. Он ничего не мог понять.
– Ей-богу, правду говорю! – жалостно оправдывался он.
– Совсем одна?
– Одна, одна!
– Хорошо! – Онисе отпустил Бежиа. – Ступай теперь своей дорогой. Да смотри, держи язык за зубами… Никому не проговорись о том, что встретил меня здесь, не то, бог свидетель, ничто и никто тебя не спасет!
Бежиа поклялся, что будет молчать. Он взвалил на плечи свои пожитки и, попрощавшись с Онисе, зашагал своей дорогой.
– Постой! – остановил его Онисе.
– Что еще? – испуганно оглянулся Бежиа.
Онисе подошел к нему вплотную и спросил, понизив голос:
– Она на мельнице?
– Да!
– Одна?
– Одна!
– Никого к себе не ждет? – допытывался Онисе, пронизывая взглядом бедного пастуха.
– Я сам проводил ее туда. Зерно отнес на помол и оставил ее одну.
– Прощай, Бежиа, прощай! – вдруг заспешил Онисе. – Только, братством тебя заклинаю, помни, о чем я просил тебя, забудь о нынешней встрече. Как будто ты и не видал меня вовсе и ничего не слыхал обо мне…
– Ну, так вот что, Онисе, – скажу тебе прямо, – если бы я расстался с тобой так, как давеча, обиженный тобою, я, пожалуй, рассказал бы кому-нибудь о нашей встрече, об обиде своей. А теперь – пусть эта пуля пронзит мне сердце, если я выдам тебя.
С этими словами он вынул пулю из гнезда газыря и протянул ее Онисе.
– Пусть умрет Онисе, лишь бы тебе долго жить, – и Онисе дал ему взамен свою пулю.
Этим нехитрым обычаем скрепили они свое братство и отныне обязались быть верными друг другу в радости и горе.
И тотчас же острый выступ скалы скрыл их друг от друга, и каждый пошел своей дорогой, думая о своем.
9
Около полуночи Онисе достиг спуска в Снойское ущелье. Высоко в небе ярко пылала луна, в ущелье таился туман. Омытый лунными лучами, он расстилался мягким ватным плащом. Онисе зашагал вниз по спуску и сразу же укутался в туман. Луна как бы скрылась за облака, но сумрак все же был пронизан ее лучами, и легкий, рассеянный свет озарял окрестность. Отяжелевший воздух слегка колыхался от ветра и обдавал свежестью разгоряченное лицо горца.
Густая белая пелена скрывала алмазно-сверкающих богатырей. Временами порывы ветра разрывали эту пелену, и тогда то тут, то там из белизны вставала черным видением огромная, недосягаемая глазам вершина.
Иногда над высоко взметнувшейся горой вспыхивал венец из звезд. А туман то вздымался, словно боясь прикоснуться к земле, то жадно приникал к долине, вновь и вновь притягиваемый ее красотой.
Все кругом непрестанно менялось, все было неверно и зыбко, но уверенно шагал Онисе, нетерпеливо всматриваясь в ложбину и не понимая, близко она или далеко, потому что тропинка, по которой он шел, петляла и извивалась.
Ветер всколыхнул, разорвал туман, погнал его клочьями вверх. Перед Онисе распахнулась долина, по которой спокойно вилась река Сно. По берегам вразброску чернели маленькие мельницы, плетенные из лозняков. В сумраке они терялись среди валунов.
