Александ Казбеги - Пастырь
Как-то Онисе пришел к своей любимой в назначенный час, крепко обнял ее, едва переступив порог.
– Почему ты опоздал? – ласково спросила Маквала.
– Разве опоздал? Вон взгляни! – и Онисе указал ей рукой на вечернюю звезду.
Маквала посмотрела на небо и улыбнулась, лучистая радость замерцала в ее глазах. Звезда еще не успела дойти до отмеченной ими черты, – значит, Онисе пришел раньше условленного часа.
– Не знаю, – капризно ласкаясь, говорила Маквала, – мне показалось, что уже скоро рассвет.
– Ах ты, моя ворчунья! – улыбнулся Онисе. – Обманываешь меня!
– Нет, нет! – пьянея от близости любимого, шептала Маквала.
Они вошли в комнату и сели рядом на скамейку. Маквала склонила голову на плечо друга, искоса взглядывая на него. Онисе казался озабоченным. Дни счастья отучили ее от грусти и даже от простой повседневной скуки. Много горя, много забот выпало на долю Маквалы, но близость любимого излечила ее раненое сердце, и она, полная радости, забыла о печалях.
«Онисе любит и любим… О чем же он может грустить?»– думала Маквала.
– Милый! – сказала она. – Не грусти так, а то, ей-богу, заплачу.
Онисе восторженно, благодарно взглянул на нее.
– Разве могу я грустить, когда ты со мной? Как солнечный луч, поселилась ты в моем сердце, навсегда озарила его.
– Тогда отчего ты молчишь?
– Так просто, задумался…
– Нет, не хочу я печальных дум, не хочу горя! Говори, говори со мной все время, я хочу слышать тебя!
– Жизнь моя!.. Что мне делать, как мне ласкать тебя, чтобы утолиться твоей любовью? Чем отплатить тебе за счастье, как суметь никогда не огорчать тебя, не печалить твой взор?
– Сам не будь печален, – буду и я всегда радостной.
Онисе снова поник головой, задумался.
– Ты опять? – встревожилась Маквала.
Онисе поднял глаза на женщину, изведавшую в жизни так много горя и все же сумевшую сохранить всю чистоту свою и наивность.
– Маквала, сегодня я узнал, что Гела скоро вернется домой.
– Гела? – побледнела женщина. – Кто тебе сказал?
– Из Чечни вернулись пастухи, они и сказали.
Долго сидели они в глубокой задумчивости.
– Маквала! – прервал молчание Онисе. – Мы были так счастливы, что позабыли обо всем… Готовься в путь, – пора нам уходить.
– А как мне готовиться?
– Мало ли? Пошить, постирать. Только много вещей не бери с собой. Трудно нам придется.
– А я ничего и не хочу.
– Когда же мы уйдем?
– Хоть сегодня.
– А ты не спрашиваешь, куда?
– Зачем спрашивать?
– А вдруг тебя потянет в другие места?
– С тобой мне всюду рай.
– Маквалаиси! Кто тебя, такую чудесную, породил? – Он горячо обнял ее. – Значит, я послезавтра приду, и мы, помянув бога, тронемся в путь!..
– Хоть сейчас же!
На рассвете Онисе простился с Маквалой и пошел в горы. Он решил продать отару, собрать хотя бы столько денег, чтобы в новых местах, до обзаведения новым хозяйством, не обречь Маквалу на горькую нужду.
Он шел спокойно-радостный и думал о будущем. Но когда он достиг тех мест, где паслась отара, и увидел раскинувшееся по родным склонам стадо, тоска сжала ему сердце. Только теперь почувствовал он, как трудно ему будет расставаться с местами, где протекало его детство, вся его жизнь, где вкушал он и горе и радости, где научился чувствовать и думать. Шум родных ручьев ласкал и убаюкивал слух Онисе. Ему чудилось, что огромные, голые и бесплодные скалы таят в себе необъятные силы, и даже блеяние овец звучало для него, как песня
Все вокруг, – от горделиво-синеющего высокого неба и величавых гор до самого мелкого щебня, – все здесь было безмерно дорого Онисе, и расставание стоило ему полжизни. Но он любил Маквалу, и ради того, чтобы обладать ею, сохранить ее, он готов был, не задумываясь, отдать всю свою жизнь.
А стадо, обреченное на продажу, благородная скотина, охраняя которую он провел столько бессонных ночей! Многих нежных чувств лишался он, расставаясь со всем, что любил с детства, с чем прожил всю жизнь. Но любовь требовала, чтобы он отказался от всего.
Онисе созвал пастухов и сказал им, что решил продать свое стадо, потому что ему нужны деньги. Это известие поразило пастухов, но все они считали, что только крайняя нужда могла толкнуть его на этот шаг. Все высказывали ему сочувствие, как в большой беде. Так приняли пастухи решение Онисе. Однако народ, теми, смотрел на дело иначе.
В те времена суждение народа, общины, еще сохраняло свою древнюю силу. Теми был единой семьей, и беда любого из его членов считалась общей бедой. Община защищала своих членов, заботилась о них. Тем же платил своей общине каждый из них. Жизнь вне теми, в стороне от него представлялась невозможной. Каждый чувствовал себя под защитой своей общины. Оскорбление человека принималось как оскорбление общины, и это придавало каждому чувство гордости, внушало силу и непреклонность.
Когда теми узнал о решении Онисе, он пожелал, пользуясь своим правом, спросить у него отчета в его делах и, если в этом будет надобность, помочь ему.
Старейшие собрались, озабоченные не только тем, что единая их семья может потерять одного из сильных членов общины, а тем, что пример одного мог пагубно отразиться на других, мог развалить, ослабить общину. Не посягая ни на чью собственность, община считала своим долгом всеми мерами воздействовать на сознание своего члена, доказать ему всю неосновательность принятого им решения.
И когда Онисе беседовал со своими пастухами о продаже овечьего стада, к нему подошел Бежиа и передал, что на Ваке-Мта собрались старейшие и требуют его к себе.
Онисе попросил пастухов поскорее найти покупателя и пошел с Бежиа.
По дороге Бежиа рассказал Онисе, что сход теми собрался ради него.
– Зачем ты хочешь продать овец? – опрашивал Бежиа Онисе, – ведь труд свой на них положил, от зверя их охранял, растил их, как детей родных.
На Ваке-Мта, на лугу, собрались старейшие. Когда подошел Онисе, многие встали, приветствуя его.
– Садитесь, садитесь, уважаемые, я не заслужил такой чести! – и Онисе поздоровался с собравшимися.
– Отчего же? Ты из хорошей семьи, хорошего рода, – ответил один из старейших.
Наступила тишина.
– Начинай, Пареша, пора! – обратились мохевцы к седовласому старцу.
Пареша кашлянул, провел рукой по усам.
– Подойди сюда! – обратился он к Онисе, стоявшему поодаль от остальных.
Онисе приблизился к старейшим и почтительно остановился. Обычно он держал себя с каждым из них в отдельности, как равный с равным, и если кому-нибудь из них оказывал особый почет, то честь эта воздавалась возрасту, седине. Совсем иначе было теперь. Он стоял перед собранием старейших – хранителем чести общины, блюстителем вековечных обычаев народа, и покорно склонял голову перед его гордым величием.
– В народе прошел слух, что ты хочешь продать свое стадо, Онисе! Правда ли это? – спросил Пареша.
– Правда! – тихо подтвердил Онисе.
– Значит, хочешь разрушить свой очаг?
– Да.
Снова наступила тишина.
– Онисе, – начал Пареша, – теми хорошо тебя знает и ценит тебя. Ты от плоти и крови нашей. Ты всегда был верной опорой общины, другом своих соседей, всегда был первым среди лучших и в труде и в борьбе, добрым хозяином, храбрым защитником своего народа от врагов…
Голое старца задрожал, он остановился, чтобы перевести дыхание.
Онисе воспользовался этим.
– Люди!.. Не заслужил я такой чести, – пусть жизнь моя ляжет жертвой на ваш алтарь!.. Вы сами были всегда опорой и надеждой моей!..
– Постой! – прервал его Пареша. – Поистине, теми много помогает своим членам, поистине, человеку нельзя жить вдали от общины. Что может сделать человек, если он останется один? Одинокий человек несчастен, жалок. Теми считает тебя сыном своим. Расскажи ему о своей беде, и он поможет тебе, и братья твои станут рядом с тобой.
Онисе побледнел, потом стыд залил его лицо шафрановой краснотой. Как ему быть? Он не может открыться общине, но не может и лгать. А народ ждет ответа.
– Народ мой любимый! – прервал он наконец тягостное молчание. – Не могу я ответить на ваш вопрос. Не принуждайте меня лгать, лучше побейте меня камнями.
– Хорошо, – сказал старейший, – сердце человека для того и сокрыто от глаз, чтобы не все могли заглядывать в него. Община требует от тебя, чтобы ты не разрушал очага своего, не наносил вреда людям, не подавал им дурного примера. Что ты ответишь на это?
– На это? – повторил Онисе. – А вот что… Где бы я ни был, – пусть земля разверзнется подо мной, если я помыслю изменить общине! Клянусь быть верным и послушным ей… Но как же мне быть, если не могу я оставаться здесь!.. – горько воскликнул он.
– Останься, останься! – послышалось кругом.
– Тише! – сурово сказал Пареша. – Продолжай! – обратился он к Онисе.
– Теми зовет меня братом, я в долгу перед теми…
– Говори, что хочешь сказать.
– Больше тысячи голов в моем овечьем стаде. Есть у меня еще крупный рогатый окот, лошади. Хочу разделить все это поровну на две части. Половину хочу продать, а половину передать общине для тех, кто в нужде.
