Иван Гончаров - Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
– Не могу знать.
И Маша подтвердила ему, что у ее барыни только и разговора, что о его барине.
– Все меня расспрашивает о нем, – сказала она, – богат ли он, есть ли у него экипаж, сколько людей? а я почем знаю… знаю, мол, только, что у него двое людей – Авдей да Иван – вот и все. Какая, право, чудная! Я ведь по парадной лестнице не хожу: где ж мне его видеть? Да что ж в самом деле твой барин нейдет покупать лошадь? коли хочет, вот бы и познакомился.
Иван Савич, пока Маша говорила это, гладил бакенбарды.
Утром он посмотрел лошадь. Она была стара и разбита ногами. Он поторговался с кучером, но не согласился в цене и вечером послал Авдея просить у знатной барыни позволения видеться с ней, в твердом намерении не покупать лошади, а только завязать знакомство.
Сильно билось его сердце, когда он подошел к ее двери. «Страшно как-то с знатными! – думал он, осматриваясь и поправляясь, – что-нибудь не так сделаешь, беда, засмеют!..» Он позвонил чуть-чуть слышно. Человек доложил46 и потом, откинув занавес у дверей, впустил его в залу. Зала была обита белыми обоями, с светлодикими арабесками. Ничего лишнего. По стенам дюжины две легких, грациозной формы стульев белого дерева. Два огромные зеркала, у окон – те прекрасные корзины на тумбах, о которых говорила Маша, да великолепные драпри, которые он сам видел с улицы. В гостиной было все богаче, роскошнее. Темная резная мебель. На столе бронза, часы на мраморном пьедестале, несколько картин, два или три бюста, вазы.
Иван Савич прошел гостиную и остановился в нерешимости, итти или нет далее. Все было тихо. В следующей комнате чуть-чуть виден был свет от лампы.
«Как я войду? – думал он, – ну, как она там… того… что-нибудь такое… почивает?»
Вдруг послышался шорох будто шелкового платья. Кто-то пошевелился, и опять все замолкло. Иван Савич сделал два раза хм! хм! и кашлянул. Вдруг там позвонили… Он обрадовался и вошел. Долго он искал глазами обитательницы этого будуара и не находил, пока, наконец, явившийся по звонку человек не навел его на путь.
– Не надо. Поди! – послышалось из-за зелени.
Человек ушел.
Иван Савич прошел до камина и там, на полукруглом диване, обставленном трельяжем, отыскал невидимку. Она была, повидимому, лет двадцати. Густые, темнокаш-тановые волосы спускались по вискам до половины щеки и прикрывали уши. Голубые глаза, маленький нос и еще меньше рот, свежесть лица – все это ослепило Ивана Савича. Он уж не мог разобрать, в чем она была и как она сидела, – ничего.
Он почтительно поклонился.
– Наконец я у вас… – начал он робко, – неужели это правда? я как будто во сне.
Ему молча показали другой конец дивана.
«Вот как обрезала! – подумал Иван Савич, – ни слова! не то, что Анна Павловна: та сейчас стала кокетничать и заговорила. А эта… о, да тут надо осторожно».
Она продолжала молчать. Иван Савич должен был опять заговорить. Он потерялся.
– Я насчет лошадки… – начал он чуть слышно, – пришел справиться, извините, что я… беспокою…47 Больше у него не шло с языка, как он ни старался, точно как будто ему зашили рот.
– Да, мне человек сказывал, – отвечала она небрежно, – что вы хотите купить лошадь. Она не подходит под масть прочим моим лошадям, оттого я и велела ее продать.
– Кучер ваш говорит, что вы просите семьсот рублей… Это очень…
– Дешево? хотите вы сказать, – перебила она еще небрежнее, – что ж делать! лошадь не стоит больше. Может быть, вам надо дороже и лучше… вы не церемоньтесь. Мне стоит сказать одно слово своим знакомым: графу Петушевскому, князю Поскокину, они бы сейчас избавили меня от этой лошади, лишь бы сделать мне удовольствие.
Иван Савич струсил.
– Точно-с, – начал он, – вы изволите правду говорить… Я не имею чести быть вашим знакомым; но, чтобы сделать вам удовольствие…
У него занялся дух; он на минуту остановился собраться с силами. Она выразительно посмотрела на него.
– Но, чтоб сделать вам удовольствие, – повторил он, – я… я… готов…
Она кивнула слегка головой и улыбнулась.
– Вы очень любезны! – сказала она.
Иван Савич ободрился. «Каково же, – подумал он, – ай да Ванечка! ловко, брат! Что скажет Вася? как же ей деньги отдать? ведь, чай, самой нехорошо. О! выдумал, выдумал еще ловчее!»
– Кому прикажете деньги отдать? – спросил он уже довольно твердым голосом.
– Если они с вами, то потрудитесь бросить их вон в ту рабочую корзинку; а если нет, то пришлите.
Иван Савич положил деньги в корзинку и стал раскланиваться.
– Куда же вы? – спросила она, – вы были так любезны. Я еще не успела поблагодарить вас. Останьтесь пить чаю со мной. Я вас не пущу.
Она взяла у него шляпу из рук и поставила с другой стороны подле себя. Она сделалась разговорчива и оставила небрежный тон.
– Садитесь поближе. Расскажите мне, давно ли вы здесь живете, чем вы занимаетесь?48 – Я живу здесь четыре месяца, бываю в театре-с, читаю-с.
– Что вы читаете?
– Все философические книги.
– А!
«Говорить ли ей, что мы кутим? – подумал Иван Савич, – нет! что я! боже сохрани! ведь это не Анна Павловна».
– Вы изволите тоже читать книги? – спросил он, глядя на этажерку, уставленную книгами.
– Да, как же.
– Какие-с, позвольте спросить?
– Больше французские: теперь читаю «La duchesse du Chateauroux»
1. Вчера мне подарили прекрасный кипсек. Достаньте вон ту книгу.
Он проворно вскочил, взял книгу и подал ей. Она подвинулась к столику и открыла книгу.
– Посмотрите, какие гравюры. Да сядьте со мной рядом, поближе… еще…
Иван Савич сел, как она желала, и смутился.
«Вот как вольно знатные обходятся! – думал он, – как принято у них! а мы чинимся между собой. Прямые мещане! Завтра за обедом расскажу нашим. Что скажет Вася? Чай, удивится, не поверит! «Эк куда, скажет, залез!» Надо осмотреть хорошенько, как убрано, чтобы пересказать нашим».
– Где же еще другая книга? – сказала знатная дама и позвонила.
– Вели Маше, – сказала она вошедшему лакею, – принести из спальни книгу: она там лежит.
При слове Маша у Ивана Савича забилось сердце. Вскоре послышались ее шаги. Она вошла, взглянула – и побледнела. Книга выпала у ней из рук.
– Что ты валяешь книгу? – сказала барыня. – Испортишь переплет. Да что ж ты стала? Подойди сюда! разве ты не видала у меня людей?
Маша тихо подошла и, склонив голову, еще тише пошла назад.
А Иван Савич забыл и Анну Павловну, и Машу, и всех на свете. Знатная дама с минуты на минуту делалась все49 любезнее. Время незаметно прошло до одиннадцати часов. Он стал прощаться.
– Приходите ко мне, как только будет у вас свободное время, – сказала она, – я всегда дома. Когда мы покороче познакомимся, то придумаем, как проводить вечера.
Тут человек пришел с докладом, что граф Лужин приехал.
– Проси. Прощайте, до свидания, – сказала она с дружеской улыбкой, подавая Ивану Савичу руку.
В зале он столкнулся с адъютантом, который опрометью вбежал в будуар. Иван Савич услышал звонкий поцелуй.
«Вот как знатные целуются! – сказал он сам себе. – А как поздно у них приезжают гости: у нас так спать ложатся. Мещане!»
У своих дверей Иван Савич услышал, что кто-то будто плачет. Он посмотрел – и что же? в темном углу, опершись на перила, горько рыдала Маша.
– Что ты? что с тобой? – спросил он.
– Что с тобой!.. – всхлипывая, говорила она, – еще спрашиваете: что с тобой? Не грех ли вам так обижать бедную девушку?
– Как обижать?
– Обманывать! Сказали, что вы камердинер, что любите меня, а сами барин!
– Так что же?
– Как что! Сами к барыне пришли. Известно, барин не станет любить простую девушку…
– Ведь это не мешает тебе бывать у меня.
– Не мешает! Рассказывайте! Я видела, как вы близко с ней рядом сидели да шептались…
Она зарыдала. Иван Савич махнул рукой и пошел прочь.
– Постойте, – сказала она, – возьмите ваши деньги: я от барина не хочу! Вот сорок пять рублей. Пять рублей я истратила.
Она вынула из кармана ассигнации, бросила их на лестницу и исчезла.
Иван Савич так был поглощен впечатлением от свидания с знатною барыней, что тотчас же забыл о Маше. Он машинально поднял ассигнации и пошел.50 – Ну, брат, Авдей, вот прелесть, вот дама, так могу сказать!
– Неужли-то, сударь, у вас и с ней уж дошло до чего-нибудь этакого?
– Тс! тише, тише! – с испугом сказал Иван Савич. – Ты с ума сошел! ведь это не Анна Павловна. Ты этаких и не видывал. Ах, если бы… да нет!
– Что ж лошадь-то, сударь?
– Купил!
– Неужли? – сказал Авдей, – такого одра! Да что вам в нем? Вот деньги-то сорите! А что дали?
– Семьсот рублей.
– Господи, воля твоя! да за нее двести рублей нельзя дать; а за семьсот рублей вы бы пару знатных лошадей купили.
