Иван Гончаров - Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
Иван Савич покачал головой.
– Ни за что-с! – сказал он решительно. – У меня правило – не стреляться, особенно за женщин. Этак мне пришлось бы убить человек пятьдесят или давно самому быть убитым… так, за недоразумения, вот как теперь. Притом же я и не умею…
– В таком случае вы должны отказаться от знакомства с Анной Павловной… Я как опекун… и… и… и дядя ее… требую этого.
– Отказаться! Как же жить в соседстве и не быть знакомым? придется встретиться как-нибудь, согласитесь сами…
– Ни, ни, ни! не придется, если не будете стараться: я ее увезу на другую квартиру…36 – Давно бы вы сказали! – воскликнул Иван Савич. – Ух! гора с плеч долой! Знаете, господин Стрекоза, что у меня правило – не переносить знакомства на другую квартиру.
– Э! – сказал, улыбнувшись, майор, – да у вас славные правила! Ну, так и дело с концом: мир. Нечего об этом и говорить.
– Не прикажете ли чаю?
– Очень хорошо. Нет ли с ромом?
– Есть коньяк.
– Ну, все равно.
– Не угодно ли сигары?
– Пожалуйте.
И они стали друзьями.
– Какая у вас славная квартира! – сказал майор, оглядываясь кругом, – со всеми удобствами… Что это, мне как будто вдруг что-то на нос капнуло?..
– Ах-с! это вон оттуда, – сказал Иван Савич, указывая вверх. – Это ничего, так, дрянь, пройдет.
Майор поднял голову и посмотрел на пятно. Вдруг оттуда закапало сильнее прямо ему в лицо.
– Милостивый государь! – закричал он, вскочив с места, – что это значит? Я с вами разделаюсь…
– Я не виноват-с… право! Это иногда течет: видно, вверху пролили ушат с водой… Эй, Авдей! Авдей! подставь скорее ведерко…
– Прощайте, – сказал майор, – у вас небезопасно; пойду укрыться… к племяннице от дождя. Странные у вас правила, – право, странные: не стреляетесь, не переносите знакомства на другую квартиру, дождь терпите в комнатах… гм!
Он ушел. На другой день, рано утром, от Анны Павловны, от майора и от старухи не осталось никаких следов. В доме и духу их не стало.
Авдей торжественно вышел на средину комнаты.
– Как же, батюшка, Иван Савич, – сказал он, – они увезли у нас диван, стол, часы, зеркало, ковер, две вазы, ведро совсем новешенькое да молоток. Не прикажете ли сходить за ними?
– И, нет, не надо! Еще, пожалуй, привяжется Стрекоза: по какому, дескать, поводу эти вещи были там? ну их совсем. Избавились от беды: это главное.37 – Ведь говорил я вам, нехорошо будет: шутка ли, чего стало!
– Зато пожуировали! – сказал Иван Савич.
В тот же день Иван Савич кутил с своими друзьями. Он рассказал им свое приключение.
– За здоровье сироты! – провозгласили друзья.
– Да, друзья мои, лишился, потерял ее! если б вы знали, как она любила меня! Подумайте, всем мне жертвовала: спокойствием, сердцем. Она была… как бы это выразить?.. милым видением, так сказать, мечтой… разнообразила тоску мертвой жизни…
– Да, братец, жаль, – сказал, вздохнув и покрутив усы, офицер, – как это ты выпустил из рук такую птичку?.. Ты бы проведал.
– Нельзя, mon cher: честное слово дал! Дядя, опекун: подумай, вышла бы история… повредила бы мне по службе.
– Ты бы мне сказал, – продолжал офицер, – я бы разделался с ним. Я бы показал, что значит обидеть моего приятеля! А ты! вот что значит не военный человек!
– Я, mon cher, и сам намекал ему на пистолеты, даже снял со стены и показал… да он искусно замял речь.
– Подлец! трус! – примолвил офицер, притопывая то той, то другой ногой.
– Какие все ему достаются: барыни, да еще замужние! – заметил другой.
– И не показал, не познакомил, злодей! – сказал Вася. – Нет, я так в горничных счастлив. Какая у меня теперь… а!!
И он рассказал им, какая.
– Славно мы живем! – примолвил один из молодых людей, – право, славно: кутим, жуируем! вот жизнь, так жизнь! завтра, послезавтра, всякий день. Вон Губкин: ну, что его за жизнь! Утро в департаменте мечется, как угорелый, да еще после обеда пишет, книги сочиняет… просто смерть!.. чудак!
Иван Савич опять не знал, куда девать свое время, опять зевал, потягивался, бил собаку, бранил Авдея. Однажды он пришел в комнату Авдея и посмотрел в окно. Вдруг лицо его оживилось.38 – Голубчик Авдей! – сказал он, – посмотри-ка, какая хорошенькая девушка, там, в окне, и как близко: можно разговаривать!
– Не о чем разговаривать-то, – сказал Авдей.
– Какие глазки! – продолжал Иван Савич, – ротик! только нос нехорош. А беленькая, свеженькая… прелесть! Ты ничего мне и не скажешь! Узнай, чья она.
Авдей доложил, что она служит у знатной барыни.
– И девушка-то знатная! – сказал Иван Савич, – право! а?
– Не могу знать! – отвечал Авдей, – известно: девчонка!
– Послушай, порадей-ка мне у ней: поди скажи, что я и добрый, и…
– Полно вам, батюшка, Иван Савич! бога вы не боитесь… – заговорил он с убедительным жестом, – и я-то с вами сколько греха на душу взял.
– Ну! – сказал Иван Савич, – по-твоему, не пожуируй! Поди, поди, говорят тебе.
– Воля ваша, Иван Савич, гневайтесь не гневайтесь, а я больше не намерен.
– Что ж ты пыль не обтираешь нигде, дурак этакой! – сердито закричал Иван Савич. – Это что? это что? а? У меня там везде паутина! Давеча паук на нос сел! Ничего не делаешь! А еще метелку купил! К сапожнику опять забыл сходить? Да ты мне изволь новые чашки на свои деньги купить: я тебе дам бить посуду! Что это за скверный народ такой, ленивый… никуда не годится!
Дня через два Ивану Савичу принесли новое платье. Он примерял и велел спрятать. Вдруг Авдей вышел на средину.
– А что, батюшка, Иван Савич, – сказал он, – не будет ли вашей барской милости… то есть теперь у вас три сюртука… один-то уж старенький… Не пожалуете ли мне?
Он низко поклонился.
– Не намерен, – сказал Иван Савич сухо.
Авдей крякнул и пошел в переднюю…
На другой день он надел на себя серебряные часы, повесил бисерный шнурок по всей груди и животу, взял в руки картуз с кисточкой и отправился радеть своему барину.
– Говорил, – сказал он через полчаса, выйдя на средину.39 – Что ж ты говорил? – спросил Иван Савич.
– Что, мол, барин у меня добрый и хорошенький такой…
– Вот, хорошенький! Зачем же ты врешь?
– Что за вру! вы ведь хорошенькие…
Оба молчали. Иван Савич гладил бакенбарды.
– Что ж ты не в моем сюртуке ходил к ней? оно бы лучше! – сказал Иван Савич.
– Да как я смею барский сюртук надеть?
– Ты возьми его себе совсем, тот, что просил у меня. Авдей подбежал, согнувшись, и поцеловал у барина ручку.
– Что ж ты ей еще сказал?
– Что барин мой, мол, молодец: где ни завидит женщину, тотчас влюбится! У него, мол, немало их было…
– Да кто ж тебя просил об этом говорить? Ну, пойдет ли она теперь? Есть ли у тебя рассудок? а? Вечно подгадишь мне! Что ж она сказала?
– Что мне, говорит, до твоего барина за дело? Он, говорит, мне не ровня: что мне с ним знакомиться? Поди, говорит, отваливай.
– Вот еще! – ворчал Иван Савич, – не ровня. Как же бы это устроить? Ах, славно! выдумал! Часто ли она бывает тут у окна?
– Да целое утро всякий день вертится.
– Там она теперь?
– Там-с.
– Дай-ка мне свой серый сюртук.
– На что это вам?
– Дай, дай. Я знаю, на что. Ну, что, впору ли? – спросил Иван Савич, надев сюртук.
– Коротенек. Да что вы хотите делать?
– А вот что: ты скажи ей, что у нас два человека. Ведь она меня не видала?
– Нет-с.
– Ну, я утром буду приходить на полчаса к тебе в комнату, будто убирать что-нибудь. Вот и теперь пойду. Дай мне сапог и щетку.
Иван Савич поместился у самого окна и стал чистить сапог. Авдей спрятался в простенок и прикрыл рот рукой, чтоб не засмеяться вслух, и качал головой.
– Вишь ведь лукавый догадал – чего не выдумает! -40 бормотал он. – Не так, не так, Иван Савич! на что подошву-то намазали ваксой? И сапога-то не умеет вычистить, а еще барин!
– Здравствуйте! – сказал Иван Савич девушке в окно.
– Здравствуйте! – сказала она и продолжала гладить, не поднимая глаз.
– Какие вы хорошенькие!
– Да не про вас!
– Как не про меня-с? Будто мы уж никуда не годимся? – сказал он. – Чем я хуже моего барина? Он такой худой!
– Все ж он барин, какой бы ни был! да мне и до него дела нет, – отвечала она и посмотрела на него.
Он послал ей поцелуй. Она улыбнулась и показала ему утюг.
– Как же! не хотите ли вот этого? – сказала она, – как раз обожгу.
– Да вы уж и так обожгли меня глазками.
– Этак она догадается, – шептал Авдей, увлекшийся невольно на этот раз интересами своего барина, которым в другое время противился, – вы больно мудрено говорите-то.
– Можно мне к вам в гости притти? – спросил Иван Савич.
– Зачем? У нас есть свои.
– Да есть ли такие, как я?
Иван Савич указал на бакенбарды.
– Может, и получше есть.
