Ивлин Во - Испытание Гилберта Пинфолда
– Да, сэр.
– Как он, бедняга?
– Восемь часов, сэр.
– Удалось связаться с кораблем, чтобы забрать его?
– Да, сэр. Завтрак в восемь тридцать, сэр.
Мистер Пинфолд выпил свой чай. Вставать ему не хотелось. Система связи безмолвствовала. Он взял книгу и начал читать. Тут раздался щелчок и голоса возобновились.
Капитан Стирфорт, по всей видимости, держал речь перед депутацией от команды. – Я хочу, чтобы вы поняли, – говорил он, – что прошлой ночью мы пожертвовали ради одного-единственного матроса огромным количеством ценного металла. А именно, чистой медью. Одним из самых ценных металлов в природе. Имейте в виду, я не жалею об этой жертве и уверен, что компания оправдает мои действия. Но я хочу, чтобы вы все осознали, что только на британском корабле возможна такая вещь. Под любым другим флагом стали бы спасать не человека, а металл. Вы знаете это не хуже меня. И не забывайте этого. И еще: вместо того, чтобы везти человека с нами до Порт-Саида и определить его там в дрянной госпиталь для восточников, я озаботился перевести его на встречное судно и теперь он на пути в Англию. Лучшего обращения не знал бы и директор компании. Я знаю госпиталь, в который он направляется, это славное и приятное место. Туда мечтает попасть каждый моряк. Его окружат там всяческой заботой, он будет жить, если, конечно, выживет, в великолепных условиях. Вот такой наш корабль. Для людей, которые служат у нас, мы ни перед чем не остановимся.
Собрание, похоже, расходилось. Было слышно шарканье ног, бормотание, и скоро заговорила женщина. Этот голос мистер Пинфолд скоро узнает из тысячи. Для каждого мужчины и каждой женщины характерно определенное звучание: этот скрипит, тот шепелявит, та стрекочет, кто-то басит, кто-то подвизгивает, а у кого-то интонация речи своеобразная – и все это по-особому раздражает слушающего, у него, буквально, «волосы шевелятся» или, фигурально, «сводит скулы»; что-то в этом роде доктор Дрейк называет «аллергией». Таким был голос этой женщины. В указанном смысле он никак не действовал на капитана, зато мистеру Пинфолду доставлял истинное мучение.
– Что ж, – сказал этот голос, – это отучит их жаловаться.
– Да, – сказал капитан Стирфорт. – Мы погасили этот маленький мятеж. С неприятностями покончено.
– До следующего раза, – сказала циничная женщина. – Каким жалким выставил себя этот человек – хныкал, как малое дитя. Слава богу, что мы его больше не увидим. Мне понравилось насчет славного, приятного госпиталя.
– Ага. Они же не представляют, в какой ад я его направил. Узнает, как губить мою медь. Он еще пожалеет, что он не в Порт-Саиде.
А женщина омерзительно расхохоталась. – Он еще пожалеет, что не умер, – сказала она.
Раздался щелчок (кто-то, значит, сидит на пульте, подумал мистер Пинфолд) и заговорили два пассажира. Видимо, пожилые, военные люди.
– Я думаю, нужно сказать пассажирам, – сказал один.
– Да, мы должны созвать собрание. Слишком часто подобные вещи не получают должной оценки. Мы должны выразить нашу признательность.
– Тонна меди, говорите?
– Чистой меди, искромсали и швырнули за борт. Ради черномазого. Как тут не гордиться британской службой.
Голоса смолкли, а мистер Пинфолд лежал и раздумывал об этом собрании: не в том ли его долг, чтобы явиться и открыть подлинный характер капитана и его сообщницы? Конечно, будет трудно обосновать свои обвинения, удовлетворительно объяснить, как случилось, что он проник в секреты капитана.
Каюту затопила мягкая музыка, большой далекий хор исполнял ораторию. – Это безусловно граммофонная пластинка, – подумал мистер Пинфолд. – Или радио. На борту такое не исполнишь. – Потом он немного поспал и проснулся от смены музыки. Снова на три восьмых веселая молодежь отдавала дань индейцам покопута. Мистер Пинфолд взглянул на часы. Одиннадцать тридцать. Пора вставать.
С трудом бреясь и одеваясь, он внимательно обдумал свое положение. Зная теперь о наличии разветвленной связи, он понимал, что помещение, где играл этот джаз, могло быть где угодно на корабле. Как и молитвенное собрание. Поначалу казалось странным, что тихие голоса так легко проходят сквозь пол и что он их слышит, а Главер – нет. Теперь это объяснилось. Но озадачивали нерегулярность работы, смена места, щелчки включения и выключения. Невозможно представить, чтобы кто-то на коммутаторе подключал его каюту к досадным происшествиям. Ясно, что капитан не станет сознательно транслировать свои частные, компрометирующие его разговоры. Мистер Пинфолд пожалел, что плохо разбирается в технике этого дела. Он вспомнил, что в Лондоне, сразу после войны, при общем развале, так же капризно работали телефоны; линия вдруг смолкала; потом начинался треск; потом, когда помнешь и подергаешь перекрутившийся провод, возобновлялся нормальный разговор. Он предположил, что где-то над его головой, скорее всего, в вентиляционной шахте, многие проводки перетерлись и разомкнулись, но при качке они соприкасаются и налаживают связь то с одной частью корабля, то с другой.
Перед выходом он заглянул в коробку с пилюлями. Чувствовал он себя неважно. Если бы только хромота; он основательно расклеился. Доктор Дрейк ничего не знал про снотворное. Наверное, эти пилюли, новые, говорят, и очень сильные, были не в ладах с бромидом и хлоралом, а возможно, еще и с джином и бренди. Впрочем, снотворное кончилось. Раз-другой он еще примет пилюли. Он проглотил одну и полез на верхнюю палубу.
Там были свет и жизнь. Сверкало холодное солнце и пронизывал ветер. В то непродолжительное время, что мистер Пинфолд взбирался по лестнице, молодежь свернула свой концерт. Сейчас они были на юте – метали кольца, играли в палубный шафлборд [10], болея друг за друга, и бурно ликовали, когда качка сбивала их в кучу. Облокотившись на поручень и глядя в воду, мистер Пинфолд недоумевал: что хорошего находят в музыке индейцев покопута эти здоровые на вид, славные ребята. На корме в одиночестве стоял Главер и размахивал своей клюшкой. На солнечной стороне палубы, закутанные в пледы, сидели пассажиры постарше – кто читал популярную биографию, кто вязал. Словно офицеры, ждущие своей очереди на батальонном смотру, фланировали парами молодые бирманцы, все справно одетые в блейзеры и палевые брюки.
Мистер Пинфолд искал военных, в чей бездоказательный панегирик капитану он считал себя обязанным внести поправку. По их голосам, немолодым, отчетливым, обычным, он ясно представил себе, как они выглядят. Это отставные генерал-майоры. В войне 1914-го года проявили себя храбрыми строевыми офицерами – возможно, в линейной кавалерии, и закончили войну, командуя бригадами. Перешли в штабной колледж и терпеливо ждали новых сражений, но в 1939-м оказалось, что для действительной службы они староваты. Впрочем они верой и правдой оттрубили свое в управлениях, ходили на пожарные дежурства, маялись без виски и бритвенных лезвий. Теперь они только и могли позволить себе этот ежегодный недорогой зимний круиз; замечательные по-своему старики. Он не нашел их ни на палубе, ни в гостиных.
Когда склянки пробили полдень, поток людей устремился в бар узнать сведения о рейсе и результаты пари на скачках. Скарфилд сорвал скромный куш. Всем, кто попался ему на глаза, а значит, и мистеру Пинфолду, он выставил угощение. Миссис Скарфилд оказался рядом, и мистер Пинфолд сказал: – Боюсь, вчера вечером я был изрядным занудой.
– Это когда же? – сказала она. – Только не при нас.
– Какую чушь я нагородил о политике. Виноваты пилюли, которые я принимаю. После них я бываю сам не свой.
– Очень вам сочувствую, – сказала миссис Скарфилд, – но, уверяю, вы ни капельки не были занудой. Я была в восхищении.
Мистер Пинфолд тяжело взглянул на нее, но не уловил иронии.
– Во всяком случае, впредь я не буду распускать язык.
– Нет, пожалуйста, распускайте.
Две дамы, как выяснилось вчера, миссис Бенсон и миссис Коксон, сидели на тех же самых стульях. Эта парочка непрочь клюкнуть, одобрительно подумал мистер Пинфолд; молодцы. Он поздоровался с ними. Он здоровался со всеми, кого видел. Он чувствовал себя гораздо лучше.
В стороне от общего веселья оставался только маленький смуглый человек, которого мистер Пинфолд отметил обедавшим за отдельным столиком.
Вскоре прошел стюард, постукивая в мелодичный гонг, и мистер Пинфолд потянулся за всеми на ленч. Зная теперь, что представляет собою капитан Стирфорт, мистер Пинфолд без особого удовольствия сидел с ним за одним столом. Он едва кивнул ему и обратился к Главеру.
– Шумная была ночка, да?
– Да? – сказал Главер. – Я ничего не слышал.
– Вы, должно быть, очень крепко спите.
– Если сегодня ночью, то – нет. Обычно – да, но сейчас я лишен привычного моциона. Я проснулся среди ночи.
– И не слышали, как произошло несчастье?
– Нет.